ДОРОГОЙ СУДЬБЫ

Они приближаются поодиночке – бесконечным потоком – воин за воином сменяют друг друга в благородном поединке. Затем они начинают вступать в схватку по двое.

К тому моменту, когда они начинают нападать более многочисленными группами, им приходится перебираться через тела своих мертвых товарищей, чтобы приблизиться к нему. Гора трупов. Гора, которая становится стеной, потом валом. Ганнер Райсод строит крепость из мертвых тел. С безопасного расстояния – спрятавшись за искореженным полотном дюрастила, которое когда-то было воротами – за ним с невольным восхищением наблюдал Ном Анор. Все, что можно было рассмотреть в дыму и за спинами воинов, которые рвались вперед, чтобы отвлечь безумного джедая, были сверкающие пурпурные вспышки, порою освещавшие и самого джедая, который прыгал и кружился – все время в движении, в бесконечной атаке, ломающий и крушащий, усыпающий пол атриума трупами и отсеченными конечностями.

– Это безумие! – повернулся Ном Анор к командиру воинов, стоявшему рядом с ним. – Нельзя просто взорвать его? Отравить газом? Что-нибудь вроде этого?

– Нет, – шрамы на лице командира воинов вмиг приняли голубоватый оттенок. – Он встретил нас с честью. Хотите, чтобы йуужань-вонгские воины проявили меньшее благородство, чем неверный джиидай?

– В черную дыру ваше благородство! Разве вы не понимаете? В Колодце планетного мозга сейчас находится джедай... и этот джедай – Джейсен Соло! – он произнес это имя так, словно оно могло привлечь какую-нибудь нечисть... возможно, так и было. Только дьявол мог уничтожить королеву воксина. Только дьявол мог убить дуриамов, формовщиков и воинов в Детской, и все же найти извилистую дорожку к доверию самого Ном Анора. К той самой черте, на которой он – он, Ном Анор, собственноручно – подтолкнул этого смертельно опасного джедая к единственному месту на Йуужань'таре, где одним махом можно уничтожить всю планету!

– Джейсен Соло наедине с планетным мозгом...

– Планетный мозг вполне в состоянии защитить себя сам.

По другую сторону от Ном Анора стоял господин старший формовщик Ч'Ганг Хул.

– Оставив соображения благородства в стороне, мы все равно не можем использовать ни сверхмощной взрывчатки, ни отравляющих газов. Планетный мозг больше пострадает от неуклюжей попытки спасения, чем от одного-единственного джиидая.

– Это вам не обыкновенный джедай! – в сердцах воскликнул Ном Анор. – Вы понятия не имеете, на что он способен! Нам нужно пройти внутрь! Нужно остановить его!

Командир воинов выкрикнул несколько приказов, и к своду отправился отряд тяжеловооруженной пехоты. Многослойная вондуун-крабовая броня, покрывавшая их с ног до головы, мерцала в свечении слизи. Командир воинов обернулся к Ном Анору.

– Очень скоро мы будем внутри. Сохраняйте спокойствие, исполнитель.

– Спокойствие ваше в черную дыру – тоже!

– Мне кажется, вы немного... мм, не в себе, – тихо сказал Ч'Ганг Хул. Щупальца у его рта дернулись. – Можно подумать, будто вы чувствуете, в некотором роде... мм, ответственность за происходящее?

Ном Анор открыл рот, вдохнул, начал что-то говорить, передумал, начал говорить другое... и замолчал. Щупальца у рта старшего формовщика сплелись в нечто почти что непристойное. Ном Анор отвел взгляд. Еще чуть-чуть, и он бы выдрал эти нелепые щупальца и съел бы прямо на глазах у самодовольно ухмыляющегося бюрократа...

Немного ниже по тротуару, в быстро редеющей толпе жрецов и воинов, Ном Анор увидел Вержер. Она поймала его взгляд и движением головы показала направление, куда он должен следовать за ней. О, он последует – решил Ном Анор, извинившись перед господином старшим формовщиком за уход и направившись за Вержер.

Она вышла к свету бело-голубого солнца и остановилась, держа в одной руке покрытую листьями ветвь с придорожного куста. Когда Ном Анор приблизился к ней, он прямо-таки рычал от злости.

– Ты знаешь, что натворил твой "ученик"? Этот жалкий изменник предал нас... и виновата в этом ты!

– Возможно, так и есть, – ее голос был, как всегда, звонким и радостным. – Но давай-ка проясним все связанные с виной вопросы; а, исполнитель? Важно не то, кто виноват на самом деле; важно то, кого предпочтет обвинить Цавонг Ла, да?

Ном Анор прикрыл зубы-иглы изорванными губами. Он очень хорошо представлял себе, что предпримет Цавонг Ла, едва новости о бедствии достигнут ушей этого фанатика.

– И что тебе нужно от меня теперь?

– Ты должен взять меня с собой.

Ном Анор застыл на месте.

– Взять тебя с собой? – произнес он, старательно изображая недоумение.

– Я тебе пригожусь. Я спасла жизнь жены Люка Скайуокера. В моем сопровождении, никто из Новой Республики не пристрелит тебя, едва увидев.

Про себя Ном Анор признал, что она права, но на лице его ничего не отразилось.

– Ты думаешь, у меня есть нечто... вроде плана побега?

– Прошу тебя, исполнитель, – с упреком сказала Вержер. – У тебя всегда есть план побега. А на этот раз у тебя есть даже кое-что получше: секретный кораллолет, выращенный на уровнях, которые расположены еще ниже, чем Колодец.

