История третья.

В том месте, куда пристал Перусь стоял некий герцог со своими боевыми ладьями. Не было у него государства, где бы он мог править. Его считали человеком справедливым, соответственно его положению. Истреблял он викингов[41] и грабителей, но отпускал всех добрых людей с миром. Поэтому было у него много друзей, и не знал он отказа ни в чём у любого конунга. Перусь застал герцога в то время дня, когда готовили повара еду: они разделывали петуха к столу упомянутого герцога. Поприветствовал его Перусь подобающе, да и говорит:

— Велика добрая молва, что идёт о тебе, о том, что ты смел в распрях и справедлив с простым людом. Но не желаешь ты разве стать конунгом или ярлом в каком-нибудь крае? Или же не представлялось тебе прежде возможности?

Отвечает герцог:

— Даже и не думал я об этом.

— А не отказался ли ты стать конунгом, если б подвернулся случай? — продолжает Перусь.

Тот и отвечает:

— Конечно, уж не был бы я против.

— Хорошо ли ты отблагодаришь того, кто сему поспособствует?

— Уж точно получит он вознаграждение, — уверяет герцог.

Молвил Перусь:

— Согласен ли ты отсчитывать ему по десять золотых марок[42] каждый год, покуда ты у власти?

— Десять марок? — переспрашивает герцог. — Да хоть бы он брал все двести.

Перусь и говорит:

— Не прошу я больше десяти.

— Их дам я охотно, — уверяет герцог.

На том и порешили. Уходит Перусь.

Там неподалёку проживал в своих палатах один конунг. Он был женат и имел сына трёх зим отроду[43]. И так вдруг случилось, что этот конунг умер в мгновенье ока. Местные жители созвали тинг[44] чтоб выбрать нового конунга. Собралось там великое множество народу. Туда же прибыла королева со своим малолетним сыном. Считают все самым правильным, чтоб сын усопшего стал преемником его царства. Тут-то и объявился на тинге наш Перусь. Он начал свою речь так:

— Да, всё правильно. Сын является наследником своего отца. Но в данном случае он, увы, слишком юн, чтоб быть настоящим правителем или защитником своего народа. А что случится, если вдруг сюда нагрянут викинги? Или же вы ничего не слышали?

Они отвечают что им, мол, ничего не ведомо. Перусь и говорит:

— Мне сообщили, что целая флотилия боевых кораблей пристала к берегу. Да вы сейчас и сами можете видеть, что буквально каждая ваша гавань кишит вражескими ладьями. А значит, нет никакого иного выхода, чем призвать какого-нибудь бесстрашного предводителя, который бы смог избавить вас от сей напасти. Ибо враги не замедлят схватить вашу королеву и разграбить ваше добро.

Соглашаются люди, что в его словах есть здравый смысл. Затем же, действительно, видят они, что грозное войско уже в самой их земле. Начинается паника. Некто из толпы вопрошает кого же он, Перусь, считает самым подходящим на роль конунга для их страны. Перусь отвечает, что без сомнений, это герцог, ибо он всегда одерживает победы, умён и предусмотрителен. "А какой он непревзойдённый человек в сравнении с другими людьми!" На том и порешили тамошние обитатели, да и сама королева была не против.

Затем Перусь отправляется на встречу с герцогом и говорит ему что, вот, мол, подвернулся, наконец-то, случай принять ему титул конунга. Но это при условии, что он будет отсчитывать Перусю по десять марок золотом каждый год. Герцог же отвечает, что не прочь и выплачивает ему тотчас десять марок. После этого направляется герцог в сторону конунговых палат, и его там радушно принимают. Выбирают его конунгом, и женится он на королеве. Дают ему в руки всю власть в королевстве, и он весьма сим доволен. А то огромное войско, что подошло к границе их страны исчезло настолько быстро, что никто толком и не понял, что с ним сталось.

Проходит первый год правления новоиспечённого конунга, является туда Перусь, как договаривались, день в день, входит в палаты и приветствует его. Конунг встречает того милостиво. Перусь молвил:

— Вот он я, прибыл, чтоб получить причитающееся мне.

— Да, да, — говорит конунг, — всё уже приготовлено.

И отсчитывает ему тотчас десять марок золотом. Дружинникам же это кажется странным.

Второй раз ровно через год в тот же день приходит Перусь и требует своё вознаграждение. Поднимается тут сильный крик в палатах, что, мол, этот человек всегда требует деньги у конунга. И подозревают — что-то неладное в этом кроется. Когда конунг слышит такие толки, просит он Перуся не требовать у него больше денег, хотя велит всё же выдать ему и в этот раз десять марок. Тем не менее, Перусь заявляет, что будет добиваться своего, что бы конунг ни говорил, берёт очередное вознаграждение и уходит.

В третий раз по прошествии двенадцати месяцев предстаёт Перусь пред конунгом и требует положенные десять марок золотом. Тут поднимается невообразимый шум в палатах, ибо дружинники говорят, что, мол, этот чужестранец сделал их конунга данником. Думают, точно кроется во всём этом нечто неладное. Когда конунг слышит такие речи, обращается он к Перусю гневно:

— Да в своём ли ты уме, что осмеливаешься требовать у меня деньги?! Так ли ты хочешь отплатить мне за добрую волю, что я выказал тебе в прошлый раз?! Сейчас же оставь свою наглость, если не хочешь, чтоб тебя избили до полусмерти!

