Как я сюда попал? 2 страница

Новолазаревская расположена примерно в 100 км от берега вглубь континента на одном из антарктических оазисов. Лететь на вертолете, не торопясь, 45 минут. Примерно через час после вылета судовой врач (между прочим, заведующий одного из хирургических отделений института скорой помощи, по оказии пошедший в этот рейс, чтобы развеяться и подумать о вечном) сообщил нам с Колей, что вертолет везет тупую травму живота, и, скорее всего, потребуется операция. Сам он начал готовить инструменты, я пошел встречать пострадавшего, а Коля, т.е. врач-анестезиолог станции Новолазаревская, стал знакомиться с имеющимися в наличии средствами для наркоза и интенсивной терапии.

Вертолетчики домчали за полчаса. С первого взгляда было ясно, что у больного тяжелая кровопотеря. Случилось так, что он только что закончил поливать водой посадочную площадку. На Новолазаревской снега почти нет, и вертолет поднимает тучи песка при взлете и посадке, если этого не сделать. Мощным потоком воздуха от винтов садящейся машины распахнуло огромную створку ворот ангара, которая, протащив, ударила горемыку животом о перила ограждения.

Сомнения в необходимости экстренной операции отпали сразу. Коля начал противошоковые и предоперационные мероприятия, я помылся и стал раскладывать инструменты, а потом помог одеться Михаилу Петровичу и Сереге (он прилетел с больным). При этом еще присутствовали старший врач экспедиции и отзимовавший анестезиолог с Новолазаревской – они занялись забором крови у доноров.

Кровь из разреза хлынула, как шампанское из горлышка бутылки, которую хорошенько встряхнули. Это был, пожалуй, единственный момент, которого мы не учли. Будучи уверенными, что поврежден полый орган, никто даже не вспомнил о возможности реинфузии.

Операция шла около двух часов, интраоперационно было перелито чуть больше литра крови (при кровопотере около 3-х литров!). К счастью, повреждения ограничились несколькими разрывами и, в области нисходящего отдела толстой кишки, полным отрывом брыжейки на протяжении примерно 20 см. Этот участок пришлось резецировать с наложением колостомы по Гартману.

Сейчас половина четвертого ночи, больной в полном сознании, давление почти нормализовалось. Мы разбили ночь на дежурства, и с 2 до 4 - мое время. Больной периодически просит пить, еще очень бледен, но в целом – лучше. Если он останется жив, можно будет считать, что всем нам очень повезло.

25.02.2003

Больной жив и чувствует себя лучше, стабилизировалось давление, разрешили понемногу пить.

Сегодня была чудесная погода, у кормы на краю льда собралось не меньше пятидесяти императорских пингвинов. Они расхаживали взад и вперед, подныривали под корабль и, по-видимому, всячески пытались привлечь к себе внимание – чудесная тусовочка!

Серж улетел, завтра отбывает и Коля. Настроение не самое лучшее

26.02.2003

Коля улетел после завтрака, предварительно составив план инфузионной терапии. Я остался за старшего среди себя и вновь прибывших врачей. Мои, типа, подчиненные - отзимовавшие хирург и анестезиолог с Новолазаревской. Первый возвращается домой, а второй едет зимовать на Молодежную – хочет купить дочери квартиру.

По сравнению со вчерашним днем выраженного улучшения в состоянии больного нет, появилась вялая перистальтика, мы пробно пережали желудочный зонд – пока не блюет, но и из кишки пока ничего нет.

Капитан по-прежнему пытается пробиться и пришвартоваться к ледяному барьеру, чтобы слить топливо. Все участники зимовки уже отбыли вертолетом, остается кое-какой груз и горючее. Воду прихватило морозом и я, наконец, увидел давно обещанный «блинчатый» лед. Действительно, напоминает множество аккуратно разложенных на воде блинов.

Швартовка удалась в 10.30. Ледяной барьер здесь вровень с нашим бортом. Теперь можно видеть, как мужественные полярники снуют по снегу. Два огромных поморника, обнаглевших донельзя (они уже давно сопровождают нас и ночуют на корабле), уселись на снег неподалеку и высматривают, чего бы сожрать. Пингвины остались на месте прошлой стоянки.

После обеда удалось пару часиков поспать. Значительно полегчало. На полдник были чудесные пирожки со вчерашней запеканкой, что тоже весьма способствовало улучшению настроения.