– Я... нет... нет у меня ничего такого!

Откуда ей это может быть известно? Скрытый проход у дальнего борта Колодца – и открывался он только для Ном Анора – вел к кораллолету, который несколько месяцев назад, на начальной стадии превращения Галактического Сената в Колодец планетного мозга, был создан там подкупленным формовщиком.

– Исполнитель, снова: прошу тебя. Ты разве единственный, кто может подкупить формовщика? И вся эта забота и беспокойство о спрятанном кораллолете, пока он рос...

– Тссс! Хватит! – Ном Анор оглянулся на тех, кто стоял выше по тротуару. Командир воинов отвернулся, чтобы посмотреть на битву, но Ч'Ганг Хул по-прежнему изучающее рассматривал Ном Анора. Уйди он сейчас, это вызвало бы лишние подозрения – и тогда побег станет вовсе невозможен.

Вержер словно прочитала его мысли.

– Исполнитель, если мы не улетаем сейчас, то никакого полета вообще не будет. И корабля не будет, – она приподнялась на кончиках пальцев и прошептала. – Джейсен Соло украдет его.

* * *

Слизь смыкается над Джейсеном, словно теплые губы.

Но он не чувствует этого. Узловатые щупальца растягивают в стороны его руки, крепко обвивают ноги и сжимают горло. Их грубая хватка до крови царапает кожу – до крови, следы которой не растворяются в слизи, а зависают там неподвижной тройной спиралью. Щупальца вертят, скручивают и ломают его, увлекая на глубину водоема со слизью, которая светится алым и золотисто-желтым. Цвета меняются от жара его тела и переливаются в такт его движениям. Но и этого он не видит. На самой глубине водоема щупальца поворачивают его лицом вверх, укладывая на кольцо острых обломков; эти обломки были когда-то основанием трибуны главы государства, с которой так часто выступала его мать.

Щупальца притягивают его и отбрасывают, прижимают к крупному подвижному телу: черные бугорки плоти между прозрачными зеленоватыми покровами и вытянутыми внутренностями. Щупальца тянутся от мясистого утолщения, окружающего разинутый жадный рот, и по обе стороны от этой впустую жующей утробы горят злобой огромные желтые глаза. Джейсен этого не замечает. Его внимание полностью приковано к пустоте в груди. Эта пустота звенит от гнева, враждебности и алчного триумфа: эмоции планетного мозга, которому его бывший друг и неудавшийся убийца попался в щупальца. Бывший друг, которому доверяли, и который предал доверие. Из мускульных бугорков окруженного щупальцами рта показываются выдвижные зубы-мечи, и начинают клацать и перекрещиваться, словно множество острых языков. Джейсен может ответить на это лишь грустью и сожалением.

"Да. Я предал тебя. Я научил тебя доверять, и я научил тебя, что значит доверять предателю". А вот прощению он научить не может. Он сам еще этому не научился: слишком многого не сможет простить никогда.

Щупальца сокращаются, проталкивая его в голодную утробу, и зубы-мечи касаются его кожи. Он не извивается от страха. Не сопротивляется. Не борется.

Вместо того, он открывается. Из самой потайной глубины, из бездны, которая однажды стоила ему невероятной боли, он раскрывает объятия. Из пустоты в груди он изливает сострадание. Абсолютную эмпатию. Совершенное понимание. Он принимает боль, которую причинил дуриаму своим предательством; и разделяет боль, которую это предательство причинило ему. Он разделяет с дуриамом все воспоминания о многоцветье жизни: непередаваемая белизна страдания, красный прилив ярости, черная дыра отчаяния, ослепляющее излучение невосполнимой утраты... и пышная зелень молодых растений, серые оттенки камней и дюракрита, блеск самоцветов и транспаристила, бело-голубой жар полуденного солнца и неповторимое его отражение в клинке светового меча.

Он открывает, насколько сильно он любит все это, ибо все эти явления суть одно: боль и радость, расставание и воссоединение, жизнь и смерть. Любить что-то означает любить все сразу, ибо ни одна вещь не может существовать сама по себе, а только вместе со всеми остальными. Всеобъемлющая вселенная. Сила. Все в одном. Йуужань-вонги и жители Новой Республики. Джейсен Соло и планетный мозг.

"Предав тебя, я предал и себя. Убив твоих братьев, я убил часть себя. Ты можешь убить меня сам, но я буду продолжать жить в тебе. Мы едины".

И Джейсен не уверен, обращается ли он к планетному мозгу с этими словами, или планетный мозг к нему, ибо и Джейсен, и планетный мозг – оба лишь разные проявлениями одной и той же вещи. Назовите это всеобъемлющей вселенной, или Силой, или бытием: это всего лишь слова. Они правдивы только наполовину. Даже менее – они лживы. Правда такова, что ее не объять словами.

* * *

Удар световым клинком по амфижезлу, невидимая петля, с разрушительной энергией хлещущая по коже между большим и указательным пальцем йуужань-вонга – там, где рука охватывает оружие...

