ЛОГОПЕДИЧЕСКИЙ ПОДХОД К АФАЗИЯМ 2 страница

Предлагаемая нами к выделению из этой сборной группы форма тахилалии характеризуется первичными расстройствами темпа речи – в отличие от первичных атактических расстройств и дисфункции торможения при парафазии, приводящих к вторичным расстройствам темпа. При наличии объективного ускорения речь тахилаликов в своих типичных формах отличается неудержимой стремительностью вперед, причем некоторые больные переживают эту стремительность как естественную и единственно приемлемую для них форму речи, вполне гармонирующую со всем психомоторным складом их личности. В этих случаях речевая функция вызывает у больных переживания с положительной эмоциональной окраской до тех пор, пока на фоне этого стремительного и все ускоряющегося словесного потока не появляются своеобразные судорогоподобные затруднения; последние происходят вследствие наскакивания друг на друга быстро меняющихся артикуляционных движений и носят чисто вторичный характер. В сознании больных они переживаются как заикание и вследствие этого нередко приводят больных в лечебные учреждения, где они в свою очередь диагностируются как поздние формы заикания; в других случаях стремительная быстрота темпа речи субъективно переживается больными как некоторое насильственное принуждение и сопровождается отрицательными и эмоциональными переживаниями – особенно там, где имеется тенденция ко все увеличивающемуся ускорению концов фраз и всей речи в целом, доводящей больного до чувства полного изнеможения. «Как будто кто-то подгоняет, – говорят они, – и заставляет все больше и больше убыстрять речь». Подобные формы значительно чаще дают материал для психопатологических надстроек, впрочем более легких и более рыхлых, чем таковые при заикании.

К доминирующему в картине тахилалии процессу растормаживания моторных функций речи обыкновенно присоединяется еще и повышенное стремление к речи. На фоне повышенного настроения и легкости эмоциональных переживаний нередко наблюдается ненасытимое стремление к речевой продукции.

Процесс последовательного динамического разворачивания мысли, выраженной Пушкиным в словах: «думой думу развивая», требует согласования констелятивных установок речи с единой целеустремленностью. Если в речи маниакальных больных общая целеустремленность стирается и заменяется случайной направленностью внимания на ряд отвлекающих моментов, то в речи тахилаликов сохраняется обыкновенно целый ряд отдельных целеустановок, не объединенных, однако, ясной целеустремленностью.

Эти действующие на короткое расстояние целеустановки создают ряд до известной степени самодовлеющих речевых образований, каждое из которых представляет собой некоторое замкнутое и отграниченное целое. В свою очередь оно состоит обыкновенно из множества вариантов высказывания одной и той же мысли, причем главное предложение нередко теряет свое доминирующее положение за счет выравнивания придаточных предложений. При объективном и субъективном хорошем запасе слов и легкой их мобилизации большинство больных жалуются обыкновенно на чувство неудовлетворенности способом выражения своей мысли: «Всегда кажется, что говоришь недостаточно ясно, что понимают не то, что хотел сказать, и не так, как надо понять; хотелось бы все больше и больше пояснять свою мысль». Другой болезненный момент в переживании больного связан с переходом от одного ассоциативного звена к другому. При сохранении чувства общего контроля над единством содержания речи больной нередко беспомощно и растерянно останавливается перед необходимостью включиться в следующее звено и «теряет нить мысли»; между тем продолжающаяся речевая готовность и быстрый подвоз слов требуют беспрерывного высказывания и приводят к повторению и перефразированию пройденного уже этапа или же к внедрению в речь посторонних фраз, «чтобы выгадать время, пока найду нить мыслей и нужные для ее выражения обороты речи»; последний момент, основанный на чистом механизме кашировки и приспособления, может создать впечатление отвлекаемости внимания циркулярных больных.

Таковы в кратких чертах основные черты тахилалии, затрагивающей, как видно из вышеизложенного, уже весь процесс мышления в целом.

