Как я сюда попал? 1 страница

В 2001 году летом, соскучившись по своей героической работе, я принялся искать варианты. Хочу сразу оговориться – если бы не унизительное положение большинства врачей в нашей стране – я с удовольствием работал бы в Паше. Вымогательская сущность полноценных врачебных гонораров мне тогда еще была недоступна, и я хотел найти место, «где хорошо платят».

Моя деятельность не сулила ничего особенного – по возвращении из Паши я в течение трех месяцев работал менеджером создающегося интернет-магазина и получал за это двести долларов в месяц. Дорога к обещанным пяти процентам прибыли казалась слишком длинной, от самой работы и соратников стало тошнить, материальный кризис миновал, и я решил «вернуться в семью». Для начала устроился на «скорую», где отработал четыре года, пока учился в институте и интернатуре. Затем впервые навел справки о судовых врачах (тогда безрезультатно). И тут вспомнил про давнишний разговор с одной приятельницей насчет Антарктиды. Она рассказывала тогда, что какое-то научно-исследовательское судно института Арктики и Антарктики «приватизировал» некий предприимчивый полярник, и оно совершает теперь туристические рейсы в Антарктиду из Монтевидео. Моя знакомая собиралась устроиться туда горничной, меня же заинтересовал факт обязательного наличия судовых врачей на кораблях такого рода.

Для начала я пришел в дом на Фонтанке, откуда ААНИИ переехал в новое здание несколько лет назад. Об этом мне сообщил реликтовый вахтер у дверей и объяснил, где находится это самое новое здание.

В большом холле института было тихо и прохладно. Одинокая дежурная указала дорогу в медпункт (так называется в научно-исследовательском институте Арктики и Антарктики медицинский отдел). В медпункте я застал пожилого бородатого человека в грязном и мятом белом халате. Позже выяснилось, что это – «старший врач флота». Он делал вид, что осматривает пациента (или действительно осматривал от нечего делать?), мужчину лет сорока. Надо сказать, что кроме этих трех людей я больше в тот раз никого в институте не видел.

Я объяснил человеку в белом халате цель своего визита, предварительно представившись. Он спросил:

- На какой станции хотите зимовать?

Я растерялся. По правде говоря, мне не хотелось зимовать ни на одной из станций. Пришлось сосредоточиться и как-то отовраться. Он, быстро поглядывая на меня своими маленькими глазками, дал мне заполнить анкету «кандидата в зимовочный состав РАЭ». После того, как я все написал, он сказал, чтобы я приходил ближе к осени. Тогда, мол, начнется формирование личного состава очередной экспедиции. Вообще я почувствовал себя праздным обывателем, отрывающим выдающегося ученого от важной научной работы. Тем не менее, я задал еще несколько вопросов и узнал, что судовых врачей здесь весьма не густо – всего один, а заработок российского врача в Антарктике – шесть тысяч рублей в месяц, т.е. около двухсот долларов. После этого я с облегчением покинул с самого начала непонравившееся мне учреждение, отметив про себя, что с моей стороны сделано все возможное.

Я устроился в бассейновую поликлинику, через какое-то время ушел со «скорой», отходил навигацию судовым врачом на речном теплоходе. Все это было неплохо, а последнее – так просто здорово, но навигация закончилась, и перед русским интеллигентом в очередной раз встал вопрос: «Что делать?» В смысле, как и на что жить дальше. И тогда я вспомнил про ААНИИ.

Я позвонил старшему врачу экспедиции, представился и рассказал о своей давнишней анкете. Он сказал, что посмотрит, но лучше бы переговорить лично (хотя встречу не назначил). Я спокойно уехал на охоту и позвонил снова, вернувшись через две недели.

- Что же вы не едете? Вы понимаете, что если вы так себя ведете, как же с вами можно иметь дело? – начал мой потенциальный начальник возмущенно.

Я не дал ему договорить, ответив коротко:

- Уже еду.