Смерч лихо закрученного сальто над головами двух сражающихся бок о бок воинов... и их беспомощное падение, когда световой меч одним ударом рассекает основания их шей и отрубает конечности... Изумленное мигание глаз воина, когда аметистовое острие вонзается в его открытый рот, прожигая твердое нёбо до самых костей черепа... В этих кратких вспышках – смерть, которую несет Ганнер Райсод... Резкий запах подгорелого молока – это йуужань-вонгская кровь, свертывающаяся из-за жара клинка... бахрома обжигающего льда – полоски его плоти, иссеченные амфижезлами... холодное пламя яда, отравляющего нервные окончания... Это всего лишь слабые помехи в симфонии Силы, которую исполняет Ганнер Райсод... Сила не только поддерживает его, не только поднимает и уносит его: Сила втекает в вены, чтобы его сердце билось в одном ритме с ритмом вселенной. Он стал Силой, и Сила стала им. Он и не подозревает о неотвратимости смерти: причины и следствия исчезли вместе со страхом, и сомнениями, и болью в ту самую нескончаемую секунду, когда он сознательно лишил себя самообладания.

Стоя под сводом арки, ожидая йуужань-вонгов, Ганнер осознал, что вот это – прямо здесь, прямо сейчас – и есть то самое, ради чего он прожил жизнь. Его ноги ступили на этот путь в тот день, когда он родился; любой успех или трагедия, любая дурацкая выходка и унижение, каждый необъяснимый поворот жестокой судьбы добавлял каплю к тому потоку внутри него, который копился за барьерами самодисциплины. Эти барьеры были созданы родителями, пытавшимися сгладить острые углы его высокомерия; безжалостными шутками приятелей, высмеивающих его попытки впечатлить их; и даже обучением у Люка Скайуокера...

"Джедай ничего не строит из себя, Ганнер. Сражение – это не игра. Для джедая схватка – это заведомый проигрыш. Трагедия. Если необходимо пролить кровь, джедай делает это быстро, хирургически точно, со всем подобающим почтением. Со скорбью". Ганнер так долго, так натужно пытался быть тем, кем все хотели его видеть; пытался сдерживать свою склонность к драматизму, к красивости, грации, артистизму; пытался быть хорошим сыном, хорошим другом, скромным человеком, настоящим джедаем... Но под сводом этой арки попыткам пришел конец. Нет причины и дальше отрицать правду о себе. Игра в героя не просто допустима... она необходима. Чтобы удержать этот порог, недостаточно ранить и убивать, недостаточно быть сдержанным, хирургически точным, и скорбящим. Чтобы удержать порог, он должен не просто разить, а разить без усилия, без опасения, со смехом.

С радостью. Чтобы удержать порог, он должен танцевать, кружить и прыгать, увлекая своих противников. Жертв. Он должен вынудить их помедлить перед тем, как выступить против него. Должен заставить их бояться. Он произнес слова: волшебное заклинание, разрушившее барьеры и освободившее бурный поток.

Ни один не пройдет. В его руках клинок павшего героя, но теперь он сам герой, и падать не ему. Он возносится. Сила гремит в нем, и он гремит в Силе. Сняв запреты, оставив в стороне все сознательные мысли, прислушиваясь только к своей страсти и радости, он обретает мощь, о которой и не мечтал. Он сам стал схваткой. Он не знает об усыпавших пол тоннеля трупах, которые его ноги проворно минуют сами по себе. Он не знает об искореженных пластинах дюрастила, которые сам же и оторвал от обломков ворот, поднимающихся и вращающихся вокруг него, чтобы отразить ударных жуков и защитить его с боков. Не знает о покрытых кораллами статуях из атриума, которые Сила увлекла в танец; о гигантских фигурах всех рас Новой Республики, которые словно ожили и выступили на его стороне, гремя, вертясь и падая, подминая под себя десятки и сотни врагов, и превращая атриум в какую-то бойню.

И уж совсем его не заботят очертания коралловых стен, освещение, или число нападающих.

Десяток? Сотня? Скольких перенесли в безопасные места после получения несмертельных ран? Сколько лежат мертвыми в клубах серных испарений? Он не помнит, ибо памяти не существует как таковой. Нет прошлого. Нет будущего. Он даже не осознает себя. Не осознает йуужань-вонгов. Он стал воинами, с которыми сражается, истекая кровью вместе с каждым, кто падает от его ударов. Нет больше Ганнера Райсода; нет йуужань-вонгов, нет джедаев. Есть только танцоры и танец. В этом танце все сущее: от вращения кварков до медленного обращения галактик, все в движении. Все в танце. Все в сущем.

* * *

Ном Анор махнул Вержер, чтобы она подождала, пока он еще раз оглядится напоследок. Прямо перед ним возвышалась коралловая гора Колодца. Позади оставался незаконченный лабиринт, покинутый формовщиками – они, скорее всего, потянулись к Колодцу на шум сражения. Отдаленные взрывы, звучавшие в непредсказуемо рваном ритме, сопровождались слабыми выкриками. Довольный, что никто за ними не наблюдает, Ном Анор отодвинул тонкую, похожую на мох, пластину из фальшивого коралла, под которой находились сенсоры зева прохода. Он ткнул рукой в рыльце, все еще нервно оглядываясь по сторонам, пока сенсоры изучали энзимы его кожи. Через секунду его опознали, и большое полотно из фальшивого коралла неожиданно втянулось в средних размеров скрытый люк.

