СТИЛЬ ИЛИ МУЗА

Нам остается добавить еще одно, последнее сооб-
ражение. Почти все эстетические теории определяют
искусство—в тех или иных терминах—как выражение

* Слово «метафора»—«перенос», «перекладывание»—-этимологически
обозначает положение одной вещи на место другой. Но перенос в метафоре
всегда обоюдный: кипарис—пламя и пламя—кипарис. Это доказывает, что
место, на которое переносится каждый из предметов,— не место другого,
а новое чувство,общее для обоих. Метафора, следовательно, состоит в пере-
носе предмета с его реального места в чувство.

ХОСЕ ОРТЕГА-И-ГАССЕТ

человеческой духовности, чувств субъекта. Я не стану
сейчас дискутировать со сторонниками этой точки зре-
ния, весьма распространенной и авторитетной, но то-
лько подчеркну пункт несогласия между этой теорией
и моей, изложенной на предыдущих страницах.

Искусство—это не просто такое выражение, при
котором выражаемое существует предварительно в ре-
альности еще в невыраженном состоянии. В сжатом
анализе метафорического механизма, только что про-
деланном нами, выясняется, что чувства не цель рабо-
ты поэта. Неверно, ошибочно считать, что в произ-
ведении искусства выражается реальное чувство. В на-
шем примере эстетический объект—это в буквальном
смысле предмет, который мы назвали «кипарис-чувст-
во». Чувство в искусстве тоже знак, выразительное
средство, а не нечто выражаемое. Это материал для
нового тела sui generis ¹¹, «Дон Кихот»—не мое чувст-
во и не реальный человек или образ реального челове-
ка. Это новый предмет, живущий в атмосфере эстети-
ческого мира, отличного и от мира физического и от
мира психологического.

Экспрессивная функция языка ограничивается вы-
ражением при помощи образов (звукового или визу-
ального образа слова) других образов—вещей, людей,
ситуаций, чувств,—а искусство, наоборот, использует
чувства (взятые как процесс переживания) в качестве
средств выражения и благодаря этому показывает
предметы как бы находящимися в процессе самоосу-
ществления. Можно сказать, что если язык говорит
нам о вещах, отсылает к ним, то искусство их осущест-
вляет. Можно сохранить за искусством право на функ-
цию выражения, но обязательно при этом учитывать,
что у выражения есть две различные способности—ал-
люзивная и осуществляющая.

Из всего сказанного следует и другой важный .вы-
вод: искусство в сущности своей—ирреализация. Мы
иногда классифицируем различные художественные те-
нденции на идеалистические и реалистические, но все-
гда остается неопровержимым тот факт, что сущность
искусства—создание новой предметности, рождаю-
щейся только из разрыва и уничтожения реальных
предметов. Поэтому искусство вдвойне ирреально: во-
первых, потому, что оно не реально, его предмет—это

ЭССЕ НА ЭСТЕТИЧЕСКИЕ ТЕМЫ В ФОРМЕ ПРЕДИСЛОВИЯ

нечто новое, отличное от реальности; а в-вторых, по-
тому, что этот новый эстетический предмет несет в се-
бе как один из своих элементов уничтожение реаль-
ности. Как второй план возможен лишь позади перво-
го плана, так территория красоты начинается лишь за
границами реального мира.

В анализе метафоры мы видели, каким образом из
наших чувств делают выразительное средство, исполь-
зуя в особенности то, что есть в этих чувствах невыра-
зимого. Механизм, с помощью которого достигается
этот эффект, состоит в смешении нашего естественного
видения вещей, так что под покровом этого смешения
разрастается и становится решающим то, что обычно
проходит незамеченным,— наше чувствование вещи.

Преодоление, или разрушение, реальной структуры
вещи и ее новая структура (наше чувствование)—две
стороны одного процесса.

Особый способ, который каждый поэт дереализует
вещи,—это его стиль. Но ведь если взглянуть с другой
стороны, то дереализация становится достижимой
лишь тогда, когда объективная сторона образа подчи-
няется субъективной, чувствованию, когда объектив-
ное становится частицей нашего «я». Теперь понятна
справедливость изречения: «Стиль—это человек»¹².

Но не забывайте, что эта субъективность существу-
ет лишь постольку, поскольку она связана с предме-
том, что субъективность проявляется в деформации
реальности. Стиль исходит из индивидуальности «я»,
но проявляется в вещах.

«Я» каждого поэта—это новый ' словарь, новый
язык, посредством которого он дарит нам предметы
вроде кипариса-пламени, неведомые ранее. В реальном
мире вещи могут существовать для нас раньше, чем
обозначающие их слова. Мы можем видеть и трогать
вещи, не зная их имен. В эстетическом мире стиль—в
одно и то же время и слово, и рука, и зрачок: только
в нем и через него узнаем мы о каких-то новых сущест-
вах. То, что сообщает нам стиль одного поэта, не
скажет другой. Есть стиль с богатым запасом слов, как
будто из таинственной каменоломни извлекает рудо-
коп бесчисленные секреты. А возможен стиль, распола-
гающий тремя или четырьмя вокабулами, но благо-
даря им открывается уголок красоты, который только

ХОСЕ ОРТЕГА-И-ГАССЕТ

ими и создан. Каждый подлинный поэт, многословный
или скупой на. слова, незаменим. Ученый будет пре-
взойден другим ученым, пришедшим ему на смену;
поэт всегда в буквальном смысле слова остается непре-
взойденным. Наоборот, всякое подражание в искусстве
неуместно. К чему оно? В науке ценно именно то, что
может быть повторено, ценность поэтического сти-
ля— в его единственности.

Я чувствую поэтому религиозное волнение, когда,
читая книги молодых поэтов, за всеми их достоинст-
вами звучности, гармонии и точности я вдруг услышу
детский крик, первый крик рождающегося стиля. Пер-
вая смутная улыбка новой музы. Она обещает нам, что
наш мир расширится.