И поехал. Мы познакомились, он просмотрел мой послужной список и послал меня в отдел кадров оформляться. Я сфотографировался, получил сертификат о прививке против желтой лихорадки, отвез заявку в морскую администрацию порта на получение паспорта моряка и начал ждать. Все это произошло во второй половине октября, и я очень надеялся, что мне удастся отплыть на «Академике Федорове» в начале ноября. Но не тут-то было. Ссылаясь на неготовность моего паспорта, меня причислили к группе, отправляющейся самолетом в январе, а то и в феврале. Бойкая дама из отдела кадров сказала мне «по секрету», что, «если не в эту, то уж в следующую точно». Я, по мере возможности, отблагодарил ее за заботу, но легче мне от этого не стало. Устроился на временную работу в своей любимой Паше, периодически позванивая в институт, и приезжая домой на выходные. Однако долго работать мне там не пришлось. Узнав о появлении конкурента, срочно прибыл на постоянную работу давно ожидаемый руководством хирург-инородец. Он взял на себя все, что только было – и поликлинику, и отделение, и дежурства. Разговора у нас не получилось, и мне пришлось уехать в Ленинград в конце ноября. Уже в январе я узнал, что за эти два месяца он не сделал ни одной операции, занимаясь благоустройством жилплощади и подготовкой завоза из Лодейного Поля молодой жены с ребенком.

В общем, я маялся почти два месяца, не зная достоверно, еду или нет. Мое обмундирование собрали и отправили без меня; в результате самая ходовая обувь оказалась мала.

Перед самым Новым годом я был, наконец-то, зачислен в пресловутый зимовочный состав. Не я один попал в такую ситуацию. Нас, молодых врачей, до последнего момента держали «на крайний случай», рассчитывая, что проявятся бывалые полярники. Может быть, так и надо, но мне неприятно об этом вспоминать. По своей наивности я был убежден, что для участия в подобных мероприятиях необходимо хотя бы минимальное психологическое тестирование, но ничего такого не было и в помине. Более того, в составе нашей экспедиции оказались заведомые алкоголики, которые нажрались уже в самолете Амстердам-Кейптаун, стали курить в туалете (в авиакомпании KLM, самолетом которой мы летели, курение на борту запрещено), в результате чего остальным россиянам - участникам рейса перестали предлагать спиртные напитки. Такая снисходительность объяснялась очень просто – не хватает специалистов, а этот ведь из лучших!

Надо ли говорить, что явилось для меня основным мотивом. Но даже о деньгах до официального зачисления я знал лишь приблизительно и, в конечном итоге, даже в договоре-контракте не указана абсолютная сумма. Я видел эту сумму в каком-то таинственном документе на столе у дамы из отдела кадров, хотя на мои расспросы она доверительно отвечала, что «это ее не касается» и она «в это никогда не лезет». Моя ежемесячная зарплата с момента высадки в Антарктиде составит около 25 000 рублей, т.е. примерно 800$.) Вряд ли руководство таким образом пытается дурить налоговую инспекцию, ведь мы (или наши родные) получаем деньги через сберкассу. В чем дело? Непонятно.

Отправление было назначено на 6 и 8 февраля, двумя партиями по тридцать человек. Я улетал восьмого. Вечером накануне съездил навестить моего сыночка Васю, а потом всю ночь проколбасился в клубе «Гавана» - бывшей столовой «Военмеха». Пил пиво с водкой, танцевал до одурения и хвастал случайным знакомым о предстоящей поездке. Домой пришел в семь утра и сразу повалился спать. Проснулся в начале одиннадцатого с головной болью, принял все необходимые противоядия, украсил лицо цветами. Быстро написал список недостающих предметов и попросил Ингу сходить в магазин, а сам побежал к Ольге в больницу. Так уж совпало, что именно тогда течение ее беременности приняло опасный характер, и моя жена не смогла меня проводить.

В полуподвальном помещении (еще три года назад здесь был общественный туалет, в котором раскумаривались наркозависимые проститутки) на площади Восстания не так давно открылся шикарный цветочный магазин. Я зашел туда и выбрал самые красивые розы из тех, что там были. Фруктов и сока купил раньше у нас на 1-ой Советской.

Прощание было недолгим. К счастью, меня еще не до конца отпустило похмелье, притуплявшее боль расставания.

Примерно через полтора часа мы с Ингой садились в такси возле нашего дома. Бабуля помахала мне рукой из окна.

«А все-таки посадили было меня тогда в тюрьму за долги, гречонка один нежинский. Тут и подвернулась Марфа Петровна, поторговалась и выкупила меня за тридцать тысяч сребреников. (Всего-то я семьдесят тысяч был должен.)»

«Преступление и наказание» Ф.М.Достоевский

12.02.2003.

