ВСТУПЛЕНИЕ ЛИРИЗМА

Далее, перед лицом героизма—воли к приключе-
нию—мы можем занять две позиции: либо мы броса-
емся вместе с героем навстречу страданию, ибо счита-
ем, что героическая жизнь имеет «смысл», либо мы
слегка встряхиваем действительность, и одного этого
движения вполне довольно, чтобы уничтожить любой
героизм,—так прогоняют сон, толкнув спящего. Выше

XOСE OPTEГA-И-ГАССЕТ

я назвал эти два направления, в которых развивается
наш интерес, прямым и опосредованным.

Следует подчеркнуть, что ядро действительности,
к которому относятся они оба, одно и то же. Следова-
тельно, различие состоит в нашем субъективном под-
ходе к явлению. Таким образом, если эпос и роман
различались по своему предмету—прошлое и совре-
менная действительность,—то теперь следует прове-
сти новое различие внутри темы современной дейст-
вительности. Но это деление основано уже не только
на предмете, но берет начало в субъективной стихии,
иными словами, в нашем отношении к предмету.

Выше мы целиком и полностью абстрагировались
от лиризма, который служит столь же самостоятель-
ным источником поэзии, как и эпос. Не будем особен-
но углубляться в сущность явления и долго рассуждать
на тему о том, что такое лиризм. Всему свое время.
Напомним только общеизвестную истину: лиризм—
эстетическая проекция общей тональности наших
чувств. Эпос не может быть радостным или груст-
ным—это аполлоническое, равнодушное искусство,
внешнее, неуязвимое, сплошь состоящее из форм веч-
ных объектов, не имеющих возраста.

С лиризмом в искусство вторгается подвижная
и изменчивая субстанция. Интимный мир человека
изменялся в веках, вершины его сентиментальности
иной раз устремлялись к Рассвету, а иной—к Закату.
Есть времена радостные и времена печальные. Все
зависит от того, представляется ли человеку оценка,
которую он себе дает, положительной или нет.

Я не вижу необходимости повторять сказанное
в самом начале моего небольшого трактата: независи-
мо от того, служит ли содержанием прошлое или
настоящее, поэзия и все искусство рассматривают че-
ловеческое, и только его. Если кто-то рисует пейзаж,
в нем всегда следует видеть лишь сцену, где появится
человек. В таком случае нам остается сделать только
один вывод: все формы искусства берут начало в раз-
личных истолкованиях человека человеком. Скажи
мне, как ты воспринимаешь человека, и я скажу тебе,
в чем твое искусство.

И поскольку каждый литературный жанр есть до
известного предела русло, проложенное каким-то ис-

РАЗМЫШЛЕНИЯ О «ДОН КИХОТЕ»

толкованием человека, нет ничего удивительного
в том, что каждая эпоха предпочитает свой жанр. Вот
почему подлинная литература эпохи — общая испо-
ведь сокровенных человеческих тайн своего времени.

Итак, вновь возвращаясь к понятию героизма,
мы обнаруживаем, что иной раз рассматриваем его
непосредственно, а иной — опосредованно. В первом
случае наш взгляд превращает героя в эстетический
объект, который мы называем трагическим, во вто-
ром— в эстетический объект, который мы называем
комическим.

Бывали эпохи, которые почти не воспринимали
трагическое, времена, пронизанные юмором и комеди-
ей. Век девятнадцатый — буржуазный, демократичес-
кий и позитивистский,— как правило, видел во всем
одну сплошную комедию.

Соотношение, которое мы наметили между эпосом
и романом, повторяется здесь как соотношение между
расположениями нашего духа к трагедии и комедии.