КАТЕГОРИИ:
АстрономияБиологияГеографияДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
Глава 39. Я бы не смогла съесть ни кусочка, даже если бы знала, что умру с голоду
Я бы не смогла съесть ни кусочка, даже если бы знала, что умру с голоду. Я пообещала Эндрю, что схожу перекусить, только чтобы успокоить его. А сама выхожу на улицу и сажусь на скамейку перед больницей. Не хочется уходить далеко, пока Эндрю здесь. Когда медсестра увезла его, у меня в груди словно что‑то оборвалось. Читаю эсэмэску от Натали. «Только что приземлились. Беру такси. Скоро приеду. Целую». Когда я вижу подъехавшее к больничным воротам такси, я мгновенно вскакиваю. Как давно я не видела Натали, с тех самых пор, как мы поссорились из‑за Деймона. Но для меня это больше не имеет значения. По крайней мере, сейчас. Друзья всегда остаются друзьями, пусть даже порой они ранят тебя в самое сердце, и эта боль в сто крат сильнее, потому что причинил ее твой лучший друг. Все мы не ангелы. Ошибки для того и совершаются, чтобы настоящий друг мог простить тебя. А для чего же еще существуют друзья? В каком‑то смысле Натали для меня как Эндрю, я не могу представить, как бы жила без нее. И сейчас она мне нужна, как никогда. Увидев меня, она бежит по бетонной дорожке, длинные каштановые волосы развеваются на ветру. – Боже мой, Кэм, как же я по тебе соскучилась! Натали бросается ко мне и чуть не душит в объятиях. Наконец‑то она здесь, рядом, мне так нужна ее поддержка, как хорошо, что можно вволю наплакаться у нее на груди. Не могу и не хочу сейчас сдерживать слезы. Никогда я так много не плакала, как в последние двадцать четыре часа. – Ну, Кэм, ну успокойся… Что стряслось? Она гладит меня по голове, а я продолжаю рыдать в ее кофточку. – Ну, пойдем сядем. Натали ведет меня к каменной скамье под дубом, и мы усаживаемся. Я рассказываю ей все. И почему убежала из дома, и как встретила Эндрю в автобусе, и так далее до этой самой минуты, когда мы сидим с ней на скамье под деревом. Она улыбается, смеется и плачет вместе со мной, а я рассказываю, что мы делали с Эндрю вместе, а сама удивляюсь: никогда не видела, чтобы Натали столь серьезно относилась к тому, что я говорю. Она вообще ни к чему серьезно не относилась. Впрочем, нет, было, пожалуй, когда моего брата Коула посадили в тюрьму и когда мои родители развелись. И еще когда погиб Иэн. Натали бывает и взбалмошной, и нахальной, любит шляться по вечеринкам и дискотекам, не умеет придержать язык, когда надо, но понимает, что всему свое время и место, и теперь вот она слушает меня с открытым сердцем. – Не могу поверить… Ну почему столько бед на твою голову: сначала Иэн, потом все это? Почему судьба играет с тобой такие злые шутки? В каком‑то смысле она права, только вот что касается Эндрю, тут гораздо хуже, чем просто злая шутка. – Послушай, подруга, – кладет она руку мне на колено, – неужели ты думаешь, что такая встреча могла быть просто случайностью? Так не бывает. – Качает головой. – Ты меня прости, Кэм, но если это случайность, то уж очень подозрительная – ведь вы были созданы друг для друга. Просто как в этих долбаных волшебных сказочках про неземную любовь, блин. Я ничего не говорю, думаю над ее словами. Обычно, когда она начинает так высокопарно выражаться, я обязательно что‑нибудь ляпну, но только не сейчас. Она ждет, и я наконец поднимаю на нее глаза. – Неужели ты и правда думаешь, что все это с тобой произошло только для того, чтобы ты сейчас смотрела, как он умирает? Ее слова жалят в самое сердце, но я терплю. – Не знаю. Смотрю на деревья, растущие на лужайке, но вижу перед собой только лицо Эндрю. – Он обязательно выздоровеет. – Натали берет в ладони мое лицо и заглядывает в глаза. – Выкарабкается. Ты просто скажи смерти: проваливай, хватит, мол, с меня одного раза, усекаешь? Иногда она меня очень удивляет. Например, сейчас. Я несмело улыбаюсь, и она вытирает с моих щек слезы. – Пойдем поищем какую‑нибудь кофейню. Натали встает, перекидывает через плечо ремень своей огромной черной сумки и протягивает мне руку. Но мне так не хочется уходить отсюда. – Я… Натали, я хочу остаться здесь. – Нет, тебе надо хотя бы на время уйти подальше, здесь дурная энергетика… Больница из кого угодно высосет последнюю надежду. Придем, когда он вернется в палату, и ты познакомишь меня со своим красавчиком… Ну просто вылитый Келлан, я тебе ужасно завидую. – Она широко улыбается, демонстрируя