Сегодня моя первая вахта в судовой амбулатории. Врачи с Новолазаревской дежурят по камбузу. Работы на кухне, обязательные почти для всех, явились для нас неприятной неожиданностью. Серж хотел продать кому-нибудь свое дежурство, но ничего не вышло и он тщательно моет посуду, скрипя зубами. Его габитус – воплощение жажды мести.

Наша партия прилетела 9.02. Летели мы больше 17 часов, из Ленинграда до Амстердама на Боинге-737, а из Амстердама до Кейптауна на 747-ом с короткой посадкой в Йоханнесбурге. В Амстердаме около двух часов мы провели в аэропорту, но выйти в город не удалось. У малайца в «Макдоналдсе» я купил свой любимый обед с БигМаком, потом выпил кофе за два евро. Обед обошелся в пять евро.

В Пулково-2 меня провожала Инга и мои старые друзья Саня с Данилой. Вокруг сновали мужественные полярники в таких же красных куртках, как и у меня. Вдруг я увидел знакомую рожу. Решив пошутить напоследок, я завопил, подражая любительнице кошек из рекламы «Нескафе»:

- Это же знаменитый артист!

Проходящий невдалеке актер вздрогнул и оглянулся. Инга сказала полушепотом:

- Тише, он оглянулся!

Ребята засмеялись. Посовещавшись, решили, что видели его в каком-то пошлом сериале. Он играл, типа, настоящего мужчину на «Мерседесе». Помесь Антонио Бандераса и Иосифа Кобзона.

Когда ночью летели над Африкой, были видны беспорядочные цепочки огней-поселений, разбросанные в кромешной тьме далеко друг от друга. Некрасивые ухоженные голландские стюардессы из KLM кормили нас непривычной пищей и предлагали разнообразные спиртные напитки в маленьких бутылочках. Я пил пиво, сухое красное вино, джин с тоником и коньяк. Понемногу, естественно.

Перелет прошел легче, чем я ожидал, и утром мы увидели океан. Пилот обогнул мыс Доброй Надежды с восточной стороны, дав пассажирам возможность посмотреть на сказочный город с огромными горами посредине. Песчаные пляжи Индийского океана ровняли огромные волны, каменистый берег Атлантики темнел из-под многочисленных построек.

Выйдя из прохладного здания аэропорта, мы окунулись в теплый, пахнущий морем воздух. Погода стояла ясная, ни облачка. До гор, казалось, можно было дотронуться рукой.

В морскую администрацию нас привез специальный автобус. По дороге новички с вытаращенными глазами смотрели на огромные кварталы трущоб – огороженные колючей проволокой скопления отвратительных построек, в которых ютятся асоциальные чернокожие, приехавшие к большому городу из африканской глубинки. Хибары эти больше всего напоминают заброшенные сараи на берегу Шексны, но только их в тысячи раз больше и в них живут.

15.02.2003

Сегодня в 14 часов мы уходим. Я опять дежурю, ребята пошли в город – разрешено увольнение до 12 часов. Мое лицо, как коммунистическое знамя, нос – пылающий остров страсти, эпидермис с головы падает, как увядшие листья. Солнце здесь не то, что у нас. Все-таки Африка, ядрена копоть.

Но все по порядку. На корабле нас расселили по каютам. Моим соседом оказался бывалый полярник, старше меня лет на двадцать, инженер-аэролог, с первого взгляда – очень суровый ЗМ (злобный мудак), повышенного питания. При более близком знакомстве он показался мне милым коммуникабельным человеком. Совершенно непьющим. В свое время он выпил так много, что хватило бы на несколько человек лет на сто. Теперь он пьет только чай и кофе. У него это шестая зимовка.

Кое-как разобрав вещи, я помчался в город. Наш ледокол стоит у грузового причала и до центра, равно как и до миссии, пешком около получаса. Миссия – это вроде клуба для моряков. Можно выпить, поесть, купить сигареты и т.п., позвонить домой.

Больше всего мне хотелось потрогать океан. Подходя к воротам нашего терминала, я увидел, как в акватории между причалами плещется тюлень. Настоящий морской котик! По всей видимости, у меня вырвался какой-то восторженный звук, потому что маленький негр-охранник выскочил из своей будки, заметался, и начал высматривать по направлению моего взгляда, наверное, тонущего Нельсона Манделу. Он так и не понял, что привело меня в восторг.