Ном Анор безмолвно подозвал Вержер, и шагнул внутрь. Йорик-коралл уступил место покрытому застарелой грязью дюракриту; коридор превратился в лабиринт. Ведя Вержер по развилкам, Ном Анор поздравлял себя с удачным планом побега. С тех пор, как началось преобразование Сената в Колодец планетного мозга, никто не входил сюда, кроме старших формовщиков и их помощников; никто не хотел испытывать на себе смертоносный гнев Ч'Ганг Хула... кроме одного формовщика, чья жадность пересилила его же трусость. Из всех йуужань-вонгов только этот формовщик и сам Ном Анор знали, что под вместилищем планетного мозга можно найти обширные палаты, бывшие раньше офисами канцлера Старой Республики. Эти палаты были взорваны и разрушены. Пришедшие в негодность во время разрушения Сената, они так никогда и не были отремонтированы. Проводя Вержер через руины, Ном Анор держал свой путь через насыпи щебня и непроходимые завалы искореженного дюрастила и вырванных проводов. Некоторые из светящихся шаров еще работали; они не были уничтожены, как еретические устройства, потому что лишь Ном Анор и прикормленный им формовщик знали об их существовании. Ном Анор поднялся на угловую балку, и их взглядам предстал он: вытянутый и гладкий, словно вылепленный для полетов в атмосфере, с двумя довинами-тягунами – один для движения, второй для обороны – поверхности очерчены так, чтобы можно было уклониться от датчиков, плоский материал иллюминаторов черен, на нем не бывает бликов, и его невозможно засечь обычным зрением.

Формовщик, вырастивший его, гарантировал, что этот кораллолет не уступит в скорости ни одному из подобных судов во флоте йуужань-вонгов. Ном Анор несколько раз пользовался потайным люком, чтобы скрытно навещать свой кораблик, пока тот рос, так что навигационному мозгу был знаком ментальный импринт Ном Анора. Во время этих визитов Ном Анор часто восхищался собой и тем новым назначением, которое он нашел для палат легендарного Палпатина...

Оборонительный довин-тягун мог с одинаковой легкостью проделать тоннель как в дюракрите, так и в йорик-коралле, открывая тем самым некие ворота в небо. Навигационному мозгу были заданы все необходимые для преодоления планетного кордона опознавательные коды и координаты для прыжка в ту часть галактики, которую контролировала Новая Республика.

Едва Ном Анор окажется внутри корабля, происходящее перестанет его касаться. Едва Ном Анор окажется внутри корабля, он будет спасен.

– Красота, ведь правда же? – проговорил он, положив ладонь на рыльце кораллолета. Мгновенно среагировав, корабль распахнул посадочный люк. – И это возможно, Вержер, благодаря предвидению всех неожиданностей. Я никогда не полагаюсь на удачу. И именно поэтому мне всегда удается выжить. У меня всегда есть запасной план, чтобы избежать любых неприятностей...

– Всегда? – было в ее голосе что-то такое, от чего Ном Анор застыл на месте. – Любых неприятностей?

Он даже не успел набрать воздуха в легкие, чтобы спросить, о чем это она; его невысказанный вопрос был разрешен до тошноты знакомым звуком... щелчком... шипением... гулом.

Медленно, грациозно, опасаясь увидеть то, от чего он не в силах был бы отвести взгляд, Ном Анор повернулся к новому источнику света в этом разрушенном офисе: свету, который сам искрился зеленью, и отбрасывал беловатые блики на изгибы его черного кораллолета. И обнаружил, что смотрит на острие светового меча всего в сантиметре от кончика своего носа.

– Световой меч – весьма интересное изобретение, – дружелюбно произнесла Вержер. – За всю военную историю не было создано ничего подобного. Парадоксальное оружие, сродни джедаям, которые им пользуются: мирные воины, убивающие во имя жизни. Ты когда-нибудь замечал? Клинок округлый, у него нет режущего края. Но это световой меч – и сам по себе является ни чем иным, как режущим краем. Как ни поверни клинок, он всегда наносит порез. Любопытно, да? Можно даже сказать, символично.

– Что? – Ном Анор открыл рот, закрыл, снова открыл. Он хотел спросить, что она делает. Хотел спросить, откуда у нее световой меч. Хотел задать еще множество вопросов, но все, что он смог произнести, было, – Что?

И снова, Вержер будто прочла его мысли.

– Это вещь Джейсена, – весело прозвенела она. – Я думаю, ему захочется вернуть меч себе, а ты?

– Ты не можешь...

– Еще как могу, – она указала кивком на густой сумрак позади кораллолета. – Мне не составит труда прорубить себе путь к Колодцу.

– Если ты убьешь меня... – обреченно произнес Ном Анор.

– Убью тебя? Не смеши.

Провисшие переплетения проводов вдруг ожили, метнувшись, словно хлысты, к рукам и ногам Ном Анора. Эти провода стянули его достаточно крепко, чтобы выдавить воздух из легких, и тут же сплелись в невероятно сложные узлы. Вержер наблюдала за происходящим – подстроила происходящее, догадался Ном Анор – с забавным выражением на лице, сверкая ярким оранжевым гребнем.

– Если бы я хотела, чтобы ты умер, я бы просто оставила тебя здесь. Цавонг Ла позаботился бы об остальном.

– Но ты не можешь оставить меня, – сказал Ном Анор. К нему потихоньку возвращалось самообладание. – Ты не сможешь управлять моим кораллолетом. Он замкнут на меня! Только я могу...

– Может быть, и так, – согласилась она. – Но я сомневаюсь. В конце концов, твой кораллолет – это всего лишь живое существо, а у Джейсена – если ты успел заметить – определено есть дар заводить себе друзей.

– Ты... он... ты спятила! Не будет этого!

– Исполнитель, – сурово произнесла Вержер, призывая его к тишине поворотом светящегося клинка. – Говорила я, что Джейсен Соло украдет твой корабль?

Ном Анор только разинул рот.

– Когда ты привыкнешь, – спросила она, качая головой в притворном расстройстве, – Что все, что я говорю тебе – правда?

