III. Два учителя познания: Бхайрави Брахмани и Тотапури

¹ Я принужден для удобства изложения употреблять эти двусмысленные понятия: Восток и Запад. Но я бы хотел, чтобы читатель, как и я, различал несколько категорий Запада. Что же касается Востока, означающего в обще­принятом смысле Восток Ближний, семитический, то, по-моему, он гораздо дальше по духу от Индии, чем иногда Запад, славянский, германский и северный. В этом месте моего изложения, употребляя слово «Запад», я имею в виду те великие арийские племена Европы и Америки, которые в своем продвижении на запад оторвались от общего ин­доевропейского ствола.

² Я нисколько не отрицаю наличия у индусских мысли­телей и другого способа постижения Абсолюта. Но даже их лишенная образа Адвайта не совсем лишена жгучей печати интуиции. Если лишенное образа освобождается от сетей видимости, то можно ли утверждать, что оно не приобретает некоей таинственной осязаемости? Не носит ли его проявление характера молниеносного прикосновения?

³ Я заимствую эту сводку идей из мастерского преди­словия Шарадананды к его книге «Шри Рамакришна».

⁴ Среди многих других, главные из которых я укажу во второй части этой книги, посвященной философскому и религиозному учению Вивекананды. Там я отведу значи­тельное место главным йогам Индии.

⁵ Neti («не то») — таково именно определение Брах­мана в Упанишадах. См. в христианской мистике: Св. Дионисий Ареопагит. «Трактат о мистическом богосло­вии», гл. V (о том, что Верховный Создатель познавае­мых вещей не является ничем из того, что может быть постигнуто разумом), где ученый-богослов собирает наодной странице всевозможные отрицания для определения бога (Oeuvres de St. Denys Areopagite, traduites et presen­tees par Mgr Darboy, rendition de 1887, pages 285—286). Во втором томе настоящей книги я вернусь к этому па­раллелизму между двумя мистиками: индуистским и евро­пейским.

⁶ См. приложение I.

⁷ Саньясин означает: «тот, кто все отринул, отказался от всех мирских желаний» (определение Макса Мюллера); «тот, кто не любит и не ненавидит» (определение Бхага-вадгиты). Дама, о которой идет речь, еще не достигла, как Учитель увидит впоследствии, этого божественного безраз­личия.

⁸ Эта встреча, овеянная наивной прелестью «Тысячи и одной ночи», вызвала недоверие европейских историков, склонных, как Макс Мюллер, видеть во всем эпизоде с Бхайрави лишь символ психологической эволюции Рама-кришны. Но личность этой духовной руководительницы на протяжении шести лет, проведенных ею вместе с Рама-кришной, выявляется настолько рельефно (и не всегда в ее пользу), что невозможно сомневаться в реальности этого женского, со всеми его слабостями, образа.

⁹ Культ Вайшнава был преимущественно культом люб­ви. Рамакришна тоже принадлежал к семье вайшнавинов.

Как известно, Вишну, прежде бог солнца, основал свое владычество над миром еще благодаря своим превращениям, из которых главные — Кришна и Рама. Именно к этим двум божествам, как показывает его имя, ближе всего стоит Рамакришна. И сам он впоследствии будет почитаться как новое воплощение Вишну, как аватара, подлинный богоче­ловек.

¹⁰ Здесь я опять-таки ссылаюсь на книгу Шарадананды. См.: Рюисбрук, De orriatli spiritalium nuptiarum: «Вы­ходите». Это говорит бог... Он говорит во мраке духу, который растворяется и истекает... Надо затеряться в свя­щенном сумраке, где радость освобождает человека от него самого и больше уже не находит себя вопреки законам человеческой природы. В бездне мрака, где любовь зажи­гает огонь смерти, я вижу зарю вечной жизни... Благодаря этой необъятной любви нам дается радость умереть для самих себя и выйти из тюрьмы, растворившись в океане субстанции и жгучей тьме (III, 1, 2, 4 и в других местах. Перевод Эрнеста Элло).