Я прошел через город, вдыхая вкусный воздух, подставляя лицо теплому ветру. Народу в выходной день было немного, в основном подозрительные группы чернокожих, шныряющих по улицам Сити. В одном из баров я выпил пива, посмотрел жилые кварталы белых – чистенькие, погруженные в экзотическую зелень. Я не увидел ни одного знакомого растения. Кошка, бродившая в траве на склоне холма, была лопоухой и длинноногой. На одной из автомагистралей чуть не попал под машину, по привычке глядя налево при переходе.

Берег Атлантического океана оказался каменистым с небольшими участками песка. Был отлив, и ламинарии колыхались на поверхности воды. Множество моллюсков и мелких морских звездочек прятались между камней. Кроме меня, в воде бродили негритянские детишки в небольшом количестве. Их родители беседовали на автостоянке неподалеку.

Когда я возвращался обратно, на пустынной дороге, идущей вдоль порта, ко мне внезапно приблизились трое негритянских тинэйджеров чуть мельче меня. Один из них без слов похлопал меня по карманам шорт. Я чуть отстранил его и сказал наставительно:

- Jesus loves you and me too!

Паренек бесстрастно взглянул мне в глаза и взял меня за левое запястье, рассматривая часы. Когда я попытался выдернуть руку, он зацепил ремешок пальцем, чуть не порвав его. Я совершенно не был готов драться и поэтому не придумал ничего лучше, как перехватить его руку и, удерживая за нее, ударить его ногой в пах. Этот бультерьер даже не пискнул, зато я заорал и бросился на зарвавшихся жертв апартеида. Они, не задумываясь, пустились наутек.

«Однако!» - подумал я. Такого неприкрытого насилия мне не приходилось видеть со времен армейской службы. Именно тогда я с горестью осознал, что большинство моих соотечественников - больные сукины дети, выражаясь языком американского кинематографа. В дальнейшем профессия и наследственная пассионарная независимость дали мне возможность ощутить свое превосходство, более того – ощущать его почти всегда, но подобное превосходство не может осчастливить нормального человека, и, не смотря на «где родился, там и пригодился», кажется, я родился не там.

В последующие дни мы гуляли по городу, объедались фруктами, купались в открытом бассейне на Sea Point. Я сгорел напрочь и начал облезать. Купил зеленую шляпу с широкими полями и несколько футболок.

Лучшим из дней, несомненно, был вчерашний. Коля дежурил, а мы с Серегой отправились на поезде к Индийскому океану.

Здешняя железная дорога – это что-то среднее между нашим метро и пригородными электричками. Несколько желтых вагончиков с мягкими сидениями, очень строгий билетный контроль, в поезде имеется вагон с баром.

На вокзале я съел большой чудесный пирожок с сосиской и сыром. Вместе с поллитрой кока-колы это обошлось мне меньше, чем в 10 рэндов (около 40 рублей).

Примерно через тридцать минут поезд выехал на берег океана, и до конца пути мы любовались пляжами с одной стороны и горами – с другой.

Городок, в который мы приехали, называется Simons Town. Здесь находится военно-морская база, а неподалеку – колония пингвинов, нечто вроде заповедника со смотровыми площадками и прекрасным пляжем. Маленькие чудесные пингвины размером с крупную крякву тусуются стайками и поодиночке, совершенно не боясь людей. Мы выкупались, и я бросил в воду одну из монеток, которые мне дала Инга. Очень пожалел, что не взял с собой маску или очки для плаванья.

На обратном пути мы зашли в бар, я выпил пива, а Серж – кофе. Побывали и в интернет-офисе. Я просмотрел почту и отправил коротенькие письма. Русских букв у них в клавиатуре, естественно, нет, а по-английски я слишком слаб. Писать же латинскими буквами русский текст довольно неудобно.

Потом еще разок искупались возле станции и ополоснулись под душем. Народу на пляже почти не было.

На перроне стояло несколько военных моряков и среди них – чернокожая женщина в белой рубашке с погонами, черной юбке и шапочке. Небольшого роста с большой грудью и фантастической африканской попой. Милое умное личико в совокупности с остальными фрагментами тела было таким привлекательным, что даже хладнокровный Серега не мог оторвать от нее взгляда.

Сегодня увольнения в город до 12 часов, как я уже говорил. Я попросил ребят купить джина и шоколад. Они принесли две бутылки по 750 мл и коробочку конфет. Джин – по 37 рэндов бутылка (148 рублей). Настоящий Gordon, правда, африканского разлива.