* * *

Внезапно танец комкается, ломается, начинает прерываться паузами. Сражаться больше не с кем. Ганнер покачнулся, слабея, теряя сознание из-за яда, проникшего в многочисленные раны. Пол под его ступнями и стены вокруг обагрены его кровью. Он держится прямо только благодаря Силе. Он слышит грохочущую поступь, и вскоре в поле зрения появляется источник этого звука, причина мелкой дрожи, которая сотрясает пол: что-то темное и большое, перебирающее ножками со множеством суставов, небрежно вонзающее когти в попадающиеся на пути трупы йуужань-вонгов. Тело существа защищено широкими роговыми пластинами, и голова медленно поворачивается из стороны в сторону, подобно кабине шагохода AT-AT в режиме выслеживания и уничтожения.

С массивных челюстей капает огненная жидкость. По бокам существа продвигаются воины. "Полагаю, это было неизбежно с самого начала", думает Ганнер в приступе меланхолии. "Рано или поздно плохие парни всегда достают свое супероружие". Все подходит к завершению; он не может противостоять такому чудовищу, да еще сопровождаемому пехотинцами... и все же Сила приберегла для него еще один, последний, ход.

Хоть Сила и не воспринимает ни воинов, ни массивного чудовища, которое они привели, ни коралла, окружающего их, но где-то в глубинах Ганнер чувствует дюракритовый каркас, на котором сформировалась структура Колодца; чувствует, что тоннель был проложен прямо через несущие стены... что дюракрит уже наполовину разрушен, изношен перегрузками, и проседает под невообразимой тяжестью коралла, покрывающего его. Ганнер улыбается. Чудовище с ревом выплевывает сгусток едкой кислоты; при помощи Силы Ганнер поворачивает обломок ворот так, чтобы этот дюрастиловый щит отразил плевок и направил его на стену.

Умирающий коралл, дымясь, немедленно стекает вниз. Обломок ворот начинает распадаться. Воины мечут разрывных жуков, и распадающийся щит, словно в танце, отражает жуков все в ту же стену. Размякший коралл и осколки дюракрита летят во все стороны. Где-то в верху здания рождается громкий стон. Воины вздрагивают и, внезапно испугавшись, поднимают головы. Чудовище издает вой.

Ганнер смеется. С ним Сила, и он снова стал танцором.

Он стал танцем. При помощи Силы он вонзает невидимые каблуки в дюракрит и начинает движение.

* * *

Жизнь не только преподносит сюрпризы, но и сама может быть преподнесена, как сюрприз. Зубы планетного мозга не раздавили Джейсена.

Щупальца не содрали плоть с его костей. И он не провалился в водоем со слизью, захлебываясь в липком свечении. Поблизости не толпились йуужань-вонгские воины, которые могли вытащить его из слизи и пронзить амфижезлами.

Вместо этого, он погрузился в пузырь из воздуха, и щупальца подняли его, словно спящего ребенка, а зубы-мечи скрылись за мягкими губами, которые осторожно коснулись его. Потому что он был планетным мозгом, а планетный мозг был им; и все было всем и чем-то иным. И Джейсену было известно, что можно познавать болезненную необъяснимость вселенной – а это равнозначно тому, чтобы познавать себя – со страхом, ненавистью и отчаянием. Или можно сделать это с любовью. Джейсен сделал свой выбор.

И все равно, он был ошеломлен, поняв, что вселенная тоже любит его.

Где-то на дальнем рубеже бесконечности – и в то же время совсем рядом – Джейсен ощутил водоворот Силы, меж звезд исполняющий сильнейшие аккорды симфонии радости; и одновременно пустота в его груди отозвалась на ярость, боль и жестокость жаркой схватки, и ему открылась еще одна причина, по которой он жив.

Ганнер... Джейсен открылся для ощущений и стал черпать силы из самой вселенной. Щупальца соскользнули с его рук и ног, и воздушный пузырь лопнул. Джейсен коснулся кончиками пальцев кожи планетного мозга: попрощался с другом. Затем Джейсен Соло взвился над поверхностью водоема, словно снаряд из торпедной установки. Он нырнул в гущу сернистого дыма, роняя со светящейся одежды сверкающие капли слизи, похожие на проносящиеся во тьме кометы; пронесся к самому краю водоема, где коралл соприкасался с обнаженным дюрастилом. Он задрал голову, уцепившись взглядом за выдвижной мост, который торчал, словно высунутый язык... высунутый изо рта, плюющегося дымом, алым пламенем и аметистовыми вспышками. И оттуда раздавался человеческий голос. Джейсен не мог разобрать слов, но интонация, с которой они были произнесены, была неподражаема.

Ганнер смеялся. При помощи Силы Джейсен ухватился за край моста. Одно плавное движение – и он станет с Ганнером плечом к плечу, чтобы присоединиться к битве с йуужань-вонгами...

– Джейсен, постой.

Слова были произнесены не громко, но настолько отчетливо, что прозвенели в его ушах, будто говорившая находилась у него под боком. Можно сказать, так и было: при помощи Силы Джейсен почувствовал невидимую руку, схватившую его за плечо. Он кивнул, словно соглашаясь с собой.

– Я должен был догадаться. Должен был сообразить, что ты будешь здесь.

Вержер стояла всего в нескольких метрах на покрытом кораллом возвышении, которое раньше было сенатской платформой кашиикской делегации.

– Идем, Джейсен. Твое пребывание в стране мертвых подошло к концу. Настало время снова пройтись по светлым просторам.

Вместо ответа Джейсен отвернулся к мосту, и тогда Вержер еще сильнее сжала его плечо.