Мы стоим у барьера. Толщина льда в этом месте 80 метров! Глубина – около 300.

Пока я отдыхал, Михаил Петрович не уследил за больным, и тот ободрал с себя все, кроме подключичного катетера. Вытащил даже надутый Фоллей из уретры. Я попытался объяснить ему, что, если он не будет бороться за жизнь, ничего не получиться. Парень этот – механик-водитель, причем из непьющих, что встречается редко. Он очень рассчитывал на эту зимовку, а теперь боится, что Антарктиды ему больше не видать. И он еще не знает о колостоме!

27.02.2003

Don’t cry for me, Antarctica!

1.03.2003.

Только что разговаривал с Ольгой по телефону, потратил 4 доллара США. Это стоимость минуты телефонного разговора с Антарктидой. Дома все в порядке, мое письмо они получили. Сегодня мы наконец-то вышли из окрестностей Новолазаревской и начали движение в сторону Молодежной.

Наш больной умер вчера утром, мы с доктором Новиковым пытались его реанимировать, а потом констатировали смерть. Днем труп завернули в простыни и отнесли в какой-то холодильник.

После того, как он вырвал катетеры, состояние его начало прогрессивно ухудшатся. Возможно, все-таки произошла воздушная эмболия. 27.02 он впал в кому, и после обеда решили идти на повторную операцию. Вертолет доставил Колю, и около 21 часа начали. Михаил Петрович с доктором Садыковым встали к столу (Садыков оказался хирургом, а не анестезиологом), я подавал инструменты, а доктор Новиков со старшим врачом экспедиции были на подхвате. Коля опять дал безукоризненный наркоз. В животе нашли примерно метр омертвевшей тонкой кишки, но перитонита еще не было. Сделали резекцию, произвели декомпрессию вздувшегося кишечника. Закончили в 23.30, после чего решили немного расслабиться. Пили ром, коньяк и даже мой джин (одну из двух бутылок, которые я вез из Кейптауна). Посидели отлично, время от времени наведываясь к больному. Несмотря на все наши усилия, давление его постепенно падало, в 6.05 произошла остановка сердца.

Послали запрос в институт по поводу вскрытия и похорон – везти домой или хоронить на Мирном.

Днем Коля улетел обратно, а утром наш кораблик пошел дальше. Я передал Сереге плавающие свечки, кассету Ванессы Мэй и пачку сигарет – он прислал мне три чудесные шоколадки и упаковку дрожжей в южноафриканской интерпретации (уж не знаю, зачем).

2.03.2003

Сегодня воскресенье. Мы с соседом проспали завтрак. Вообще-то завтрак с 7.30 до 8.00, но народ обычно сползается к 7.20, а без пятнадцати восемь уже можно увидеть пустые убранные столы.

Как правило, мой сосед (солидный пятидесятилетний мужчина с большим животом) просыпается около семи часов, но в последнее время, видимо, сказывается дурное влияние моего присутствия. Вот и сегодня он завозился на своей шконке в 7.45. Потом, наверное, взглянув на часы, выругался и сказал плачущим голосом:

- Да что же они объявлять перестали?! Ведь сегодня яичница!

Причем чувства его были неподдельно искренни. Пока мы стояли в порту, ежедневно радист по селектору желал всем доброго утра в семь часов, а в полвосьмого приглашал на завтрак. В море, как выяснилось, это не принято.

11.00. Идем по открытой воде, льда не видно, лишь на горизонте с нескольких сторон одиночные айсберги. Полярники-антисемиты ласково называют их «айзенбергами». Солнце в легких облачках, не холодно.

После полдника пробежался 3 км по палубе, с отжиманиями через каждые 150 метров. Не знаю, получится ли заниматься своей тушкой регулярно, но хотелось бы приехать домой сильным и красивым. Желательно бы еще и умным, но это уж как придется.

Давно хотел сказать, что по сравнению с работой на туристическом теплоходе, где меня наполняли эмоции преимущественно положительные, причем весьма положительные, здесь мне очень неуютно, несмотря на безусловный материальный комфорт. Абсолютно никакого восторга от айсбергов, теперь уже почти равнодушие к пингвинам, периодическая, но отчетливая тоска по дому.