Отшвартовались вовремя. Народ высыпал на палубы. Почти все фотографировали друг друга на фоне удаляющегося Кейптауна.

Когда выходили в открытое море, я бросил в воду еще одну монетку, чтобы вернуться. Величие и торжественность момента выдавили из меня поэтический эякулят:

Наш кораблик покинул Кейптаун,

Этот теплый и солнечный порт.

Вот и виден он быть перестал,

Мы вернемся сюда через год.

16.30. Качает так, что меня тошнит и бросает в жар. С любопытством и некоторой неприязнью жду, когда же меня, наконец, вырвет.

16.02.2003

Рвоты, к счастью, не дождался. Немного привык, уже почти не тошнит, а на свежем воздухе и в положении лежа вообще хорошо. Кожа слезает огромными пластами, на голове – как будто корка из засохшего яичного белка. Хочу подстричься покороче, а потом и совсем побрить башку.

Океан, тем не менее, величественен и прекрасен. Вода прозрачная, светло-синего цвета. Эти волны, на которых пляшет наш корабль, оказывается, называются океанской зыбью. Их природа - во вращении Земли. Ближе к южному полюсу должны начаться шторма, и волны там бывают, как говорят моряки, высотой с девятиэтажный дом.

За сутки мы прошли около 300 миль. До Новолазаревской еще примерно 2000.

17.02.2003

Качка все сильнее, похоже, мы идем в самый центр циклона. Меня перестало тошнить, лишь иногда немного мутит.

Серега подстриг меня своей чудесной парикмахерской машинкой, и теперь я похож на уголовника. Он говорит, что взял с собой даже швейную машину. Не знаю, верить ему или нет. Своими глазами я видел у него люстру Чижевского, которую он выцыганил у старшего врача экспедиции. Обсуждалась эта возможность давно, но я никак не мог понять, о чем идет речь. Оказалось, что люстра Чижевского используется для ионизации воздуха в жилых помещениях, что в Антарктических домиках очень даже желательно, т.к. уровень статического электричества там крайне высок. И вот сегодня Серж не без гордости продемонстрировал свой трофей. Этот веер с иголками действительно напоминает люстру, и поэтому я не удержался от дурацкого вопроса:

- Так куда лампочка вкручивается?

- В жопу, - вполголоса ответил Серега и поднял на меня глаза.

- Теперь понял, - сказал я, окончательно разобравшись с предназначением прибора.

Сегодня я подробно рассмотрел выданное мне обмундирование. В целом, всего хватает, но в советское время было значительно лучше, со слов бывалых полярников (и это действительно так). Вообще, большая часть одежды, мягко говоря, не отличается высоким качеством. Многие вещи сшиты из синтетических материалов, хотя гораздо правильнее было бы использовать натуральную шерсть и хлопок. Нет кожаных и меховых костюмов.

Выяснилась одна очень неприятная деталь – до Мирного не меньше месяца пути, а то и все два. Дело в том, что ежегодно с Мирного на станцию Восток отправляется санно-тракторный поход, в задачу которого входит доставка топлива и прочих необходимых грузов в глубь материка. Протяженность маршрута – 1500 км в одну сторону, за день, в самом лучшем случае, удается пройти не более 100 км. В настоящее время пройдено не более 300 км, один тягач сломался, и его пришлось бросить в пути. Изначально же поход был задержан из-за того, что пятеро смелых на станции Мирный ознаменовали встречу распитием метанолсодержащей технической жидкости. Двое умерли в течение суток, троих пришлось отправлять на Родину с повреждениями различной степени тяжести. Эти выжившие до последнего дня продолжали беспробудно пьянствовать.

Одна из целей прихода «Академика Федорова» в Мирный – вывоз отзимовавших участников предыдущей экспедиции, часть которых в настоящее время находится в походе. А вернуться они из этого похода не раньше, чем через месяц, т.е. теплоходу торопиться некуда. Мы оставим людей на Новолазаревской, зайдем на Прогресс и Молодежную. Потом выполним запланированные морские работы. Все это время мне придется любоваться величием океана и наслаждаться компанией ЗМ. Но самое гнусное, что до высадки в Мирном зарплата моя, перечисляемая на счет в сбербанке, будет катастрофически мала. А это значит, что Ольге придется искать какие-то способы раздачи наших долгов. И даже если я лопну от злости, я ничего не смогу изменить.

