ЗАКЛЮЧЕНИЕ.

Гегель высказывал довольно здравое суждение, когда утверждал, что история учит нас только тому, что ничему не учит. История философии вообще имеет весьма опосредованное отношение к истине, истину из неё приходится вытягивать по крупицам. Однако понимание основной её проблемы, к которой, надеюсь, мы уже пришли, позволяет рассматривать философию так как рассматривал её Платон. А начиналась действительная история философии с сократовского переворота в способе мышления. Сократ первый чётко очертил различие между эмпиризмом, как способом отражения эмпирии, и диалектикой, как способом отражения субстанции. Эмпирическое и субстанциальное в теоретических исследованиях разделяет интуитивный скачок, радикально антиредукционным способом отрывающий одно от другого. Сфера обыденных понятий существует сама для себя, а диалектических тоже сама для себя. Невозможно от первых перейти ко вторым путём поиска вариантов, что и демонстрируют диалоги Сократа. Логически их невозможно объединить, но интуитивно ясно, что и те, и другие отражают различные стороны одного и того же мира. Поэтому участники диалога безуспешно пытаются пробить стену, которую перед ними выстраивает насмешник Сократ, знающий, что конкретные эмпирические представления о красоте, мужестве и т.д. не имеют отношения к своим омонимам: красоте мужеству и т.д. как к эстетическим или этическим категориям видовой диалектики.

Вначале Платон интуитивно следовал сократовским установкам, которые сочетались у него с неверным полаганием того, что идеи отражают эмпирические вещи. Однако в "Пармениде" он даёт развёрнутую критику такому представлению о соотношении эмпирического и субстанциального миров, и резко разрывает связь идей и вещей, подчёркивая, что взаимоотношение эмпирического и субстанциального всё же существует, но совершенно иного порядка, не логического, а интуитивного, через внезапное осознание того, что в действительности кроется за эмпирическими фактами. В какой форме должны быть представлены эмпирические данные, чтобы они в большей мере подталкивали исследователя к интуитивному озарению? Платон полагал, что в математической, но похоже на то, что не форма представления является определяющей в интуитивном мышлении-анализе.

Платон глубоко интуитивен и поэтому не даёт чёткой, лаконичной формулировки законов, по которым развёртывает положения своего учения. Понимать Платона по-настоящему мог только человек с таким же развитым чувством врождённой интуиции. Таким человеком оказался Гегель. Именно ему мы обязаны тем, что имеем дискурсию основных законов диалектики и интуиции, представленных в диалогах Платона и особенно в диалоге "Парменид". Идея развёртывания тождества противоположностей, реализуемого в субстанции (и только в ней), представленного в виде логического круговорота "тезис - антитезис - синтез", в котором развёртывается вся система категорий диалектики (концепция диалектического понятия) - это то общее, то тождественное и то гениальное, что роднит Платона и Гегеля.

Идея тождества противоположностей (верная только для субстанции) - единственная идея, объясняющая монизм, т.е. причину существования мира, и возможность не противореча себе, судить о нём. Уже Гераклит со своей концепцией "единства и борьбы противоположностей" в критике его Платоном предстал дуалистом, а не диалектиком. Если противоположности нетождественны, т.е. не имеют общего, единого основания в котором они существуют и сливаются, то мы имеем дело с дуализмом и алогизмом при утверждении о их единстве. Истинное тождество противоположностей диалектично, ибо каждая из составляющих такое тождество содержит в себе свою противоположность и потому мы не имеем составляющих, а имеем только тождество. Но это, естественно, только момент суждения ...

Гегель дискурсировал законы диалектики Платона, сделал акцент на воспроизведении его логики, однако самую сложную и наиболее тёмную часть его учения - онтологию субстанции всё-таки недопонял. Даже идеи Лейбница о плюралистическом монизме не разбудили его мысль. В итоге систему Платона он заменил искусственно созданной схемой восхождения абсолютного духа, допускающей, пусть в весьма ограниченной степени, эмпирическую идею развития. И хотя в итоге диалектика брала своё, превращая циклы развития в замкнутый круг, червь эмпиризма в новой истории уже приготовился поглощать тело диалектики и таки доглодал его в системе марксистской философии. В марксизме уже не было ничего от духа платоновской диалектики, тем не менее именно марксистское извращение диалектической идеи стало в XX - XXI веках эталоном диалектики и объектом критики её эмпиризмом.