3.03.2003

Сегодня снова бегал по палубе и отжимался, добавил еще одно упражнение, кроме отжиманий – повиснув на трубе, несколько раз поднимать ноги в конце каждого круга. После вчерашней тренировки все болело и после сегодняшней не стало легче. Но, если учесть, что я уже давно не утруждал себя физическими нагрузками – это нормальная реакция.

Одновременно идет борьба с табачной зависимостью, пока что не очень успешная. Удалось только сократить количество сигарет, но они крепче, чем те, которые я обычно курил дома.

После полдника наконец-то попал в библиотеку. То, что она на корабле имеется, я узнал сразу, но дело в том, что функционирует она раз в неделю, с пяти до шести вечера. Сегодня я сумел не проспать и взял первые тома Гюго и Бунина. Летом почти месяц я ежедневно по нескольку раз слушал из каюты моей помощницы Надежды Григорьевны «Свет озарил мою больную душу!» в исполнении Петкуна и двух его приятелей, так что грех было бы не прочитать «Собор Парижской Богоматери». С удовольствием прочел юношеские стихи Бунина о природе.

4.03.2003

После обеда встали у Молодежной. В настоящее время эта станция законсервирована, но в этом году ее собирались запустить. По каким-то причинам от этой мысли совсем недавно отказались, и теперь мы задержимся здесь на несколько дней лишь для того, чтобы слить в хранилище приготовленное для зимовки топливо и проверить жизнеспособность станции. Соответственно, все, кто собирались остаться здесь зимовать, а это – полярники с других станций, подписавшиеся на второй сезон (в том числе и доктор Садыков с Новолазаревской), едут домой, чтобы вернуться сюда через год.

Мы подошли почти что к самому берегу, где из-под снега чернеют скалы. Именно так я представлял себе Антарктику: залив, частично схваченный льдом, айсберги в отдалении, заснеженные невысокие горы, и солнце в дымке над горизонтом.

Сегодня ночью и утром опять изрядно качало, но до ухудшения самочувствия дело не дошло. Дневную тренировку я пропустил – на палубах было слишком много народу. Планирую пробежаться вечером.

Снял ЭКГ нескольким мирянам, читал рассказы Бунина. Уже не первый раз нахожу в классической русской литературе подтверждения тому, что происходящее со мной, мои чувства, порывы, переживания – все это уже описано, в разные времена. И дело не только во мне. Можно с уверенностью сказать, что на протяжении последних 150 лет взаимоотношения в русском обществе довольно стабильны: безропотные бедствующие богобоязненные крестьяне, нагловатые полубезбожные рабочие, нищенствующие земские врачи и учителя, а над ними кровопийцы всех мастей – от разжиревших спекулянтов до высших государственных чинов, погрязших в разврате и мздоимстве. На этом фоне приятно осознавать, что в настоящее время все больше становится возможностей вылезти из нищеты, хоть и высокой ценой, но все-таки.

Вчера вечером произвел очередное интересное наблюдение. Меня пригласил выпить командир нашего летного отряда. Дело в том, что на днях он заходил с жалобами на боль в пояснице и между лопаток, и я по мере сил вправил ему косточки и размял спину. Он сказал тогда, что с него причитается, ну а вчера решил проставиться. Мы пили южноафриканское розовое сухое у него в каюте и болтали. Он показывал семейные фотографии, ставил любимые песни на СD-проигрывателе. И что я сформулировал. Здоровенный мужик, сорок лет, после школы окончил летное училище, работал на севере, где-то в устье Колымы, ездил в командировки в Мексику и Африку обучать пилотированию вертолета братьев наших меньших. Еще в советское время зарабатывал больше тысячи рублей в месяц. Никогда не знал нужды и занимался любимым делом. Детство, по всей вероятности, тоже не было тяжелым. Что в результате? Дружелюбный, симпатичный человек, да и правда, отличный парень, но не взрослый, а ребенок – мальчик лет шестнадцати-восемнадцати, уже переставший томиться тяготами полового созревания, поскольку с удовольствием даст почти любая красавица. Его героическая жизнь состоит из полетов и приятного времяпрепровождения на земле. Он может реализовать большинство мальчишеских фантазий, что и делает. За это я всегда не любил (а может, просто завидовал?) военных, моряков, полярников и прочих нефтяников, ведущих героический образ жизни за хорошие гонорары и на всем готовом. Теперь я сам такой же и оправдываться не собираюсь. Я здесь именно по тем самым мотивам: тут не нужно бороться за жизнь и думать о хлебе насущном, родные не пропадут, так как получают ежемесячно часть моего жалования, а, вернувшись, я смогу купить, наконец-то, машину. Первый раз в жизни я получаю за работу столько, сколько мне надо, не напрягаясь особо. Да что говорить, напрягаясь максимально, я никогда не зарабатывал и половины обещанного здесь. Где справедливость, спрашивается?

