СЕНОКОС 2.

Укладывать сухое сено в стога - это тоже искусство, так как высота стога в три-четыре раза выше человеческого роста. Оставшуюся часть травы мы погрузили на подводы и потопали в часть. Прибыли мы «домой», гордые своей работой, загорелые, как негры. Но, к нашему сожалению, никто нас не поздравлял, а наоборот, все ахали и жалели. Мы все были ходячими скелетами. И странно, никто не верил нам, что мы чувствовали себя прекрасно.

Я собрался хорошенько отоспаться за все прошедшие дни, как вдруг нас пятерых из команды косцов вызвали к командиру.

Мы стали в одну шеренгу у дверей его кабинета и замерли. Командир окинул нас внимательным взглядом и сказал:

- Мне сообщили, что вы неплохо себя проявили на сенокосе, поэтому я принял решение отправить вас на сенокос вторично. - Услышав это, я едва не упал. За свои 19 лет жизни я уже достаточно поработал, и с детства никто не считал меня лодырем. Я работал, а меня нагружали все больше, так как я не умел отказываться. Но на сенокосе мне так досталось, что я боялся попасть туда снова. И не так от работы, как от голода. И вдруг...- Так вот, я думаю, - продолжал командир, - что мы можем вам доверить этот участок работы. Старшим группы назначаю сержанта Чебанюка.

После командира говорил заместитель по политчасти, но я уже его почти не слышал, а думал, что уж больно мне не везет. И почему так...?

Как ни странно, но командовать я не любил. Шуметь на своих друзей, требовать от них работы, чтобы они «вкалывали», я не мог. А если не требовать, то, как выполнить норму, и уложится в указанный срок? Получается какой-то парадокс. Не требовать - будет ругать начальство. Требовать - будут ругаться друзья. Где она, середина?

Однако, волновался я зря. Колхоз выделил нам косилку, а у нас было две прекрасных, сильных лошади. На них работали два пожилых солдата, а мы окашивали овраги и поляны, где не могла пройти косилка, ворошили сено, чтобы оно равномерно просыхало, и скирдовали его на длительное хранение. Самое хорошее было то, что мы работали на свежем, чистом воздухе и теперь не очень утруждали себя.

Так как у нас была небольшая группа, то командование нам не выделило повара. Таким образом, серьезно стал вопрос о приготовлении пищи. Желающих, добровольно взять на себя это бремя не нашлось.

В общем, собрал я своих «подчиненных» и говорю:

- Так как нет добровольцев, то готовить пищу будем по очереди. Потом мы оценим качество приготовления каждого и примем решение, кого назначить поваром.

Я не помню, кто начал показывать свое искусство первым, но как это было - запомнил. Он налил ведро холодной воды, бросил туда макароны и подвесил его над костром. Есть это блюдо никто не смог. Комок спрессованных макарон сверху размяк, а внутри был сырым, липким, неподдающимся разделке, комком.

Этот урок я проходил еще в пятом классе, поэтому первого же кандидата в повара отстранил. После нескольких опытов с другими претендентами пришлось взяться за приготовление пищи самому. Пригодились мамины уроки, когда она меня заставляла готовить еще тогда, когда я учился в пятом классе.

Неожиданно ко мне обратились с просьбой солдаты, которые косили траву косилкой.

- Товарищ командир, - что-то уж очень подобострастно обратились они ко мне. - К нам приходила из деревни одна колхозница и попросила, чтобы мы помогли ей скосить сено на ее участке, - заявили мне солдаты, которые работали на косилке. - Разрешите?

- Нет, нельзя, - не задумываясь, ответил я. - У нас самих большой участок, и мы можем не успеть выполнить задание.

- Мы ей сделаем всё в свое личное время, после работы. А норму свою мы выполним!

Я чувствовал, что что-то здесь не так, но пока не мог понять, в чем дело?

- У нее муж на фронте, а дома одни маленькие дети, работать некому. Она одна.. .

Я подумал и решился.

- Во-первых, разрешаю вам помочь ей только после того, как выполните свою норму. Работайте у нее не долго, чтобы не уставали лошади. Если что-то нарушите или сделаете не так, то запрещу. И не вздумайте меня обманывать.

- Нет, не будем. Все будет в порядке.