Гегелевскую родовую диалектическую логику нередко называют диалектическим методом. Однако сама по себе как таковая она может применяться регулятивно, т.е. как диктат логики по отношению к эмпирическому материалу. У Платона метод возникает через рефлексию родовой и видовой диалектических логик. Он применяет одновременно два приёма: "катарсис" и "анамнесис". Катарсис - очищение от эмпирии, поиск, отбор понятий в обыденной логике (в сфере эмпиризма, где некоторые понятия могут возникать не только индуктивно, но и через посредство применения врождённой интуиции особенно при попытке понять, что в действительности стоит за эмпирическими построениями) на предмет их соответствия конкретности и всеобщности, т.е. родовой диалектической логике. Анамнесис проявляет себя как родовая диалектическая логика, которая предстаёт вначале в форме врождённой интуиции, но точно так же он может предстать и в видовой форме. В обоих случаях присутствует процедура понимания, выводящая мышление за рамки эмпиризма. Гегель же упрощает ситуацию, пытаясь прийти к истинно видовой диалектике через посредство усвоения её абсолютным духом в процессе восхождения его к своим высшим формам. Иногда упрощение метода у Гегеля доходит до простого диктата диалектической логики, что он демонстрирует в своей философии природы.

Видовая диалектическая логика есть отражение разумной субстанции (Платон этическое соотносил с разумным и этим утверждал видовую диалектику). Эта субстанция, как бессознательное, конечно же не являет собой моральных, этических и т.п. принципов и категорий. Она есть денотат этих последних, есть особый вид сверхчувственной материи, разумной материи. Только на уровне сознания (в форме рассудка или разума) мы отражаем эту материю в виде категорий. Субстанция - вечное и абсолютное (в диалектическом смысле этих категорий). Порой кажется, что всё, что касается морали, этики и т.п. мы усваиваем из практики, эмпирии. Мы наблюдаем насколько различны и непохожи эти принципы у различных людей. Но это чисто эмпирический подход. Всё наблюдаемое различие реализуется в рамках одних и тех же качеств, которые постоянны (вечные, абсолютные), одинаковы для всех и ничего нового у данной популяции человека возникнуть не может: хорошо - плохо, преданность - измена, красиво - безобразно и т.д. и т.п. Можно менять модусы, оценки, выделять всевозможные оттенки, но любые антонимы всегда остаются в пределах одного качества, а качества эти в своей изменчивости для эмпирии постоянны, а для видовой диалектики абсолютны, как и полагается для субстанциального бытия. Эффект отсутствия какого-либо атрибута в процессе воспитания или деградации личности - это эффект избирательного, неполного восприятия сознанием полноценной разумной субстанции, т.е. бессознательной материи, денотата этических понятий.

В истории философии сторонники концепций монизма субстанций зачастую враждовали с последователями плюралистических теорий. Оказалось, что существующее противопоставление мнимое. Принцип плюралистического монизма (термин лейбницианца Козлова), доведённый до своего логического завершения Лейбницем позволил объединить вечно враждующие подходы к субстанции. То обстоятельство, что Лейбниц применял в своей концепции образный подход, затрудняло её диалектическую интерпретацию и понимание (недаром все лейбницианцы только тем и занимались, что переделывали Лейбница). Тем не менее, сопоставление главного принципа Лейбница с историей философии всё ставит на свои места.

В логике субстанция всегда единственна и абсолютна, в этой логике нет и не может быть категорий её смерти или рождения, хотя эмпирически, ориентируясь на её вещественно-телесный компонент, мы наблюдаем и то, и другое. Плюрализм субстанций не может быть образно представлен адекватно, как образно непредставима сама сверхчувственная субстанция. Однако проявляющееся в эмпирии влияние субстанций друг на друга описать можно, используя понятие рефлексии, что и сделал Лейбниц.

Абсолютность субстанции проявляется в том, что ни одна субстанция не может выйти за свои пределы, ибо другие субстанции для неё просто не существуют. Это только в эмпирии принято считать, что тела воздействуют друг на друга, но и тут, если вникать в механизм взаимодействия, то необходимо обратиться к качественной специфике объектов (физический, биологический, социальный, психический и т.п.), а качество признаёт только тождественное себе и взаимодействует только с ним (абсурдно, например, говорить о взаимодействии физических объектов с социальными или с психикой, хотя фантазий на этот счёт существует предостаточно). Методология эмпиризма крайне редукционна, поэтому и не замечает того, что, скажем, физическое не может воздействовать на биологическое, а воздействует на физическое же в этом биологическом, хотя, если быть точным, то и данное биологическое не имеет отношения к тому, что называют его физическим основанием.