5.03.2003

Год назад умер мой дед Куприян Демьянович. Кажется, не так уж много времени прошло. Бабуля поминает его сегодня одна в пустой квартире. Когда я уезжал, попросил ее обязательно дождаться меня. Она сказала: «Как получится». Они жили в Черкассах с 1970 года, вернувшись с северо-востока и построив кооперативную квартиру. Каждый год я приезжал к ним на все лето, и это, несомненно, было розовое детство. Мне всегда нравился этот город, и я бы переехал к бабуле, но уж слишком силен там хохлицизм, коэффициент жлобоватости населения значительно выше, чем в Ленинграде. Хотя, конечно, дело не только в этом.

Вчера закончилась последняя пачка сигарет. Купить их – не проблема, но я все-таки попытаюсь продержаться.

Уже вечер, в столовой начался киносеанс. На первое – какой-то боевичок, а на второе – фильм с Брэдом Питтом и Энтони Хопкинсом, надо взглянуть.

Мы стоим у Молодежной, утром на берег первым бортом улетели несколько наших. Во время второго рейса не выдержало крепление троса, на котором вертолет поднимал груз, и больше десяти бочек с авиационным топливом упали в океан. Доставать, однако, их никто не поспешил. Так они и поплыли в разные стороны зелеными поплавками.

Только что узнал очередную новость. На станции Прогресс заболел хирург, видимо серьезно. Я – основной кандидат на эту вакансию. Не знаю пока, радоваться или нет. Эта станция, как и Новолазаревская, расположена в оазисе. Если поеду, главное, чтоб не сняли раньше времени. Здесь, как видно, может случиться все, что угодно.

6.03.2003.

Спал до обеда (на завтрак ходил в полудреме), после гулял по палубе. Солнце за облаками, минус 5 градусов, вода за бортом минус 2.

Вчерашний фильм оказался просто замечательным, даже традиционно отвратительный русский дубляж не смог его испортить. Называется «Знакомьтесь, Джо Блэк» (Meet John Black). Очень рекомендую. Брэд Питт хорош, как нигде.

Оказывается, вчерашние бочки были сброшены аварийно, т.е. пилот сам отцепил трос. Как выяснилось, подобный случай – не редкость.

7.03.2003.

Сплю, как сурок – и до обеда, и после. Зато ночью не уснуть. Перед полдником вышел прогуляться, наблюдал за полетами.

Получил письмо из дома, чуть не плакал от счастья. Сразу написал и отправил ответ.

Не выдержал, взял в счет зарплаты блок «LM».

8.03.2003.

С ночи поднялся страшенный ветер со снегом. Полеты отменили, возможно, мы задержимся здесь дольше, чем планировалось. С Прогресса передали, что их доктору все хуже, и они очень ждут нас. По непонятной причине, анестезиолог не может осуществить доступ к вене и установить диагноз. Довольно странно.

9.03.2003.

Вчерашний вечер удался, разошлись только в пять утра. Пили джин, пели песни под гитару. К утру набрались изрядно. «Похмелье одарило» странным симптомом – жуткой тоской по дому. И это плюс к тому, что рядом нет моего любимчика и некому сказать заветные слова: «Родина слышит, Родина знает». Постараюсь в дальнейшем воздерживаться – уж больно тяжко.

11.03.2003.

Сегодня должны закончить все дела на Молодежной. Если так, то сегодня же двинемся в сторону Прогресса. Тамошнему доктору получше, но вроде пожелтел. В любом случае его надо менять. Кто именно останется – пока неизвестно.

Мы с соседом опять дежурим по кухне. Он не выспался и передвигается медленно, невольно (или вольно?) перекладывая большую часть работы на меня. Я раздражаюсь, но стараюсь сдерживаться.

Наш корабль полным ходом идет на Прогресс, берегов снова не видно. Начиная с 8 марта погода испортилась, солнце почти не выглядывает. Немного качает, но я, видимо, уже адаптировался. Вторую неделю продолжаю тренировки, решил в этом году выдержать Великий пост хотя бы отчасти – не есть мяса и рыбы. Сегодня на полдник был отличный (со слов очевидцев) студень, но я смог.