– Ты не можешь спасти его, Джейсен. Все, чего ты добьешься – это умереть вместе с ним. Он выбрал свой путь. И ты не сможешь предложить ему никакой поддержки, кроме уважения к его выбору. Ты стоишь в воротах смерти; перед тобой простирается жизнь. Но если ты сейчас оглянешься – хотя бы на мгновение – ты пропал.

– Чего ты хочешь от меня? Я не оставлю его! Не оставлю!

Джейсен повернулся к Вержер. По его телу пронеслась и затихла где-то в кончиках пальцев волна мелкой дрожи.

– Я не позволю другим по-прежнему отдавать жизнь за меня!

– Он не отдает свою жизнь за тебя. Он дает твою жизнь – тебе. Или дар умирающего останется непринятым?

– Я не могу... Вержер, я так не могу...

– Это – лучшее окончание для истории твоей жизни?

Он применил Силу и рывком вывернулся из ее захвата.

– Я не оставлю его.

Вержер пожала плечами.

– В таком случае тебе пригодится вот это.

Она бросила Джейсену какой-то предмет. Этот предмет лениво перекувыркнулся в воздухе, рассыпая вокруг серебристые блики; Джейсен подхватил его инстинктивно.

Это был световой меч. Его собственный. Непривычный для руки. Странный. Чужой. Джейсен не видел его с того самого момента, как сразил королеву воксина. В тот раз, сжимая в руке этот меч, он был кем-то другим. Мальчиком. Несчастным, потерянным мальчиком, отчаянно желающим надежности и определенности – хотя бы умереть за явное ничто, а не жить, как непонятное нечто.

Вержер произнесла:

– Выбирай, и действуй.

Джейсен взглянул на отблеск сражения у себя над головой. Он жаждал пойти туда, просто умирал от желания быть там, найти в себе истинную свободу, космическую музыку, которая аккомпанирует Ганнеру... но...

Он оглянулся на Вержер.

– Всегда, когда ты говоришь эти слова – это ловушка.

– Этот раз – не исключение, – согласилась она. – Но ловушка в другом. В первый раз ты был всего лишь мальчишкой. Ты и не понимал тогда, что ты так небрежно отбрасываешь. Во второй раз ты заблудился во тьме, и нуждался в кремнии и кресале, чтобы высечь искру. Сейчас же... сейчас, кто ты есть, Джейсен Соло?

В одно мгновение перед его глазами пронеслись все образы, начиная с Сернпидаля и Белкадана, к Дуро и Миркру, заканчивая "объятиями боли", Детской, Храмом джедаев и пещерообразным чудовищем...

Он не был воином, это уж точно. В этом ему не сравниться ни с Джейной, ни с Анакином. Так же как не сравниться в героизме с дядей Люком или отцом; в политических талантах – с матерью, а в военном деле – с адмиралом Акбаром. Или в учености – с Данни Куи... И тогда он вспомнил, что не обязательно знать, кто ты есть. Нужно просто решить это для себя.

– Я... наверно... – медленно сказал он, хмуро разглядывая оружие в своей руке. – Всего лишь... ученик.

– Скорее всего, – кивнула Вержер. – И в то же время ты учитель, ибо два становятся одним. Но чтобы быть всем этим, тебе нужно учиться и нужно учить. Нужно жить.

Она была права. Он знал, что она была права. Он чувствовал это с не меньшей ясностью, чем и все остальное, когда бы то ни было.

Но Ганнер... Взглянув наверх, Джейсен смотрел, как в глубине тоннеля рождается новое солнце – смотрел на желтое пламя, превращающееся в слепящую белизну – пока ему не пришлось прикрыть глаза рукой и отвернуться. Колодец тряхнуло, и Джейсен ощутил, как запаниковал планетный мозг, когда выдвижной мост и платформа обрушились и, после стометрового падения, исчезли в водоеме со слизью, и сам мир при этом, казалось, затрясся и перевернулся, а из тоннеля вырвался смерч из дыма и пыли...

– Что... – задохнулся Джейсен, пытаясь кашлем очистить легкие от пыли, которая пахла свернувшейся от жара кровью и оплавленным дюракритом. – ...Что?.. Это Ганнер? Что это было?

– Возможно, это Ганнер. Возможно – орудия йуужань-вонгов. Не имеет значения. Твой выбор не изменился: либо ты остаешься, либо уходишь.

Свечение угасло в лавинах пыли, выброшенных грохочущим землетрясением, и когда Джейсен снова потянулся к Ганнеру сквозь Силу, того больше не было. Так же, как и воинов, которые сражались против него. Джейсен не мог оторвать взгляд от входа в тоннель. Теперь было хорошо видно, что проход заполнен обломками. Потом платформы начали оседать, рушиться и сползать в водоем со слизью. Даже окутанный мраком потолок словно приблизился, и тогда Джейсен ощутил теплую ладонь на своем плече и услышал шепот, обжегший ухо: ступай.

Словно услышал Ганнера. Джейсен хмуро взглянул на Вержер. Она как ни в чем не бывало уставилась в ответ. Он никогда не узнает, что произошло в тоннеле. Так же, как никогда не узнает, был ли это шепот Ганнера или еще одна из уловок Вержер. Он никогда не получит – да и не сможет получить – универсального знания. Истина все время ускользает, а в вопросах больше практической ценности, чем в ответах.

Но он знал вот что: для жизни важнее выбор, чем знание. Он может не знать, куда приведет его путь, но он всегда может выбирать, в каком направлении шагать.