Перусь и отвечает:

— Тебе даже не стоит надеяться, что из-за твоих угроз я перестану требовать причитающееся мне.

Конунг молвил:

— Если ты не уймёшься, велю я тебя схватить, и на самом деле прикажу умертвить!

Перусь и говорит конунгу:

— Помнишь ты, где встретились мы впервые?

— Да, помню, — отвечает конунг.

— Ага, — продолжает Перусь. — Тогда был ты просто герцогом, и считали тебя справедливым человеком и отнюдь не жадным. Но сейчас, гляди-ка, стоило тебе только разбогатеть, и вот уже стал ты алчным, да скор на неправый суд и расправу. Конечно! Ведь ты получил власть поступать по своей воле. Не так ли? Ну, а поскольку, я сейчас испытал тебя, каков ты есть на самом деле, думаю я, что петух уж сварился!

Раз, и оказывается, что герцог никуда не уходил от своего корабля, а времени прошло не больше, чем потребовалось, чтоб петух [которого повара начали разделывать, когда они только встретились] сварился. Хотя и показалось герцогу, что пробыл он конунгом уже несколько лет, разделил ложе с королевой и правил страной. И всё это произошло не без помощи наваждения, да супротив того, как на самом деле было, ибо заморочил ему мастер Перусь голову. Потому как возжелал Перусь испытать герцога, кем тот окажется, когда сможет поступать по своей воле.

То же самое относится и к другим многим, ибо губит того гордыня, кто сильно рвётся к власти; и хочет он один всем заправлять. И перестаёт он также порою уважать того, кто прежде ему помог. И здесь заканчивается рассказ о мастере Перусе на этот раз.

Краткое примечание.

Sjon-hverfing — наваждение, морок, иллюзия (см. краткое примечание к первой истории о мастере Перусе). Подобные ситуации, где пугающие боевые наваждения используются в тактических целях, упоминаются в древнеисландской "Саге об Эйрике Рыжем" (гл. 11):

"Два человека пали из (викингского) отряда Карлсефни, а у скрелингов — четверо, хотя и были викинги атакованы (подавлены?) численно превосходящим вражеским воинством. Викинги идут к своим времянкам (временным жилищам) и пытаются понять, что это было за неприятельское сонмище, которое напало на них на земле. Затем они думают, что настоящим (не иллюзорным) было лишь то воинство, которое приплыло на лодках, другое же воинство было мороком".

Нечто подобное можно найти в "Истории франков" Григория, епископа Турского. Гунны предприняли очередную попытку вторжения в Галлию. Сигиберт выступил против них со своим воинством, предводительствуя большим числом храбрецов. И когда они должны было сойтись на поле брани, гунны, будучи весьма сведущими в волшебстве, наслали перед собой ложные видения самых разных видов и окончательно разгромили своего противника. Войско сигиберта бежало, а его самого схватили гунны ("Книга четвёртая", 29).

В среднеанглийском "Завоевании Ирландии" (1450 г.) рассказывается: "В то время, когда (английское) войско пребывало в Оссори, так случилось, что оно расположилось на ночь в старом замке и вокруг него... Глубокой ночью на него напало столь многочисленное воинство, словно бы несметные тысячи, ударив с каждого фланга, казалось, в яростной атаке свирепо заполонили все окрестности со звенящим оружием, копьями и алебардами, подстёгивая себя криками настолько страшными, что эти "эльфийские деяния" не знали границ, как часто бывало в Ирландии. Сие большую часть английского войска настолько поразило и повергло в ужас, что солдаты бежали и укрылись кто в лесу, а кто на вересковой пустоши... покуда они не услышали, что эти крики и шум полностью прекратились и были на самом деле ничем иным, как наваждением".

В коллекции Йоуна Арнасона есть следующий любопытный эпизод из жизни известного чародея Латинского Бьярни: "Был как-то Бьярни на некоем хуторе. Он читал вслух "Сагу о Карле Великом и его витязях", чтобы развлечь его обитателей. Тут тамошние две работницы заявили, что весьма забавно было бы увидеть описанные события и героев этой саги воотчию: "Но ведь совершенно очевидно, что не многое смыслят те, кого ныне величают ведунами, ибо они не в состоянии устроить подобное". Бьярни сделал вид, словно ничего не слышал. Какое-то время спустя, вечером, приспичило сразу обеим служанкам выйти во двор по нужде. Когда возвращались они в дом — глядь, Бьярни стоит под дверьми, да и говорит им: "Посмотрите-ка вниз, на откос поля вокруг хутора, девки!" Они повинуются и видят, что там все витязи Карла Великого сошлись в жестокой сече. Приближается всё это с грохотом страшных ударов, треском и шумом битвы. Испугались работницы дальше некуда, и бросились прямиком в объятия к Бьярни. А он принудил их побыть ещё немного во дворе, покуда не насладились те полностью. После этого никогда не подначивали они больше Бьярни." (т. I, с. 485, "Об известных чародеях".) Нечто подобное можно найти и во "Властелине колец" профессора Толкина в "Книге 5" (гл. 2, 9).