Меня совершенно не занимает окружающая нас суровая антарктическая действительность. Такая погода, как сейчас, бывает в начале декабря в Ленинграде, а я, признаться, ненавижу нашу темную, холодную, долгую и мокрую зиму. Может, позже я проникнусь этой «романтикой и красотой» полярных льдов, но пока, кроме тоски, других чувств они во мне не вызывают.

Прочитал «Собор Парижской Богоматери». В целом – не понравилось. Огромные напыщенные отступления в историю и архитектуру Парижа утомительны в интерпретации Гюго. Такое впечатление, будто он одной рукой писал свой роман, упиваясь собой, а другой мастурбировал от восторга (цитата из спича популярного писателя Дичева). Все герои – уроды, кроме Квазимодо. Эсмеральда, несмотря на всю ее трогательность и красоту – маленькая дура, влюбленная в ничтожество. Зато узнал, что MARGARITA – это изумруд по-латыни, а BANDERAS – по-испански – знамена.

По-прежнему неизвестно, кто останется на Прогрессе. Говорил с Садыковым, он о происходящем вообще знает только по слухам. Старший врач же сказал мне, что Садыков отказался. Какие-то странные глупости.

13.03.2003.

Все по-прежнему, мы уже почти подошли к Прогрессу. Возможно, завтра полетим за доктором Мухиным – его состояние все ухудшается.

Сегодня четвертый день Великого поста, держусь. Пробежал 4 км с отжиманиями и подтягиваниями на каждом повороте.

Смотрел всю ночь сериал «Бригада». Дома я лишь презрительно плевался в экран, когда его показывали. Зато подруга Ольги не могла сдержать горьких девичьих слез, когда мочили друзей главного героя. Теперь же и я с интересом наблюдал за нелегким становлением депутата Государственной Думы. Наверное, оторванность от родных и близких делает меня сентиментальным, потому что подобное смягчение взглядов я уже замечал за собой в условиях, близких к экстремальным.

Уже почти месяц, как мы вышли из Кейптауна. С Ольгой я никогда еще не расставался больше, чем на две с половиной недели. У меня такое впечатление, что я соскучился уже вполне достаточно, чтобы не отпускать ее от себя ни на минуту, не говоря о том, чтобы смотреть только на нее и не замечать больше никого вокруг. Говорят, правда, что на станции жизнь более динамична, чем на корабле, т.е. при моей способности спать почти сутками и наличии книг зимовка пойдет на пользу. Но домой, тем не менее, уже очень хочется.

15.03.2003.

Прошедший день был полон событий. Во-первых, после месячного плавания я, наконец, прошелся по антарктической земле. Землей ее, правда, можно назвать лишь символичкски – вулканические скалы и лед, но все-таки. Во-вторых, мне никогда прежде не доводилось летать на вертолете. В-третьих, я своими глазами увидел, что такое российская антарктическая станция.

Вчера вечером было окончательно решено, что на Прогрессе остается Садыков, а моя задача – сопроводить на корабль больного.

Днем мы подошли к станции Прогресс и встали примерно в километре от берега, который здесь еще красивее, чем возле Молодежной. Два огромных айсберга застыли на выходе из бухты залива Брюса, каждый не меньше двухсот метров в длину и метров пятьдесят над водой, изрезанные странными арками и трещинами, местами ослепительно белые, местами ярко-голубые, по бокам окруженные невысокими покатыми скалами. За ними на берегу и скрывается Прогресс – с моря его не видно.

Утром был густой туман, который отчасти рассеялся к полудню. Пока вертолетчики навешивали «уши» - лопасти ходового винта, так называемая «рабочая бригада РАЭ» готовила к погрузке продукты, а потом и грузила их. Я наблюдал за этими манипуляциями со стороны, приготовив свой груз – чемоданчик, типа, неотложной помощи. Потом я и еще семеро смелых, не считая пилотов, забрались в вертолет, наполненный овощами, пивом и замороженным мясом.

Высота была небольшая – может двести, а может четыреста метров. Наш кораблик с нее показался мне трогательной детской игрушкой в огромной весенней луже среди кусков льда. На небольших айсбергах волновались стайки черных точек – пингвины. Затем показались признаки цивилизации – радиомачты, техника, какие-то контейнеры и постройки, чуть в отдалении - большая свалка металлолома.