В противоположность тахилалии группа брадилалии отличается первичным расстройством темпа в сторону его замедления; хотя эта группа выделена значительно раньше других групп с темповыми расстройствами речи, но она описана главным образом как симптоматическая форма при астенических состояниях и органических поражениях центральной нервной системы.

Несколько вышеприведенных нами форм логоневроза не исчерпывают всего разнообразия речевой психопатологии, но представляют собой лишь группировки наиболее типичных симптомокомплексов. В литературе упоминается более 14 различных форм симптомокомплексов, представляющих собой, впрочем, часто лишь отдельные симптоматические проявления в речи нервных и душевнобольных или даже лишь отдельные симптомы речевого заболевания. Классификация и клиника этих форм настолько мало разработаны, что в настоящее время не могут иметь почти никакого методического применения.

Подводя итоги всему вышесказанному, на предлагаемой таблице мы получаем отражение исторического пути постепенного отслаивания патологических форм друг от друга; с другой стороны, эта же таблица представляет постепенное усложнение форм с перемещением стержневого расстройства от чисто внешней стороны речи с нарушением артикуляционно-фонетических механизмов звукообразования, через дизритмические формы с поражением эмоционально-социальных установок речевого контакта и нарушением словообразования – к формам синтактически-атактическим и семантически-темповым, затрагивающим интеллектуально-ассоциативные процессы и механизм фразо- и речеобразования. Кривая постепенного перемещения центра тяжести заболевания от внешних форм речи к ее внутренней структуре наглядно выявляет необходимость дифференцированного методического подхода к различным формам логопатий и дает некоторые ориентировочные установки для профилактической работы в области заболевания речи.

Тахилалия детского возраста мало изучена и фигурируют здесь больше как своеобразная база для развития различных других заболеваний речи. В открытых учреждениях диспансерного и консультативного типа обращаемость больных тахилалией значительно меньше, чем обращаемость заикающихся. Чистые формы тахилалии вообще встречаются, по-видимому, не очень часто. Средний возраст взрослых больных, обращающихся по поводу заикания, 17–21 год; средний возраст больных тахилалией – 25–30 лет. Кроме того процент обращаемости больных тахилалией растет с возрастом, в то время как при заикании он понижается. Учитывая отборочную функцию самой организационной формы учреждения, все-таки с достаточной вероятностью можно предположить, что развитые формы тахилалии составляют особенность не столько юношества, сколько более зрелого возраста; последнее вполне понятно, если вспомнить основные проявления тахилалии, непосредственно связанные с предъявлением к речи требований интеллектуального порядка, и вполне совпадает с субъективными переживаниями больных, которые если и помнят о своей быстрой речи в детстве, то лишь во взрослом возрасте переживают ее как патологическую и терпят из-за нее конфликты в интеллектуально-общественной жизни. Профилактические мероприятия в области тахилалии направляются преимущественно на период школьного возраста, лечебные – на школьный и взрослый. И те и другие касаются не столько общих психогигиенических установок, сколько специальной ортопедии для упорядочения темпа речи и ассоциативных процессов и особых психогигиенических установок по отношению к процессам умственного труда. Со стороны физической можно отметить обострение заболевания и быстрое нарастание заикания форм при состояниях астенизации нервной системы под влиянием переутомления и других истощающих моментов, например хронических форм малярии.

В поле логопедической деятельности в области афазии, в противоположность невропатологии, попадают не столько случаи с общими артериосклеротическими изменениями сосудистой системы мозга, сколько случаи более молодого возраста, нередко с этиологией инфекционных энцефалитов, например тифозных.

Переходя к мало разработанной области методики лечения афазии, необходимо раньше всего отметить многообразную сложность в сочетании отдельных ее проявлений; если нет общей формы единой афазии, а есть множественные формы афазии, то еще сложнее обстоит вопрос при лечебном подходе к каждому данному больному. Типы обратного развития афазии много разнообразнее самих форм афазии, так как здесь приходится иметь дело не только с последствиями теоретически локализованного очагового заболевания, т. е. не только с основными прямыми проявлениями выпадения или раздражения, но со сложным процессом нарушения динамических соотношений функций различных отделов мозга, в котором преморбидной личности больного принадлежит далеко не последнее, а иногда и очень значительное, место.