¹¹ Но его «я» задержало бы его на последнем этапе дороги — на перекрестке, где надо расстаться с личным богом и его любовью. А его духовная мать Бхайрави также не торопилась подтолкнуть его вперед. Оба они инстинк­тивно отворачивались от безобразного созерцания, от по­следней пропасти — от Безличного.

¹² Величайший современный мыслитель Индии Ауро-биндо Гхош реабилитировал путь тантр, на который была брошена тень из-за допущенного искажения некоторых его методов. Заклеймив эти искажения, он восстановил его первоначальный смысл и показал его величие.

В отличие от других ведических доктрин, согласно ко­торым богом является Пуруша (сознающая себя ду­ша), целью — познание, богом тантры является Пракрита (энергия, душа природы), а целью — полнота обладания. Вместо того чтобы бежать от природы, тантра борется с ней и овладевает ею. Это дионисийское начало и противо­положность началу Аполлонову... Небезынтересно знать, что Рамакришна, единственный из всех йогов Индии, со­единил в себе оба эти дополняющие друг друга начала.

¹³ Этот эффект длительного экстаза, вызываемый по­стоянным притоком крови, есть в Индии обычное явление, согласно наблюдениям йогов. И впоследствии мы увидим, что Рамакришна с первого взгляда на грудь посвятившего себя богу человека определял, в какой мере он прошел испытание божественным огнем.

¹⁴ Достойно внимания, что Рамакришна, чрезвычайно одаренный в области поэзии и искусства, не имел ни малейшей склонности к математике (совсем иной склад ума у Вивекананды, который, будучи в такой же мере художни­ком, понимает и любит точные науки).

¹⁵ Ему тогда было 28 лет.

¹⁶ Адвайта (лишенный двойственности) — это самая точная, самая абстрактная форма Веданты. Она восходит до Упанишад и даже еще дальше. Величайшим ее предста­вителем в VIII веке нашей эры был Шанкара, к которому я еще вернусь в моем изложении. Это абсолютное отрица­ние двойственности. Существует одна-единственная реаль­ность, исключающая всякую другую реальность. Ее имя не имеет значения: бог, бесконечность, абсолютное, Брахман, Атман — не все ли равно? Ибо эта реальность не обладает ни одним качеством, которое способствовало бы ее опреде­лению. На всякую попытку такого определения Шанкара (как и Дионисий Ареопагит) имеет один ответ — «нет, нет». То, что кажется существующим (мир наших чувств и нашего разума), есть все то же единое абсолютное, но ложно порожденное неведением (Авидья). Под влиянием Авидьи, которую Шанкаре и всей его школе очень трудно как следует объяснить, Брахман принимает разные имена и разные формы, которые просто являются несуществую­щими. Единственно существующее в этом потоке призрач­ных «я» — это настоящее Я, Параматман, Единый. Для его достижения добрые дела бесполезны; самое большее, они способствуют образованию атмосферы, благоприятной для внезапного явления познания. И только это позна­ние — и притом непосредственное — может возродить душу и спасти ее (Мукти). Так противополагается грече­скому yvohu Dmmov («познай самого себя») — «зри себя и будь собой» великих индусских последователей Веданты, tat twam asi («ты еси это»).

¹⁷ По-прежнему любимой Кали.

¹⁸ Здесь речь идет, конечно, не о грубом самогипнозе курицы, впадающей в оцепенение перед чертой, проведен­ной мелом на освещенной солнцем дороге (я читаю в мыс­лях моего непочтительного западного читателя). Умственная операция, описанная Рамакришной, — это строгая сосредо­точенность, не исключающая, а, наоборот, предписывающая беспощадный критический анализ.

¹⁹ Вот как осуществляется путем экстаза то движение духа, которое мы выше приводили, цитируя комментарий Рамакришны к танцу Кали на теле Шивы. «Надо, чтобы человечество погибло... И боги, в свою очередь, должны погибнуть», прежде чем дух достигнет абсолюта.

Но замечательно то, что даже для выражения видения, лишенного образа, жгуче-вещественное воображение Ин­дии, в данном случае Рамакришны, прибегает к скульптур­ному образу.