Изначально оплата была слабоватым местом в моем плане. Похоже, что Отечество в очередной раз надевает меня на свой огромный фаллос. Я в компании отважных полярников, которые боятся только трех вещей – голода, холода и работы, т.е. попросту говоря - среди бездельников и пьяниц. Я не могу позаботиться о своей семье, и я знал, что так оно и будет. Но возникла проблема с реализацией основного мотива – денег. Находясь на судне, я получаю 14$ в день, когда дежурю, и по 7$ в остальные дни. Т.е. за месяц выходит около 280 $. Это плюс к тому, что идет на счет в банке. Если бы не тяжелое положение, в котором я оставил Ольгу, то вроде не так уж и плохо. Ведь валюту я ей передать не могу.

18.02.2003

Сегодня опять амбулатория, а значит, и компьютер, в моем распоряжении. Послезавтра мы с соседом дежурим по кухне, а завтра чистим картошку.

Наш корабль пересек 40-ю широту, до Новолазаревской 1750 км. Волны стали еще больше, но сегодня солнечно. Состояние посредственное, от качки все время клонит в сон.

Вчера вечером посмотрел замечательное кино – «С широко закрытыми глазами». Помню, мой коллега Дергачев говорил об этом фильме, как о правдивом отображении реалий супружеской жизни. Очень даже.

Ночью болтало так – думал, свалюсь со своей шконки. Зато сны потрясающие – цветные, яркие, насыщенные событиями. Видимо, сказывается раскачивание тонких биомеханизмов.

19.02.2003

Температура воздуха за бортом плюс 4, воды плюс 7 градусов по Цельсию. Светит солнце, но чувствуется, что зима уже близко. Наши координаты 46 гр. южной широты и 8 гр. восточной долготы. Пройдена почти половина пути до Новолазаревской. Океан под солнцем ярко-синего цвета.

Теперь я знаю почти наверняка, что работать судовым врачом в море пошел бы только при большой нужде – хорошо, что этого не случилось со мной до сих пор. Постоянная качка сильно действует на нежную психику, и я не представляю, каким образом так можно жить месяцами. Моя работа на пассажирском туристическом теплоходе СПб – Москва была чудесным непрекращающимся отпуском по сравнению с тем, что есть, и с тем, что еще ожидает.

Мне уже хочется домой, по правде говоря, хотя пока я не жалею, что поехал. Думаю о том, что скоро весна. Через два месяца станет тепло, и можно будет отправляться на охоту. Я же день ото дня буду погружаться в полярную зиму и только через год увижу эту чудесную весну. Одно только радует меня – обещанные деньги, возможность купить то, чего мне так не хватало. Подробно обсасывать каждую деталь того, что и как будет после возвращения домой, наверное, все-таки еще рано. Но некоторые моменты сомнений не вызывают во всех своих подробностях.

Чего греха таить – толстожопые негритянки смущали меня с самого начала, но теперь я представляю себе только Ольгу во всех ракурсах и, несмотря на относительно короткую разлуку, наверное, сожрал бы ее целиком. А прошло-то меньше двух недель!

Надо бы рассказать, как я вообще здесь оказался, но это попозже, когда будет меньше качать, или уже на станции.

Один из участников экспедиции заявил, что вчера уже видел айсберги вдалеке. Мой сосед, когда я сообщил ему эту новость, отреагировал следующей фразой:

- Говорят, в таких случаях помогает светлая струя аминазина.

В том смысле, что наш знакомый начал галлюцинировать на почве пьянства. Такой своеобразный юмор у моего товарища по каюте.

Папа подарил мне перед отъездом «Русскую симфонию» - патриотическое произведение покойного ныне митрополита Ладожского Иоанна. Я начал понемногу читать, но все-таки основное время провожу во сне. Самоучитель по английскому языку, скорее всего, оставлю до «Мирного».

20.02.2003

Мы с соседом только что отшныряли по камбузу (в смысле отработали в качестве шнырей) и теперь с чистой совестью отдыхаем. Оказалось, что это не так уж тяжело, но я продолжаю придерживаться мнения – неправильно заставлять врача прислуживать своим потенциальным пациентам на кухне.