все свои зубы. Всегда умела заставить меня улыбнуться. Я сдаюсь и беру ее за руку: – Ну хорошо. Садимся в «шевроле», едем до ближайшего кафе. Всю дорогу Натали не перестает болтать всякую чушь. В кафе садимся за столик напротив друг друга. – Блин, Кэм, как тебе повезло! – в который раз восклицает она, потягивая кофе со льдом. – Такой парень! Таких сейчас днем с огнем не найдешь. – Да не такой уж он идеальный, – возражаю я, помешивая в чашке соломинкой. – Ругается как сапожник. Упрямый как осел. Всегда делает все по‑своему. Заставляет делать то, что я не хочу. Натали усмехается и снова сосет соломинку. – А я говорю, идеальный, – смеется она и закатывает карие глаза к потолку. – Ты мне брось заливать. Как же, заставляют ее. Щас! А мне почему‑то кажется, что ты обожаешь ему повиноваться. – Она хлопает ладошкой по столу и смотрит на меня, вытаращив глаза. – А в постели? У‑у‑у, он, наверное, такой крутой. Ну скажи, крутой? Она даже подпрыгивает на стуле от нетерпения. Я все‑таки проговорилась ей, что мы с ним спали, но о самых пикантных подробностях умолчала. Вожу глазами по столу. Она снова громко хлопает ладошкой, и парень, сидящий позади ее, поднимает голову и смотрит на нас. – Бог мой, неужели правда? – Да, представь себе! – шепчу я, стараясь не рассмеяться. – Ты довольна? Теперь успокоишься? – Да брось ты! Давай выкладывай все, даже вот такусенькие подробности! Сощурив глаза, большим и указательным пальчиком она показывает, каких ждет от меня подробностей. Да какого черта? Пожимаю плечами, перегибаюсь через стол и оглядываюсь по сторонам, не подслушивает ли кто. – В первый раз, – начинаю я, и лицо ее сразу как бы застывает маской жгучего любопытства, глаза выпучены, рот полураскрыт, – он меня почти изнасиловал… Ну, ты понимаешь, о чем я… Конечно, я сама этого хотела… Она кивает головой, как китайский болванчик, но ничего не говорит, с нетерпением ждет продолжения. – Знаешь, он от природы лидер и не стал бы этого делать только потому, что я проболталась, мол, мне так нравится. И вообще, был очень бережен, нигде не переборщил, только хотел, чтобы мне было хорошо. – А потом у вас еще такое же было? – Нет, но мне кажется, ему хочется. Натали улыбается. – Так ты у нас маленькая сексуальная извращенка! – восхищенно говорит она, и я краснею так сильно, что не могу поднять глаза. – Похоже, это как раз то, что тебе нужно, во всех отношениях. Он все‑таки вправил тебе мозги… А вот Иэн и Кристиан так и не смогли. – Натали бросает быстрый взгляд вверх, как бы на небеса. – Прости меня, Иэн, ты знаешь, я всегда тебя любила. – Целует два пальца и посылает к небу воздушный поцелуй. Потом так же быстро переводит взгляд на меня. – Но я люблю его не за это, – говорю я. Натали резко захлопывает рот. И я тоже. Кажется, из помещения выкачали весь воздух. Я даже не совсем поняла, что такое сказала. Господи, неужели я сказала это вслух? Зачем? – Ты любишь его? – спрашивает Натали, хотя, похоже, не слишком удивлена. Я не отвечаю. Все слова застряли в глотке. – Если бы ты не влюбилась в него после всего, что между вами было, значит это у тебя опухоль мозга, вот что я скажу. Мне очень не нравится, что она произносит эти два страшных слова, но понимаю, что Натали не имела в виду ничего дурного. Ну, хватит… Спасибо ей, конечно: заставила меня хоть ненадолго забыть о том, что дела у меня хреновые, и о своем страхе за Эндрю, но у меня больше нет сил подыгрывать ее беззаботной болтовне. Я очень благодарна ей, она вытащила меня из депрессии, с этими разговорами про секс мы с ней словно вернулись в прежние времена… Но больше я не могу. Сейчас я хочу поскорее вернуться в больницу и быть с Эндрю. Мы с Натали возвращаемся уже к закату, проходим через парадные двери, ковыляем к лифту. – Надеюсь, он уже в палате, – нервно говорю я, тупо глядя на размытое отражение в стеклянной двери лифта. Натали осторожно берет меня за руку. Поворачиваю к ней голову: она кротко улыбается. Дверь лифта открывается, и мы идем по коридору. Навстречу нам шагают Эшер и Марна. Едва взглянув в их лица, я чувствую в груди страшную тяжесть. Сжимаю руку Натали так крепко, что даже странно, почему она не кричит от боли. Эшер и Марна останавливаются перед нами, по лицу матери безостановочно катятся слезы. Она крепко обнимает меня. – Эндрю впал в кому… Врачи не уверены, что он из нее выйдет. Я отстраняюсь, делаю шаг назад. В одно мгновение куда‑то