²⁰ Впоследствии Рамакришна в кругу молодых людей рассказывал о своем восхождении. Д. Г. Мукерджи, воспри­нявший эти рассказы из уст одного из первых учеников Рамакришны, воспроизвел в сжатом виде — не семь зам­ков, а семь долин экстаза и размышления — и вложил их в уста Рамакришны в своей прекрасной книге «The face of Silence» («Лик Молчания»), изд. 1926 г., с. 153 и ел. К сожалению, исключительная талантливость автора и вос­торженность его воображения побудили его при «сочине­нии» этого блестящего произведения отойти от способов выражения, а в некоторых местах — и от способов мыш­ления Рамакришны. «Ramakrishna Mission», суровый страж подлинной и проверенной традиции, заявила протест по поводу допущенных Д. Г. Мукерджи вольностей. Не замал­чивая этих возражений, я решил, что не следует лишать европейского читателя этого замечательного текста, который передает, во всяком случае, отблески мистического просвет­ления индусов. Он достоин поэтому занять место в свя­щенной книге о странствиях Души, рассказанных наши­ми великими католическими духовидцами Запада. Читатель найдет его в приложении II в конце этой книги.

²¹ Название секты, к которой принадлежал Тотапури. (Букв, «обнаженный». Членам секты предписывалось не носить одежду. — Примеч. ред.)

²² Мукерджи.

²³ Махендранатх Гупта.

²⁴ Во время нескольких путешествий, предпринятых им впоследствии в обществе Матхура-бабу, он очень быстро устает, не может идти, его приходится нести.

²⁵ Я рассказываю, начиная с того момента, когда ему удалось наконец связать воедино, в одном центре, Брахмане, все нити форм и судеб. Ибо до того времени он отда­вался каждой из них по очереди.

²⁶ Последние штрихи этого портрета заимствованы из воспоминаний еще живого свидетеля, Махендранатха Гупты (см.: Prabuddha Bharata, март 1927 г., и The Modern Re­view, май 1927 г.).

²⁷ Психофизиологическая система воспитания нашего времени могла бы кое-что позаимствовать от этих методов, приучавших учеников к размышлению сначала на удобных стульях, потом постепенно на более твердых и, наконец, на голой земле или постепенно упразднявших одежду и пищу до полного оголения и крайних лишений; затем, после этих подготовительных приемов, ученики рассылались по всей земле — сначала вместе с товарищами, потом поодиноч­ке — до окончательного уничтожения каких бы то ни было связей, привязывающих человека к миру видимого.

²⁸ Шакти здесь понимается как эманация божественной энергии, как излучение Брахмана.

²⁹ Уход Тотапури относится к концу 1865 года. Воз­можно, что именно он дал сыну Кудирама получившее теперь известность имя Рамакришна, после того как при­общил его к Саньясе (см.: Saradananda Sadhakabhava, с. 285).

³⁰ Пракрита — это энергия, душа природы, творческая воля, действующая во Вселенной (определение Ауробиндо Гхоша, который противополагает ее «молчаливому и безде­ятельному Пуруше»).

³¹ Сравните этот текст с другим, существеннейшим, ме­нее известным, но еще более замечательным, который рас­крывает смысл его культа богини Кали, глубокое чувство Единства, скрытое под завесой кажущегося язычества.

«Кали» — это то, что вы называете Брахманом. Кали есть первоначальная энергия (Шакти). Когда она бездея­тельна, мы называем ее Брахманом. Но когда она проявляет себя в созидающей, сохраняющей, разрушающей деятель­ности, мы называем ее Шакти или Кали. Тот, кого вы называете Брахман, тому я даю имя Кали. Брахман и Кали нисколько не отличны друг от друга, так же как огонь не отличен от горения. Когда думаешь об одном, нельзя не думать о другом. Принять Кали — значит принять и Брахмана. Принять Брахмана — значит принять и Кали. Брах­ман и его власть тождественны. Это то, что я называю Шакти или Кали. (Беседы Рамакришны с Нарендрой Ви-веканандой и Махендранатхом Гуптой по поводу теории Шанкары и Рамануджи, опубликованные в «The Vedanta Kesari», ноябрь 1916года.)