Качать стало меньше. Появились первые айсберги, так что скептицизм ЗМ неоснователен. Он постоянно брюзжит по самым разным поводам. Сначала он был недоволен тем, что одежда не такая, как надо, но потом успокоился, найдя в своем комплекте все необходимое. Потом его тревожило то, что поход на Восток вышел слишком поздно, и мы с большим опозданием прибудем на Мирный. Теперь его беспокоит то, что людям с Востока, возможно, придется зимовать на Мирном, и на всех не хватит еды. Все свои переживания он высказывает вслух, не жалея крепких слов, и успокаивается только тогда, когда видит, что я расстроился.

Серж рассказал, как он вчера познакомился с «мастером». Асфальт Бетонович, героический ледовый капитан, заходил посмотреть порядок в амбулатории. Серега остался доволен. Кажется, ему удалось вывести старого морского волка из себя.

21.02.2003

Айсберги теперь окружают нас постоянно, хотя и единичные в поле зрения. Видел кита, появились огромные чайки – то ли буревестники, то ли поморники. До Новолазаревской не больше двух дней пути, но, в соответствии с тактическими планами, на Мирный мы все же придем примерно к середине апреля.

Отправил телеграмму к 23 февраля, составляю письмо домой.

Прошел тестирование на CMS – показатели у меня отличные. Честно сказать, я считаю, что метод высосан из пальца, но определенная достоверность все же присутствует (приятно ощущать себя молодым десантником).

Написал стихотворение для Сержа:

Серега Ом – великий и ужасный,

Урологический достал инструментарий.

И тут же цистоскоп в уретру вставил,

Асфальт Бетоныч застонал, несчастный.

Дно пузыря мурашками покрылось,

Мочеворот у устья закружился,

Простата в страхе спермой подавилась,

Придаток правого яичка удавился.

Варикоцеле синее надулось,

А парауретральные взопрели,

Вся мочеполовая ужаснулась

И задрожал под крайней плотью эпителий.

Да, это вам не через льды бодаться,

И не за борт блевать от скверной водки.

Любая среди наших операций –

Почти что погружение подлодки.

А доктор, беспощадный и упрямый,

Вам даст понять, кто вы, на самом деле.

Опять он цистоскоп готовит рьяно,

И дыбом волосы встают на чьем-то теле.

22.02.2003

Завтра должны быть на Новолазаревской. Айсберги куда-то подевались. Температура воды и воздуха за бортом – 0 гр.

Снимал сегодня ЭКГ мирянам - это составляющая какой-то исследовательской работы. Большую часть времени сплю или валяю дурака.

23.02.2003

Погода отличная, облаков нет, ветер выдувает мозг через естественные отверстия. Мы вошли в пояс льдов и продвигаемся очень медленно. Появились полярные голуби и еще какие-то мелкие пичужки, похожие на ласточек. Пингвинов и тюленей пока нет.

До Новолазаревской остается около 50 миль, может быть, к ночи доберемся.

Серега с Колей готовятся к высадке – упаковывают вещи, подтаскивают их в помещения поближе к вертолетной площадке. В большей степени это, конечно, касается Сержа. Он набрал с собой добра не меньше, чем еврейский эмигрант из Гомеля.

После полдника видел двух пингвинов и трех тюленей – славные колбаски! Один из тюленей только лениво приподнял голову, рассматривая наш корабль, другие два, видимо самка с детенышем, отползли подальше. Пингвины при подходе судна забегали по своей льдине, размахивая крылышками, а потом замерли в отдалении, рассматривая рассматривающих их людей.

Ну а после ужина стали видны ледяной барьер и купол Антарктиды. Вдалеке по левому борту чернел корпус замершей во льдах «Магдалены». Встретилось несколько стаек императорских пингвинов, ныряющих в воду и выпрыгивающих обратно на льдину.

24.02.2003

НЭС «Академик Федоров» бодает ледяной припай у ледяного барьера станции Новолазаревская. По всей видимости, капитан хочет встать к барьеру, чтобы скачать топливо непосредственно на берег.

С вечера мы стояли, врубившись во льды, а утром по чистой воде переместились на более выгодное место, после чего на вертолете отправились первые люди и грузы на Новолазаревскую. До сих пор наш МИ-8 стоял в ангаре со снятыми лопастями. Вчера в течение дня он был приведен в готовность, и сегодня мой славный товарищ Серега, старший врач станции Новолазаревская, первым бортом улетел к месту зимовки. Я этот торжественный момент проспал и не успел лично с ним попрощаться.