Логопедический подход к больным афазией выдвигает раньше всего значение не столько самой формы афазии, сколько состояние общего равновесия психических функций, нарушение которого приводит к нарушению или даже полному уничтожению психической трудоспособности, необходимой между тем для проведения правильной активной речевой ортопедии. Поэтому первые логопедические мероприятия касаются восстановления именно этой стороны психической жизни больного. Опыт показал, что методические приемы, направленные сразу и непосредственно на восстановление нарушенной функции речи, при отсутствии этой предварительной работы могут оказаться не только мало продуктивными, но даже более того – оказать отрицательное действие на дальнейшее восстановление больной функции. Потеря психической трудоспособности у больных афазией бывает обыкновенно связана с невозможностью активного психического усилия и концентрации активного внимания на требуемом психическом переживании. Несмотря на сохранность отдельных сторон психической жизни, общее течение психических процессов больного носит непроизвольный, пассивный и недифференцированный характер, что бывает особенно ярко выражено при глобальных и так наз. сенсорных афазиях, а в меньшей степени и при других формах.

Первоначальная дозировка работы является наиболее ответственным, а иногда и решающим моментом в первом периоде лечения больного афазией, а начальная методическая работа принимает характер чисто гимнастической психоортопедии. В случаях с тяжелыми формами типа глобальных и сенсорных афазий первые занятия с больными ограничиваются лишь попытками концентрировать внимание больного на его изображение в зеркале, в более легких – на отражение артикуляционных движений логопеда и дифференцированных ответных движениях больного на звуковой раздражитель. Последний нередко должен быть очень сильным, – так, например, больной, не реагирующий на обыкновенную речь, отвечает тем или иным способом на крик или на повышенный голос, симулируя таким образом тугоухость. Первые сеансы ограничиваются в трудных случаях 3–5 минутами в день, а усиление работы рекомендуется проводить не столько за счет удлинения каждого сеанса, сколько за счет 1–2 добавочных сеансов после отдыха. Процесс отдифференцирования функции произвольного внимания представляет серьезную методическую задачу на протяжении всего курса лечения, длительностью иногда в 1–2 года. Другую особенность афазиков представляют колебания настроения, иногда с выраженным фазным течением, где на фоне гипоманиакальных периодов с особой яркостью выступают депрессивные состояния, протекающие большей частью по типу оглушенности и связанности с жалобами на неопределенное чувство тяжести, скуки и тоски, локализуемых больным в области головы (лба); нередко встречаются суицидальные стремления, странные поступки, свидетельствующие о не вполне ясном сознании больных, иногда бурные ажитированные прорывы тоски. Хотя на первый взгляд подобные депрессивные состояния могут легко симулировать реактивные состояния на свою инвалидность, однако клиническое наблюдение над больными заставляет приблизить их больше к типу эндогенных колебаний, тем более что действительно критическое отношение к заболеванию, сопровождаемое соответствующими реактивными наслоениями, наступает много позднее, поражая даже своим неадекватным запаздыванием.

Особого внимания заслуживает тот факт, что восстановление личности, восстановление речи, рост критического отношения к своей болезни и активное овладение инертным психическим потоком протекали большей частью в едином психическом процессе обратного развития. С методической стороны необходимо кроме того отметить скачкообразный темп этого течения, с длительными (до нескольких месяцев) застреваниями на отдельных этапах и неожиданными, иногда бурными прорывами на следующую ступень. При этом больные афазией с глубокими формами поражения проходили не только через различные фазы речи, но и через различные фазы личности, давая ряд последовательно сменяющихся обликов, например шаловливо-инфантильного, эротически гипоманиакального с примитивным выявлением инстинктов, общительно-циклоидного или замкнуто-негативистически шизоидного, обнаруживая склонность то к конкретным знаниям, то к отвлеченным математическим вычислениям, то к узкой профессиональной установке, то к широкому горизонту.