Картина, которую я увидел, выйдя из вертолета, больше всего напоминала сцену из фильма о жестоком будущем после ядерной катастрофы – какой-нибудь «Сумасшедший Макс» или «Вспомнить все» (а может – просто заброшенную стройплощадку). Несколько грязно-серых убогих построек на стальных высоких сваях, беспорядочно разбросанных в котловине, такой же серый ангар невдалеке от посадочной площадки – по всей видимости, здание электростанции, грязные вездеходы и техника, чумазые бородатые люди с обветренными лицами и в грязных комбинезонах, отвратительные провода на ржавых опорах, тянущиеся от одной лачуги к другой.

Наш пациент находился в медпункте, меньше, чем в ста метрах от того места, где сел вертолет. Медпункт – это два обветшалых домика на полозьях, спаренные и установленные на сваи, вбитые в склон невысокой горы. Похожий быт я видел когда-то очень давно на трассе строительства линии электропередачи на севере, где работал отец. Облезлые силуминовые рукомойники, перекошенные двери, какие-то тряпки на стенах вместо ковриков, мебель такая, что смотреть страшно – наверное, подаренная российской антарктической экспедиции каким-нибудь психоневрологическим интернатом после списания в середине семидесятых годов.

Нас встретил скромный пожилой человечек в белом халате, одетом, видимо, минут десять назад именно по случаю нашего приезда – врач-анестезиолог. Он проводил к больному. Не буду воспроизводить историю болезни, но больной оказался действительно тяжелым, в самый раз для реанимационного отделения инфекционной больницы. То ли с гриппом, осложнившимся печеночной недостаточностью, то ли с атипичным гепатитом, то ли еще хрен знает с чем. Заболел он около трех недель назад и половину этого времени лечился сам, пока не прилетел вышеупомянутый анестезиолог. Дело в том, что в ста километрах от Прогресса находится станция Дружная, на которой живут геологи, приезжающие сюда на сезон – с декабря по март. В это время при них должен быть один из врачей. Остальные месяцы Дружная пустует. Прибытие коллеги мало что изменило в судьбе больного. Назначенная терапия была, мягко говоря, недостаточной. Тем не менее, доктор Мухин сумел дожить до прихода судна и даже своими ногами дошел до вертолета и, чуть позже, до судового изолятора.

Мне удалось со второго раза поставить ему подключичный катетер (поверхностные вены найти не получилось, и даже попытка венесекции ни к чему не привела) и в кровеносное русло больного полилась светлая струя дезинтоксикации.

Сейчас 5.30 (в Москве 3.30). Наш пациент спит, состояние его улучшилось. Полчаса назад заходил Михаил Петрович. Я уже проголодался, надо пойти покурить. Мы договорились дежурить по шесть часов, старший врач сменит меня в восемь.

16.03.2003.

Снова перевели часы. Сейчас 3.30 (в Москве 0.30). Я опять дежурю, больной спит. Днем он выдрал подключичный катетер и мне придется ставить его снова, пока что просто поим водой с регидроном, витамины и неовир колем внутримышечно. Положительных изменений в состоянии нет. Я узнал интересные подробности: оказывается, наш пациент – токсикоман, если не наркоман. В предыдущих экспедициях он доводил себя чуть ли не до глубокой комы сильнодействующими препаратами, причем неоднократно. Об этом было известно руководству, и все равно его допустили к участию в экспедиции.

Утром пришла почта, мне – ничего, видимо, мои девочки не успели написать ответ. Теперь не раньше, чем через неделю.

Как я сюда попал?(продолжение)

После того, как, отработав восемь месяцев в Паше, я в ужасе сбежал в Ленинград, в моей жизни началась полоса бездарного и безнадежного существования. Временами все, казалось, шло неплохо, но жизнь потеряла прежнюю прелесть и смысл. Я страдал от недостатка денег временами, ссорился с родными, тяготился обыденностью семейной жизни. Маялся, одним словом. Кому знакома благодать Божьего покровительства, тот может понять, как тяжело чувствовать, что Господь покинул тебя. Я старался не впадать в отчаяние, но в одиночку себя не одолеть. Постепенно окружающий мир становился все более серым. Я неоднократно порывался исповедаться и причаститься, но какая-то сила удерживала меня, мне казалось, что я ни в чем не виноват, и каяться, в общем-то, не в чем.