Джейсен сделал выбор.

– Ты вроде бы была моим проводником по стране мертвых, так? – спросил он. – Ну что ж, заканчивай свое дело. И веди меня к выходу.

Вержер ласково улыбнулась.

– Конечно, – сказала она. – Я только ждала, когда ты попросишь.

ЭПИЛОГ

УРОКИ

Не отрывая взгляда от обширной пустоты гиперпространства в идеально очерченном окуляре кораллолета, Джейсен откинулся на живой кушетке в грузовом отсеке. Вержер по-кошачьи свернулась неподалеку. Возможно, она задремала, но Джейсен сомневался в этом. Он так ни разу и не увидел ее спящей. При каждом взгляде в ее сторону он вспоминал, как пришел к спрятанному кораллолету, как нашел связанного, словно заполеванный нерф, Ном Анора. Как йуужань-вонгский исполнитель умолял, чтобы его забрали с собой.

– Оставлять меня здесь... все равно, что хладнокровно убить!

Джейсен повернулся к нему спиной и с каменным лицом шагнул внутрь корабля.

– Не называй это убийством, – ответил он оттуда. – Называй это благословенным освобождением.

Едва Ном Анор уразумел, что мольбы здесь не помогут – сразу же перешел к проклятьям. Он утверждал, что только его покровительство позволило им всем дожить до настоящего дня.

– Забирай ее собой – а как же! – ты, мерзкий маленький изменник, – выкрикнул он. – В этом вы стоите друг друга.

Вержер довольно произнесла:

– А чего же ты ожидал? Как бы я научила предательству, если бы в свое время сама не научилась этому?

Однако же, стоило признать, что "изменник" было самым подходящим словом. И Джейсен, и Вержер – оба лгали, вводили в заблуждение и завоевывали доверие ради собственных замыслов. Странно, как присутствие Вержер превращало даже такие однозначные понятия, как предательство, в нечто трудноопределимое.

Время от времени Джейсен делал глоток травяного отвара из червя-фляги или не глядя разламывал панцирь жука-зажима. При этом он вяло раздумывал, как его желудок отреагирует на привычный синтетический стейк или клубни.

Джейсен не мог вспомнить вкуса этой еды. Он гадал, что бы Джейна могла есть прямо сейчас, и на мгновение даже решился возобновить связь с нею... Но не стал. Просто не смог. Время еще не настало. Джейсен был не готов к этому.

Как бы он смог объясниться с ней? Как мысленно обозначить – хотя бы намеком – того, кем он стал? Более того: он боялся обнаружить, что и она стала кем-то другим. Джейсен понятия не имел, что откроет жителям Новой Республики, когда вернется.

Он не мог представить встречу с матерью. Или с отцом. Или с дядей Люком. Не мог представить, как рассказать о смерти Ганнера Райсода. В первые дни после побега мысли его не обращались к Ганнеру практически ни разу. Просто не мог сопоставить этого напыщенного, высокомерного, где-то даже нелепого Ганнера, с которым был знаком чуть ли не всю жизнь, и ту непревзойденную мощь и искреннюю радость, которую чувствовал в Силе.

Как можно дойти до такого? Это было противоестественно. Джейсен даже не мог до конца понять, почему Ганнер решил принести себя в жертву.

– Никогда я ему не нравился, – признался Джейсен Вержер. – Как и он мне.

Вержер взглянула на него искоса.

– Если любишь кого-то, не обязательно, чтобы он тебе нравился. Любовь – это ни что иное, как осознание двоих одним целым. Всего мира... одним целым.

Джейсен сразу же подумал о дуриаме, который стал планетным мозгом, и кивнул.

– В самом конце Ганнер понял это – понял даже лучше, чем ты, – сказала Вержер. – И в этом знании – ростки величия.

Джейсен грустно улыбнулся и покачал головой.

– Я до сих пор с трудом могу соединить "величие" и "Ганнера Райсода" в одном предложении.

– Ему суждено стать легендой.

– Может быть, – вздохнул Джейсен. – Последняя битва Ганнера. Жаль, никто этого не видел.

– Никто? Ты хочешь сказать, никто из Новой Республики. Позволь, я расскажу об одном из своих видений, – сказала Вержер. – Образ отдаленного будущего. Сила явила его мне уже давно, но только сейчас мне стало ясно, что же я увидела. Новую фигуру в мифологии йуужань-вонгов. Не бог, не демон, а непобедимый великан Ганнер.

– Ты шутишь, да?

– Ни в коем случае. Это еще будет: они станут верить, что Ганнер, джедай-великан – это страж, охраняющий ворота в мир мертвых. Именно Ганнер... в его руках сверкающий клинок из чистого света... вечно стоит на страже, чтобы тени не покидали страну мертвых и не беспокоили живущих. А самое любопытное, – Вержер усмехнулась, – Если только уже это само по себе не любопытно – это слова, высеченные на воротах, над самой головой великана. Слова на общегалактическом языке.

– На общегалактическом? Почему так?

– Да кто ж знает? Эти видения загадочны, и редко когда идут с субтитрами.

– А что за слова?

Вержер развела руками, изобразив тем самым жест беспомощного недоумения.

– Там было высечено печатными буквами: НИ ОДИН НЕ ПРОЙДЕТ.

* * *

Дни шли, незаметно сменяя друг друга. У Джейсена было полно времени для размышлений. Он думал о том, каково это – быть учеником. Каково быть учителем. Быть джедаем. Быть изменником. Быть призрачной молью.