Каждая из таких фаз дает особую направленность интересов больного, которой необходимо руководствоваться при подборе педагогического материала. Длительное лечение больного стимулируется активной поддержкой его интересов, а неудачный материал, не соответствующий данному состоянию больного не только по степени трудности, но и по содержанию, обыкновенно отвергается им и может даже ввиду позднего созревания критического отношения к речи вызвать негативистическую установку на весь процесс лечения. Не приходится конечно говорить о том, что различные фазы восстановления личности больного требуют от логопеда соответствующего сугубо психологического подхода. Не имея возможности детализировать здесь дальнейшие методические приемы, считаем нужным отметить еще раз, что наряду с многообразием афазий возможно появление совершенно неожиданных этапов в процессе обратного развития и кроме того возможна большая эффективность лечения даже в тех случаях, которые кажутся законченными; сдвиги в общем и речевом состоянии наблюдались нами у больных даже через пять лет после начала заболевания. Само собой понятно, что тяжелые случаи афазии требуют интернирования в первый период лечения.

К ВОПРОСУ О ЗАИКАНИИ В СВЯЗИ С ЯВЛЕНИЯМИ АМБИДЕКСТРИИ¹

¹ Статья Ю. А. Флоренской опубликована в сб. «Психологические и неврологические исследования», т. II, вып. I, 1930.

Отнесем ли мы заикание к числу «церебральных амиотаксий», т. е. «к двигательным симптомам дегенеративной структуры мозга» (Россолимо), отнесем ли мы его к признакам конституциональной дефективности личности (Капустин), или же к конституциональным аномалиям координации или же предположим его анатомо-физиологический коррелят в двигательно-речевом центре (Сикорский) – при всех предположениях мы видим, что в основе заикания все-таки полагается некоторая биологическая почва, предрасположение (Anlage, disposition), хотя внешние, главным образом социальные причины играют тоже большую роль в проявлении заболевания.

По вопросу о предрасположении мы имеем многочисленные литературные указания на дегенерацию больных; однако же нужно сказать, что понятие дегенерации носит обыкновенно расплывчатый характер и больше подчеркивает общую дегенеративную предрасположенность человека, неполноценность всего его организма и особенно его психики, чем частную основу каждого из определенных заболеваний. Таким образом этот обобщающий характер в понятии дегенерации на фоне конституциональных особенностей не приближает нас к пониманию данного заболевания и не отвечает на вопрос, почему одна и та же травматизация у одних лиц вызывает невротические заболевания, а у других не вызывает его, почему однородная травматизация вызывает разнородные заболевания у различных лиц и почему разнородная травматизация может вызвать однородный невроз. Иными словами, почему невроз избирательно связывается с каким-либо одним или несколькими органами, с одной или несколькими определенными функциями, в нашем случае с функцией речи?

Переходя к вопросу о заикании, мы видим и здесь подобную картину: полная недоступность центральных органов речи для непосредственного исследования и сложные невротические наслоения, затемняющие основную недостаточность, давно заставили специалистов искать косвенных путей в изучении причин этого заболевания, т. е. идти путем расшифрования других сопутствующих заиканию морфологических и функциональных неправильностей организма.

Многими специалистами в данном вопросе установлено частое совпадение заикания с леворукостью. Процент заикающихся среди леворуких равен от 6,6% до 8,5%.

Английские ученые подчеркивают связь между предрасположением к заиканию, леворукости и косоглазию: исследование тысячи случаев косоглазия обнаружило почти во всех семействах наличие заикания и леворукости.

Прежде чем попытаться выяснить биологическую связь леворукости с заиканием, необходимо несколько шире коснуться вопроса о леворукости вообще.