Антарктида стала для меня тем единственным шансом, который дарит возможность снова начать ценить жизнь, понять, насколько близки и дороги родные (совершенно невиновные в моих внутренних противоречиях).

За неделю до отъезда мы хорошенько поддали с Саней Загребельным, домой я вернулся только в десять часов утра и чуть не пропустил семейное торжество по случаю, в том числе, и моих проводов. Половины из сказанного мной накануне я совершенно не помнил, а в пьяном виде я говорю иногда чересчур много. Мы перебирались из кабака в кабак, я изображал из себя Марио Ланцу перед караоке, уподобляясь дяде Толе и не замечая этого, читал стихи каким-то равнодушным проституткам, приставал к незнакомым людям и удивляюсь теперь, почему меня не побили. Мой родной дядя – один из младших братьев отца – считает себя выдающимся тенором и в подпитии может иногда напугать гостей, внезапно прервав свой же тост какой-нибудь дикой арией. При этом он так тужится, что у него надуваются вены на шее, он краснеет, и кажется - вот-вот лопнут глаза. Звуки, которые он при этом из себя выдавливает, безупречны в отношении мелодии, но тембр голоса и зрелище в целом оставляют крайне тягостное впечатление, особенно у тех, кто наблюдает это впервые.

Саня мне потом сказал, что надо быть скромнее. Я начал вспоминать, и мне стало неудобно, но и не совсем понятно.

Я понимаю теперь. Это та самая гордыня, о которой предупреждает нас Священное Писание. Как же так, я, такой благородный, такой жертвенный, такой бесподобный, такой самый-самый – и вдруг не при делах! Для настоящего себялюбца вполне достаточно, чтобы обидеться на весь свет. А любил я себя всегда до самолюбования. Не поняли, не оценили, обошлись без Меня! Удивительно, как я вообще не лопнул от обиды. Все, еду погибать на край света – была, между прочим, и такая мотивация. Ну и, вполне естественно, что в состоянии сильного алкогольного освинения излияния непризнанного гения хлынули на окружающих бурным потоком, который был подобен неукротимой рвоте. Короче, позор!

Мои мысли с каждым днем становятся все более ясными, и я начинаю осознавать величие Его замыслов. Я всегда знал, что все не просто так, но сейчас я потрясен, как никогда.

«От природы она была характера смешливого, веселого и миролюбивого, но от беспрерывных несчастий и неудач она до того яростно стала желать и требовать, чтобы все жили в мире и радости и не смели жить иначе, что самый легкий диссонанс в жизни, самая малейшая неудача стали приводить ее тотчас же чуть не в исступление, и она в один миг, после самых ярких надежд и фантазий, начинала клясть судьбу, рвать и метать все, что ни попадало под руку, и колотиться головой о стену».

«Преступление и наказание» Ф.М.Достоевский

17.03.2003.

Минувший день был солнечным и спокойным, я сделал несколько снимков. Наш больной без изменений – мне кажется, даже похуже. Утром я поставил ему подключичный катетер и Фоллей, взял кровь из вены – есть признаки гемолиза, а это значит, что он все-таки чем-то отравился. Мы привязали его к кровати, чтобы избежать неприятных последствий.

Почти весь день я спал и видел странные сны, потом выходил два раза прогуляться. Вечером решил воплотить в жизнь давнишний план – побрить голову. И побрил, причем без посторонней помощи. Выгляжу теперь – во истину акбар.

Опять раннее утро, мое дежурство заканчивается, через полчаса завтрак. Написал два письма – Наталье Борисовне, это наша с Ольгой замечательная знакомая, мы вместе работали на «скорой», и Наталье – это уже только моя замечательная знакомая, певица с «Михаила Ломоносова», она поздравляла меня с новым годом, а я тогда так и не ответил.

Пробежки пока прекратил – два дня лилось из носа, да и погода позавчера была отвратительная - ветер, метель, все палубы покрылись снегом и льдом.

Старший врач экспедиции, когда дело дошло до дела, пошел в отказку на предмет дежурства у скорбного одра. Периодически он прибегает в медпункт, делая вид, что очень занят, дает ценные указания, выводя из равновесия Михаила Петровича и, теперь уже, меня. Выглядит это все так, как будто человек хочет свалить свою вину на других. А именно он виноват в том, что в экспедиции оказался алкоголик и, возможно, наркоман.