РЫЦАРСКИЕ РОМАНЫ

Когда мифическое мировоззрение оказывается све-
ргнутым с трона своею сестрою-соперницей наукой,
эпическая поэзия утрачивает религиозную серьезность

* Образ Аполлония построен из материала истории об Антиохе.

ХОСЕОРТЕГА-И-ГАССЕТ

и не разбирая дороги бросается на поиски приключе-
ний. Рыцарство—это приключения: рыцарские рома-
ны были последним могучим отростком старого эпи-
ческого древа. Последним до сего времени, но не по-
следним вообще.

Рыцарский роман сохраняет характерные черты
эпоса, за исключением веры в истинность рассказыва-
емых событий *. Все происходящее в рыцарских рома-
нах предстает нам также как нечто давнее, принад-
лежащее идеальному прошлому. Времена короля Ар-
тура, как и времена Марикастаньи¹⁵, лишь завесы
условного прошлого, сквозь которые смутно брезжит
историческая хронология.

Не считая отдельных, занимающих весьма скром-
ное место монологов, в рыцарских романах, как
и в эпосе, основным, поэтическим средством выступает
повествование. Я не могу согласиться с общепринятой
точкой зрения, что повествование—художественное
средство романа. Ошибка критики в том, что она не
противопоставляет двух жанров, одинаково обознача-
емых словом «роман». Произведение литературы во-
ображения повествует, роман описывает. Повествова-
ние—форма, в которой существует для нас прошлое;
повествовать можно только о том, что было, то есть
о том, чего больше нет. Настоящее, напротив, описы-
вают. Как известно, в эпосе широко употребляется
идеальное прошедшее время (соответствующее тому
идеальному прошлому, о котором оно говорит), полу-
чившее в грамматиках название эпического, или гно-
мического, аориста.

В отличие от литературы воображения в романе
нас интересует именно описание, ибо описываемое, по
сути дела, не может представлять интереса. Мы прене-
брегаем персонажами, которые нам представлены, ра-
ди того способа, каким они представлены нам. Ни
Санчо, ни священник, ни цирюльник, ни Рыцарь Зеле-
ного Плаща, ни мадам Бовари, ни ее муж, ни глупец
Омэ нам нисколько не интересны. Мы не дадим и ло-
маного гроша, чтобы увидеть их в жизни. И напротив,

* Я бы сказал, что и это в известной степени имеет место. Однако мне
пришлось бы написать здесь много страниц, не имеющих прямого отношения
к делу, о той загадочной галлюцинации, которая лежит в основе нашего
удовольствия от чтения пртлюченческой литературы.

РАЗМЫШЛЕНИЯ О «ДОН КИХОТЕ»

мы отдадим полцарства ради удовольствия видеть их
героями двух знаменитых книг. Я не могу представить
себе, как столь очевидное обстоятельство выпало из
поля зрения тех, кто исследует проблемы эстетики. То,
что мы непочтительно зовем скукой,—целый литера-
турный жанр, хотя и несостоявшийся¹⁶. Скука—пове-
ствование о том, что неинтересно*. Повествование
должно находить себе оправдание в самом событии,
и чем оно облегченнее, чем в меньшей степени высту-
пает посредником между происходящим и нами, тем
лучше.

Вот почему, в отличие от романиста, автор рыцарс-
ких повествований направляет всю свою поэтическую
энергию на выдумывание интересных событий. Такие
события—приключения. Ныне мы можем читать «Од-
иссею» как изложение приключений; без сомнения,
великая поэма при этом утрачивает большую часть
своих достоинств и смысла, и все же подобное прочте-
ние не вовсю чуждо эстетическому замыслу «Одиссеи».
За богоравным Улиссом встает Синдбад-мореход, а за
ними, совсем уже вдалеке, маячит славная буржуазная
муза Жюля Верна. Сходство основано на вмешательст-
ве случая, определяющем ход событий. В «Одиссее»
случай выступает как форма, в которой проявляет себя
настроение того или иного бога; в произведениях фанта-
стических, в рыцарских романах он цинично выставляет
напоказ свое естество. И если в древней поэме приклю-
чения интересны, поскольку в них проявляется каприз-
ная воля бога—причина в конечном счете теологичес-
кая,—то в рыцарских романах приключение интересно
само по себе, в силу присущей ему непредсказуемости.

Если внимательно рассмотреть наше повседневное
понимание реальности, легко убедиться, что реально
для нас не то, что происходит на самом деле, а некий
привычный нам порядок событий. В этом туманном
смысле реально не столько виденное, сколько предви-
денное, не столько то, что мы видим, сколько то, что мы
знаем. Когда события принимают неожиданный обо-
рот, мы считаем, что это невероятно. Вот почему наши
предки называли рассказ о приключениях вымыслом.

* В одном извыпусков «Критики» Кроче приводит определение скучного
человека, которое дал один итальянец: «Зануда—тот, кто не избавляет вас от
одиночества и не может составить нам компании».