Под леворукостью мы понимаем функциональное превалирование левой руки над правой, т. е., состояние противоположное тому, которое нормально присуще большинству людей – функциональное превалирование правой руки над левой.

Леворукость, по мнению большинства исследователей, обусловлена центральным нервным происхождением; она зависит от ненормального функционального соотношения полушарий головного мозга, т. е. вместо обычного функционального превалирования левого полушария мы здесь предполагаем анормальное функциональное повышение правого полушария. Одни считают это превосходство анатомически врожденным; другие – приобретенным.

По поводу неравного развития полушарий головного мозга мы встречаем ряд интересных данных:

1) Кровяное давление на предпочитаемой стороны в 95% случаев в среднем выше на 0,1 абсолютной высоты давления.

2) Почти всегда встречающаяся весовая разница между двумя полушариями у старших детей составляет от 5 до 15 гр. в большинстве случаев в пользу левого полушария.

3) Wilson при аутопсии случая леворукости нашел значительное превосходство в развитии правого полушария по сравнению с левым.

Причина функциональной асимметрии в развитии мозговых полушарий со всеми проистекающими отсюда следствиями кроется, по-видимому, в асимметрическом расположении сосудистой системы в пользу лучшего кровоснабжения левого полушария.

Леворукость, по-видимому, передается наследственно.

Попытка высчитать процент леворукости на общее число населения дала чрезвычайно разнообразные и неустойчивые результаты: цифры варьируют от 2,0% до 6,0%, в среднем 4,0%.

Вышеприведенные цифры процентного отношения леворукости к общему числу населения и данные, касающиеся оценки этого явления, как видим, далеко не сходятся между собою и заставляют сделать предположение, что авторы, быть может, несколько различно учитывали самый симптом леворукости.

В самом деле, можно считать вероятным, если не достоверным факт существования различных степеней леворукости (Гэтс). Билей на основании обследования 106 356 детей тоже пришел к выводу, что существует целый ряд ступеней от крайней леворукости до крайней праворукости. Наряду с этим мы часто встречаем лиц, считающих себя левшами, в силу того, что целый ряд действий они выполняют левой рукой вместо правой, не исключая общего функционального превалирования правой руки, например, бросают мяч, рубят левой рукой, а едят, пишут, режут – правой. К этим лицам приложим термин амбидекстров – двуруких, хотя он не вполне выражает сущность явления, правильнее было бы назвать их равнорукими. Людей, владеющих обеими руками, можно было бы в таком случае рассматривать как прирожденных левшей, которые позднее приобрели способность владеть правой рукой.

Что касается скрытой леворукости, то она может «чувствоваться» субъектом или оставаться незаметной как для самого левши, так и для его окружающих, или лишь случайно обнаруживаться в особых условиях жизни или при исследовании; поэтому при исследовании больных детей нельзя ограничиваться показанием родителей, а необходимо всегда прибегать к особым приемам для обнаружения леворукости. Иногда подобная скрытая особенность неожиданно проявляется в момент сильного волнения; в этом отношении интересен случай, а именно: четырехлетняя девочка-правша была впервые наказана отцом и с этого времени стала леворукой.

Вторым условием функциональной амбивалентности обеих рук можно было бы предположить незаконченный процесс дифференциации правой руки от левой – некоторую задержку латерализации, т. е. остановки на стадии неполного развития процесса.

Предположение застревания на такой незавершенной стадии развития, при наличии наследственно-биологической тенденции к уклону процесса в сторону праворукости, делает понятным, отчего леворукость бывает обыкновенно выражена менее определенно, чем праворукость, и почему «левши» и дети амбидекстры почти всегда поддаются правостороннему воспитанию, в то время как правши почти не поддаются – левостороннему.

Итак, подводя итог различным теоретически возможным видам функционального соотношения обеих рук, мы намечаем следующие типы:

1. Завершенная праворукость.

2. Завершенная леворукость.

3. Амбидекстрия как застревание на стадии незаконченной латерализации.