пропадают все звуки. Не слышно, как шипит воздух в потолочных вентиляционных отверстиях, как шаркают подошвы проходящих мимо людей. Чувствую, что рука Натали пытается нащупать мою руку, но я рассеянно отталкиваю ее и продолжаю неуклюже пятиться, прижав обе руки к груди. Господи, как трудно дышать, я совсем не могу вздохнуть… Вижу глаза Эшера, в них блестят слезы, он смотрит на меня, но я отворачиваюсь. Отворачиваюсь, потому что у брата глаза Эндрю и я не могу этого вынести. Марна лезет в сумочку, достает конверт. Осторожно подходит ко мне, берет за руки, кладет конверт в ладонь. – Эндрю просил передать это тебе, деточка, если с ним что‑то случится. Она пожимает мне дрожащие пальцы, судорожно вцепившиеся в конверт. Я не гляжу на него, гляжу только на нее, и по щекам моим тоже текут слезы. Как трудно дышать… – Мне очень жаль… – говорит Марна прерывающимся голосом, – но я должна идти. – Она по‑матерински нежно гладит мне руки. – Я хочу, чтоб ты знала, деточка, ты всегда желанная гостья в моем доме, все будут рады тебя видеть. Она едва держится на ногах, но Эшер быстро подхватывает ее за талию и уводит. А я остаюсь стоять как столб посередине коридора. Медсестры, снующие мимо, вынуждены обходить меня. И всякий раз при этом я ощущаю на лице легкое движение воздуха. Проходит целая вечность, когда я, набравшись мужества, снова гляжу на конверт. Меня трясет. Пальцы безуспешно пытаются открыть его. – Давай помогу, – слышу я голос Натали, и протестовать у меня нет сил. Она осторожно берет конверт, открывает его и достает листок бумаги: – Хочешь, я тебе прочитаю? Я гляжу на Натали, губы у нее трясутся, и, поняв наконец вопрос, качаю головой: – Нет… Я сама… Она отдает мне письмо, я разворачиваю его, и слезы капают на бумагу. Я начинаю читать.
Дорогая Кэмрин! Прости меня за то, что так все получилось. Я очень хотел сказать тебе об этом сам, но все боялся. И еще боялся, что если скажу тебе о своей любви, произнесу эти слова вслух, то все, что между нами было, умрет вместе со мной. Уже в Канзасе я понял, что ты для меня – единственная. Я полюбил тебя еще тогда, в тот день, когда в первый раз заглянул в твои глаза, сияющие передо мной над сиденьем автобуса. Наверное, тогда я этого еще не понимал, но знал, что в тот момент в моей жизни случилось что‑то важное и что я никогда не отпущу тебя. Я никогда не жил такой полной жизнью, как в это короткое время, когда ты была со мной. В первый раз в жизни я ощущал эту полноту, меня переполняла радость и ощущение свободы. Ты стала для меня недостающей частичкой моей души, ты была мне воздухом, которым я не мог надышаться, ты была кровью, которая бурлила в моих жилах. Думаю, если справедлива теория переселения душ, то во всех наших прошлых жизнях мы с тобой были вместе. Я знаю тебя совсем недолго, но у меня такое чувство, будто я знал тебя всегда. Хочу, чтобы ты знала: даже когда я умру, я все равно буду помнить тебя. Я буду вечно любить тебя. Как бы я хотел, чтобы все обернулось по‑другому! Столько бессонных ночей я думал о тебе: и в пути, и в мотелях, когда не мог сомкнуть глаз, смотрел в потолок и представлял себе, какой могла бы стать наша с тобой жизнь, если бы мне суждено было жить. В мечтах я доходил до того, что представлял тебя в подвенечном платье и даже с маленькой копией меня в животе. Знаешь, я слышал, что секс во время беременности просто супер. Мне очень жаль покидать тебя, Кэмрин. О, как мне жаль… Как хочется, чтобы сказка про Орфея и Эвридику оказалась правдой и ты могла бы спуститься в царство мертвых и своим пением вернуть меня к себе. Уж мы бы с тобой все сделали как надо, не напортачили бы, как Орфей. Прости меня, детка… Пообещай мне, что ты всегда останешься такой же сильной, красивой, такой же ласковой и неравнодушной. Я хочу, чтобы ты была счастлива, чтобы ты встретила человека, который полюбит тебя так же крепко, как любил я. Я хочу, чтобы ты вышла замуж, нарожала кучу детей и достойно прожила свою жизнь. Помни, ты должна всегда оставаться собой и не бояться открыто говорить все, что у тебя на сердце, не бояться мечтать. Надеюсь, что ты не забудешь меня. И еще: не переживай, что не успела сказать мне о своей любви. Тебе и не нужно было ничего говорить. Я с самого начала знал, что это так. Всегда твой. С любовью, Эндрю Пэрриш.
Я падаю на колени прямо посередине коридора, зажав в пальцах письмо Эндрю. Это последнее, что я помню в тот день.
|