Вдруг произошла какая-то метаморфоза. Вся моя команда неожиданно обрела второе дыхание и выполняла план до обеда. Косили с небольшим перерывом на обед до 15 часов. Потом час-полтора отдыхали, а с пяти часов брали косы и уходили в разные стороны, возвращаясь часов в 20. И никаких жалоб на трудности и усталость. Я, конечно, молчал. Делать какие-то выводы я не мог, тем более, что за обеденным столом у нас утром появилась простокваша и добавочное сливочное масло, а в обед - молодая картошка с зеленым луком, петрушкой, укропом и даже с молодыми огурчиками. Возражать, после только что пережитой голодухи, я не смел. Кто-то бы начал читать мораль, упрекая нас в том, что мы кого-то объедаем. Так ли это? Я еще не имел достаточного жизненного опыта, чтобы разобраться в таком вопросе. Вроде бы, делали хорошее дело, но правильно ли мы поступаем, принимая эту плату, хотя бы и за наш труд, ответить было трудно.

В конце концов, я не выдержал этого непонятного для меня явления и пошел к председателю колхоза, чтобы поговорил с ним с глазу на глаз. Председателем колхоза он был уже лет десять. Его все уважали и слушались. Небольшого роста, коренастый, с густой темной шевелюрой, побитой сединой, и яркими, искрящимися серыми глазами. Он невольно притягивал к себе внимание. Он улыбнулся мне, крепко пожал руку и пригласил меня в контору, выгнав оттуда всех любопытных.

- Я думаю, мы откровенно поговорим вдвоем, а то бабы соскучились по мужикам, и не дадут нам двух слов сказать.

Я рассказал ему о наших делах и своих сомнениях и признался, что не могу дать этому объективную оценку. С одной стороны хорошо и нам и тем, кому они косят сено, но что-то в этом вопросе не то. Слишком все хорошо, а такого в жизни не бывает. Это я на собственной шкуре испытал. Что мне делать?

Оказывается, он это все знал и не видел в этом ничего плохого.

- Давайте посчитаем, - сказал он. - Какая-нибудь баба (он не стеснялся в выражениях), чтобы прокормить свою корову, должна доставать сено, а оно стоит баснословно дорого. Много она купить не может, так как у нее нет денег. Самой же накосить ей невмоготу, тем более что она должна работать в колхозе, на своем приусадебном участке, кормить и убирать за детьми... То, что делают для нее твои солдаты в три, четыре раза дешевле, чем, если бы она кого-нибудь нанимала. И поэтому она очень благодарна им, тем более, что ей не нужно платить деньгами. Я на это закрываю глаза и не хочу давать оценку, так как вижу только хорошее. Такова жизнь. Тебе советую, требуй от своих подчиненных, чтобы они выполняли вашу норму и не беспокойся о том, что они подрабатывают. Могу успокоить тебя тем, что никто из твоих солдат не берет за свою работу ни одной копейки. Это точно. У нас свой телефон, а он работает исправно. Им дают только продукты, а так обычно было на Руси. Там всегда кормили работника. Скажу тебе больше. Об этом знает вся деревня и одобряет заботу твоих солдат.

Мы поговорили с ним о положении на фронтах, о жизни в колхозе и разошлись.

На прощанье он пожал мне руку и сказал:

- Не волнуйся, я думаю, что вы делаете хорошее дело. Люди довольны. Да и ты пойми, если скотина будет сытая, то будет и молоко и масло. А это главное.

Об этом я никому не докладывал, никогда! И поэтому до сих пор так и не знаю, хорошо или плохо мы тогда делали. Но для нас это было прекрасной добавкой к столу. Мы начали поправляться и скоро начали делать новые дырки в ремнях... Господи, как мало нам было нужно.

Мне исполнилось 20 лет. Я почувствовал себя здоровым и сильным, как никогда раньше и никогда в будущем. Честно говоря, мне было приятно это чувство, жалко, что это состояние никогда больше не повторялось. Через несколько месяцев я отравился немецким ОВ и после этого очень долго болел. Не лечился, не валялся в госпиталях, а просто чувствовал недомогание. Пожалуй, отравление «преследовало» меня всю оставшуюся жизнь. Но кому какое до этого дело...

План по косьбе мы выполнили в срок. Приехал наш хозяйственник, принял сено и отправил нас в часть.

И все же в косьбе я познал много хорошего и главное понял, что такое физический труд на свежем воздухе. Что может быть лучше? (Конечно, при хорошем питании).