4. Амбидекстрия у типа I с сознательной культурой левой руки.

5. Амбидекстрия у типа II с сознательной культурой правой руки.

Для полной характеристики леворукости коснемся еще интересных взаимоотношений леворукости и заикания к полу.

Как известно, женский пол реже заболевает заиканием, чем мужской; на этом сходятся мнения почти всех авторов.

Объяснение этого факта некоторые из исследователей видят в большей речевомоторной одаренности женщины.

Избирательное отношение леворукости к мужскому полу тоже подтверждается большинством наблюдений. Леворукость в два раза чаще встречается среди мужчин, чем среди женщин. Сикорский, уделивший много внимания этому вопросу, считает, что количество мальчиков левшей относится к количеству девочек левшей как 6,42 к 3,79; некоторые авторы не высказываются достаточно определенно относительно преобладания мужского пола, поэтому вопрос этот требует дальнейшей разработки.

Попытка экспериментально установить тесную связь леворукости с заиканием дала в некоторых случаях чрезвычайно знаменательные результаты; так, дети эпилептики, которых хотели обучить леворукости, через пять месяцев начали заикаться; заикание прекратилось, когда они достигли одинаковой ловкости обеих рук. Попытки отучить детей с выраженной леворукостью от преимущественного употребления левой руки и приучить их к праворукости, тоже вызвали у них заикание, прекратившееся при возвращении к леворукости.

Не менее интересен случай инвалида войны, заболевшего заиканием при обучении левой руки.

Еще более показательна больная – двухлетняя косоглазая и праворукая девочка, нормально говорящая, которая под влиянием психической травмы семейного характера сделалась леворукой и начала заикаться; по прекращении травматизирующих обстоятельств леворукость исчезла постепенно, а заикание сразу, косоглазие сделалось незначительным.

Вопрос о тесной связи заикания и леворукости таким образом останавливал на себе внимание почти всех специалистов в области заикания, поэтому было бы интересно несколько глубже заглянуть во взаимоотношение этих двух областей на протяжении их филогенетического развития.

Нормальное развитие моторных функций человека приводит к материализации моторики, которую, по-видимому, нужно считать за необходимые целовые для развития некоторых высших психических функций.

Нам хотелось бы здесь особенно подчеркнуть параллельный процесс дифференциации правой руки и развития словесной речи, который, может, проясняет странную и, на первый взгляд случайную связь этих двух, казалось бы, самостоятельных, независимых друг от друга областей.

Словесная речь отличает человека от животных, даже очень близких к нему, как по своему общему физическому строению, так и по строению органов речи и интеллектуальным способностям, например, от антропоморфных обезьян, пользующихся для объяснения между собою языком знаков; зато птицы, во всех отношениях далеко отстоящие от человека, проявляют нередко способность и склонность к образованию речевых созвучий и даже известного рода болтовне наподобие человеческой речи. Конечно, эту болтовню нельзя назвать речью в подлинном смысле слова, так как ею не пользуются для взаимного общения, но в этой способности птиц мы можем уже отметить некоторые элементы, необходимые для настоящей речи, а именно: во-первых, тонкий слух и способность апперципировать слуховые восприятия со всеми их оттенками и прочно сохранять их в памяти; во-вторых, способность удерживать иногда ассоциативную связь этих слуховых восприятий с одновременными восприятиями других органов чувств, а затем при случае ассоциативно воспроизводить их; наконец, в-третьих даже потребность к этому воспроизведению.

Однако щебетанье птиц не идет далее по пути развития словесной речи, а дифференцируется в пение.

Можно считать установленным, что детская речь проходит в своем развитии тот же этап лепета, т. е. малоосмысленной певучей артикуляции отдельных звуков, выражающих большею частью чувство общего удовлетворения. Здесь сначала совершенно отсутствует влияние на ребенка языка взрослых, но в конце уже отмечается прислушивание и стремление к повторению отдельных созвучий и даже слов, произносимых окружающими (эхолалия, отраженная речь). Подражание, вначале бессмысленное, постепенно становится все более и более осмысленным.