В какой-то из дней он заговорил об этом с Вержер.

– Можешь теперь мне сказать, чего ты добивалась все это время? Кем ты хотела, чтобы я был?

– Конечно, – немедленно ответила она. – Я хотела, чтобы ты был собою.

– Не очень-то вразумительный ответ.

– Тем не менее – единственно возможный.

– Но кто этот "я"?.. Нет, не надо, ничего не говори, я и так знаю: "Это всегда было вопросом из вопросов, да?" Если б ты только знала, до чего угнетающим это становится со временем...

– Прости мне мое любопытство, – перебила она в явном намерении сменить тему разговора, – Но я все гадаю: что же ты делал в Колодце планетного мозга?

Джейсен весь сжался, а потом передвинулся, чтобы устроиться поудобнее.

– А что, по-твоему, я мог там делать?

Гребень на голове у Вержер засиял зеленым.

– Мы так хорошо знаем друг друга – ты и я. Ну хорошо, признаюсь: я понятия не имею, что ты мог там делать. Я могла только предположить, что ты решил убить либо планетный мозг, либо себя. Третий вариант – что ты провел бы церемонию до конца и совершил жертвоприношение... я всерьез не обдумывала.

– Но допускала.

– Да, – ответила она. – Допускала.

– Я выбрал совсем иной вариант, – сказал Джейсен. – Я переманил его.

Гребень Вержер засверкал оранжевым.

– В самом деле?

– При помощи дуриама я преподам йуужань-вонгам урок. Всего лишь урок. Вроде того, которые преподавала мне ты, – Джейсен улыбнулся, но улыбка его была жесткой – холодной, подсвечивающей лед в глазах. – Теперь планетный мозг на нашей стороне.

– Он вступит во вражду с йуужань-вонгами? Будет работать на благо Новой Республики? – с сомнением спросила Вержер. – Двойной агент от генной инженерии?

– Нет. Не на стороне Новой Республики. На нашей. На твоей и моей.

– О, – она снова приняла кошачью позу, и в черных глазах появился глянцевый блеск. – У нас появилась своя собственная сторона, а?

– Пожалуй, – ответил Джейсен. – Дуриам не будет враждовать с ними. Йуужань-вонги – фанатики. Для них все в мире делится на хорошее и плохое, доброе или злое, на истину или ересь. Сражаясь с этой категоричностью, каждым своим поступком ты только укрепляешь фанатизм. Вместо того мой друг планетный мозг научит их кое-чему, – Джейсен выпрямился. – Скоро они обнаружат, что вонг-формовка на Йуужань'таре идет не по плану. Фактически – чем дальше, тем сильней каждая мелочь будет чуточку отличаться от задуманного. Вне зависимости от приложенных усилий, ни одна вещь не будет такой, какой они хотят ее видеть.

По гребню Вержер пробежали мерцающие огоньки – она усмехнулась.

– И чему же это их научит?

– Из этого фанатизма, – сказал Джейсен, – Происходят все недостатки йуужань-вонгов. Вместо того, чтобы воспринимать существующие вещи и явления, они упорно перекраивают все и вся по своему образцу. На Йуужань'таре все будет по-другому. Им придется либо убить дуриама и начать с нуля – для чего у них нет ни времени, ни ресурсов – либо научиться находить компромиссы. Ясно?

– Ясно, – одобрительно произнесла Вержер. – Это достойнейший урок, которому можно научить фанатика: что фанатизм саморазрушителен.

– Да, – Джейсен снова обратил взгляд к окуляру кораллолета, за которым простиралось небытие гиперпространства. – Мне на ум приходят имена нескольких джедаев, которым тоже не мешало бы этому поучиться.

Вержер неожиданно оказалась на ногах, и Джейсен вдруг оказался в ее необычайно крепких объятиях. Когда она отпрянула, ее глаза блестели – но не от привычной насмешки, а от слез.

– Джейсен, я так горжусь тобой, – прошептала Вержер. – Это величайший момент в жизни любого учителя: когда ученик превосходит его.

Сам Джейсен старательно моргал, чтобы скрыть собственные слезы.

– Так вот ты кто, в конце-то концов? Мой учитель?

– И ученик, ибо два становятся одним.

Джейсен опустил голову. В груди пульсировал прохладный, плотный комок, который не позволял взглянуть ей в глаза.

– Жестокие уроки.

– Эта вселенная вообще жестока, – отозвалась Вержер, устроившись рядом. – Ни один урок не может считаться выученным, пока он не закреплен болью.

– Может быть, ты права, – вздохнул Джейсен. – Но должен быть и иной, более легкий способ.

Вержер тоже уставилась в темноту вселенной, которая была видна сквозь окуляр.

– Возможно, он есть, – сказала она после долгого молчания. – Возможно, именно этому тебе предстоит научить меня.

* * *

Крошечная частица бытия зависла в небытии. Частица эта называется космическим кораблем.

Частица не знает ни движения, ни неподвижности, ни направления, ибо нет расстояний и направлений в небытии. Она находится там вечно или меньше мгновения, ибо и времени нет в небытии. Время, расстояние, направление имеют значения только внутри частицы; и частица поддерживает их существование лишь благодаря абсолютному отчуждению того, что внутри, от того, что снаружи.

Частица сама по себе и есть вселенная. Крошечная вселенная для двух изменников: один из них ученик... и учитель; другой же – учитель... и ученик.

Кто-то из этих двоих – садовник.

Эта частица проваливается в другую – огромную – вселенную: во вселенную-сад...

Которая по-прежнему полна сорняков.