Субстанция абсолютна относительно самой себя, ибо другие для неё не существуют, не существуют как иные качества и только рефлексивные изменения её собственного качества служат косвенным указанием на то, что она не единственна. Казалось бы эмпирия подтверждает обратное, сталкиваясь с многокачественностью своих объектов. Увы, более глубокий анализ подобных качеств указывает на то, что образ каждого из них имеет в основе своей модусы органов чувств.

Представление о бескачественной (качественно не определённой) материи это исторический анахронизм. Материя существует только в качественно определённой форме и при этом она едина - возникновение новых её форм не прибавляет её количества. Эмпирику трудно представить, как в одном и том же пространстве сосуществуют не какие-то формы, новые свойства одной и той же материи, а именно разные материи как разные объекты, которые не прибавляют своим появлением новой материи в силу того, что не существуют друг для друга. Но если оставаться на позициях эмпиризма с его попытками образного представления, ничего, кроме алогизма в объяснении этого представления, иметь не будем. Правдоподобием в эмпирической концепции иерархии форм материи будет являться методология радикального антиредукционизма, она хотя бы позволит эмпирику определить границы объекта своего исследования.

Интуитивно из плюралистического монизма исходили и логоцентристы, и диалектические рационалисты, и субъективные идеалисты склонные к солипсизму. Человек - это его душа, разум, следовательно, разум абсолютен и весь мир, если исходить из плюралистического монизма, представлен в разуме и в законах разума. Это понятно, но удивительно другое: почему на заре философской мысли (становления философии) какой-то начинающий философ древний грек мог утверждать, что "мышление и бытие есть одно и то же", а спустя два с половиной тысячелетия усвоившие культуру этих тысячелетий философы погрязли в эмпиризме, том самом, от методологии которого избавлялись древние греки? Ответ напрашивается один: в то время культура мышления была выше, а история (в чём был прав Велес) не имеет никакого отношения к истине.

Если освободить от мифической формы учение Платона о душе, то выясняется, что она обладает всеми свойствами подлинного бытия, т.е. субстанции. Платон выделил в ней рефлексивную сферу (область). Он был далёк от мистики и, как верный ученик Сократа, никогда не шёл дальше "понимания", т.е. интуиции. В отличие от рассудка, разум у него сверхчувственный и субстанциальный. Именно разумная логика являет собой дискурсию интуиции, бессознательного мышления. Душе человека непосредственно дана как видовая, так и родовая диалектическая логика. Бессознательно они представлены в человеке всегда, как всегда представлена в нём субстанция разума, но из сферы интуитивного мышления могут быть извлечены только при достаточно развитой рефлексии сознания.

Исторически разум, рационализм были выражением диалектической логики и врождённая интуиция опиралась на эту последнюю. Наступление эмпиризма привело к двум следствиям. Сам эмпиризм стал называть себя рационализмом, особенно начиная с нового времени. С появлением экспериментальной психологии учение о душе ушло не только из психологии, но и из философии. На первое место вышла психика - свойство тела, эпифеномен. Учение о платоновской врождённой интуиции стало подвергаться пересмотру, что заметно уже было в работах Плотина. Место интеллектуальной интуиции в средние века заняла эмпирическая интроспекция переживаний, которую в итоге опять переименовали в интуицию. Именно такая интроспекция переживаний названная интуицией и стала исходным пунктом интуитивизма. Переживающая сфера человеческого сознания это лишь косвенное проявление переживающей души обнаруженной у человека ещё древними греками. Как самостоятельная душа, она субстанциальна, являет собой специфический, конкретный вид субстанции. Это значит, что переживающая интуиция так же диалектична, как и интеллектуальная.

В XIX - XX веках учение о врождённой диалектической интуиции было утрачено для философской науки и психологии, её место заняла эмпирическая интуиция двух видов. 1. Переживающая интуиция, каковой на самом деле являлась интроспекция переживаний. При этом эмпиризм прошёл мимо действительно переживающей интуиции, бессознательного (а соответственно, субстанциального) феномена переживающей души. 2. Эмпирическая интуиция внешней практики. Она формируется в подсознании в процессе бессознательной обработки полученной информации и нередко реализуется как внезапное решение накопившихся практических проблем. Компонентом эмпирической интуиции является интуиция логическая. Она тоже врождённая, но дискурсируется не в виде диалектической, а в виде формальной логики - неотъемлемого компонента (закона мышления) обыденного мышления и этапов практической реализации его.