Итак, этап лепета, требующий для своего развития тонкого слуха, встречается только у человека и у птицы; можно было бы предположить, что высокое развитие слуха у этих двух так далеко отстоящих друг от друга видов стоит в зависимости от другой, общей им особенности, а именно вертикального положения при ходьбе и стоянии и вытекающей отсюда дифференциации конечностей на верхние и нижние, которой мы тоже не встречаем у остальных животных.

Таким образом, речь, представляющая в периферической части симметричную двустороннюю функцию, имеет асимметричную локализацию в мозгу; билатерально симметрическое строение тела в данном случае дало уклонение, совершившееся, по-видимому, под влиянием интенсивного правостороннего процесса чисто функционального характера – процесса праворукости. Нарушение функциональной симметрии привело, с одной стороны, к возможности самых разнообразных комбинаций в движении рук, с другой – можно предположить – к подавлению в области речи соответствующей корковой части противоположной стороны.

Некоторые клинические данные позволяют думать, что процесс дифференциации левосторонней моторики и левосторонних речевых центров имеет позднейшее развитие, т. е. индивидуально различно переживается человеком в течение его роста и развития; латерализация моторики может наступить даже после пубертатного возраста, в детстве существуют, по-видимому, в той или другой степени двусторонние речевые центры, поэтому афазия в детском возрасте вызывается не только при поражении левого полушария, но и правого; кроме того, «большая ранимость речи в детском возрасте говорит за незаконченный, не доведенный до конца процесс локализации; с этим взглядом вполне согласуются наблюдения, касающиеся большой способности восстановления речи в детском возрасте».

Заикание, появляющееся перед началом афазии и при ее исчезновении, можно рассматривать как активное выявление первоначально подавленной речевой области, значение которой вырастает вследствие пониженной деятельности пораженной стороны.

Предположение о существовании дремлющих правосторонних речевых центров послужило основанием для создания теории, объясняющей некоторые характерные симптомы заикания – а именно повторение слогов и слов. Согласно этой теории (при заикании однородные и равные билатеральные речевые импульсы следуют друг за другом, не сливаясь одновременно между собою; вследствие отсутствия определенного главенства какой-нибудь одной стороны они вступают между собою в борьбу за господство), эта интерференция нарушает правильное течение речи.

Таким образом, заикание является выражением незаконченного процесса дифференциации речевых центров.

Обращаясь к разбору нашего клинического материала, отмечаем раньше всего, что простое наблюдение над моторикой больных дало возможность отметить ряд характерных черт, объединяющих до известной степени всю исследуемую группу; кроме изменений мимики, отражающих обычно средние и поздние стадии заикания, а в некоторых случаях и вторичных стойких изменений всей моторики (вялости, напряженности, маскообразности, парамимий и т. д.), нами обращено внимание еще на особую незаконченность всех выразительных движений, существующую даже при отсутствии грубых нарушений, например парезов. Здесь в большинстве случаев не было той определенности и выразительности как мимики, так и жестикуляции, которые получаются благодаря более совершенному функциональному развитию правой половины тела и гармоничному сочетанию симметричных движений правой и левой стороны, причем правая стороны как бы ведет движение, левая же лишь поддерживает, и все движение не только по содержанию, но и по времени сочетается с речью; мимические движения правой половины лица часто бывали сглажены, одинаковые жесты производились обеими руками вместе или последовательно, напоминая зеркальные изображения, причем ни одна сторона не руководила движением. В некоторых стадиях заболевания (уход в молчание) телодвижения предшествовали речи или заменяли ее (возврат к языку знаков), при этом часто левая рука, плечо, кисти рук, пальцы – первыми вступили в движение – правые следовали потом. Вспомогательные движения, потерявшие свой выразительный характер, подобно сохранившимся свободным движениям, часто носили тот же левосторонний или двухсторонний характер.