Финская, или… лошадиная, тренировка

Последние каникулы после окончания школы я провел, как обычно, в родительском доме. Погода была прекрасная. Окрестности заполнились приехавшими из Варшавы дачниками. Много молодежи, много красивых девушек. Каникулы прошли очень весело: прогулки, туристские походы, а вечером — танцы у соседа, который привез прекрасный граммофон из Варшавы.

Казалось, развлечения должны были бы отвлечь меня от спорта и от тренировок, но не тут-то было. Как я уже говорил, Клумберг выработал для меня тренировочные упражнения и велел придерживаться его советов и предписаний до тех пор, пока он не вернется с нашей олимпийской командой из Амстердама.

Тренировки были очень напряженными и требовали значительных усилий. Прощаясь, Клумберг вручил мне тетрадку с описанием упражнений и сказал на ломаном польском языке: «Пан Янушек, это финская система. Если хочешь кем-то стать в будущем, ты должен выполнить все, что здесь записано».

Я поблагодарил Клумберга за заботу, за то, что он со мной так много работал, пожелал ему успехов и сразу поехал домой, чтобы как можно скорее прочитать, что же надо сделать, чтобы стать «кем-то» в будущем.

Уже первые строки записок Клумберга довели меня чуть ли не до обморока. Заголовок звучал: «Финская тренировка» (почему финская — не знаю, правильнее было бы назвать эту тренировку «лошадиной»). Чтобы выполнить все, что мне предписал Клумберг, надо было быть машиной, да и то неизвестно, выдержала ли бы машина такую работу без ремонта.

Я сказал себе: «Буду стараться делать все, что здесь написано, а если надоест или не смогу выполнить все советы Клумберга, то выброшу все эти записки в корзину и начну тренироваться самостоятельно». Собственно, и сам Клумберг не верил, что я выдержу такую нагрузку. После приезда наших спортсменов с Олимпиады Жубер доверительно пересказал мне разговор с Клумбергом, который они вели о моей тренировке. «После такой тренировки,— сказал тогда Клумберг,— Кусочинский либо станет великим спортсменом, либо сорвется и будет нулем».

Если бы я посвятил себя только тренировке, то, может быть, добился бы успеха, но я был молод и стоял на пороге жизни и выбрал компромиссный вариант, то есть, чтобы, как говорится, и богу свечку и черту кочергу. По крайней мере, первые дни тренировался очень усиленно, старательнее, чем даже хотел сам Клумберг.

Вот моя тренировка: утром, по меньшей мере час, я занимался гимнастикой, которая предназначалась для укрепления мышц живота и ног. Гимнастические движения были в основном элементами шведской гимнастики. Чтобы улучшить работу мышц ног, я поставил в комнате одолженный у приятеля велосипед, укрепил его так, чтобы заднее колесо было в воздухе, садился на него и «ездил» так по полчаса без перерыва.

Должен честно признаться, что гимнастику не люблю. Не люблю, может быть, из чувства противоречия: гимнастикой меня заставляли заниматься с раннего детства, когда вовсе не было к этому желания, и из двух зол я выбирал меньшее, то есть езду на велосипеде.

Во время жатвы вместо гимнастики я на рассвете выезжал вместе с другими работниками в поле, брал в руки косу и косил. Я предполагал — и, как позже оказалось, совершенно правильно,— что работа косаря прекрасно развивает мышцы живота и ног.

Через некоторое время я приобрел такой навык, что значительно опережал профессиональных косарей. Это у них не вызывало бурной радости, потому что приходилось работать интенсивнее, чем хотелось, и, кроме того, косари злились, что не поспевали за двадцатилетним парнишкой. Усталость меня не брала. Было жарко, пот ручьями струился со лба, но тогда мне было все нипочем!

Почти каждый день после обеда, в четыре часа, я ездил в Варшаву на стадион. На каждой такой тренировке надо было пробежать 1500 м, два раза по 400 и 1000 м или два раза по 1000 м, два раза по 400 и 800 м. Я мог выбирать себе любые дистанции, но в границах трех с половиной километров.

Тренировки проходили в Агриколе (стадион при «Сельскохозяйственной школе»), где тогда тренировались спортсмены «Варшавянки». Первые метры я пробегал относительно медленно, чтобы разогреть мышцы, которые из-за нерегулярного массажа работали ненормально.

Никогда не забуду первых тренировок у Клумберга. Кроме гимнастики, массажа и трех с половиной километров я должен был обращать внимание во время бега на свой шаг, движения рук, положение тела и на целый ряд других мелочей, которыми донимал меня Клумберг. Сначала я тренировался с товарищами по клубу. Однако это продолжалось недолго: мои коллеги не могли выдержать такой интенсивной работы и отпадали один за другим. Через неделю я уже тренировался в одиночестве. Честно говоря, я был даже доволен таким оборотом, потому что тренировку считал подготовкой к соревнованиям. Тренировка не может базироваться на принципах: конкуренция; когда на беговой дорожке оказывались несколько человек, поневоле начиналось соперничество, хотелось увеличить темп, а из-за этого тренировка становилась нерациональной.

Я заметил это уже в первые дни, но, естественно, не мог высказать свои соображения коллегам. Когда однажды «последний из могикан», который еще тренировался со мной, заявил, что он очень сожалеет, но такой тренировки выдержать не может, я с облегчением вздохнул, хотя вежливо выразил сожаление по поводу того, что мы должны прекратить совместные тренировки.

Теперь я почувствовал себя хозяином беговой дорожки. Никто не мешал, никуда не надо было спешить. Тренировка начиналась с медленного пробега нескольких сотен метров, чтобы разогреть мышцы, затем наступала очередь спринта или бега на средние дистанции, работа ни на минуту не прекращалась. После каждой дистанции я прохаживался для отдыха и снова начинал бег. Ничего удивительного, что после нескольких дней таких интенсивных тренировок ноги отказывали в послушании. Не помогали ни массажи, ни гимнастика. Мышцы, не привыкшие к такой нагрузке, не хотели работать, чем приводили в полное отчаяние.

Сразу же после тренировки я шел на массаж в Агриколу к Бучинскому. Массажи нужны были для того, чтобы расслабить мышцы, которые от тренировки перенапрягались и причиняли сильную боль. Кроме того, массажи способствовали выработке эластичности мышц, что, в свою очередь, позволяло давать им еще большую нагрузку.

Массажи в Агриколе продолжались от 10 до 20 ми­нут. С сочувствием смотрел я на беднягу Бучинского, у которого в последние минуты массажа с лица обильно стекал пот. Только увидев, как он работает, я перестал легкомысленно относиться к работе массажиста. Никогда не думал, что это такая тяжелая и ответственная работа!

После нескольких дней такой тренировки я пришел к выводу, что она еще слишком легкая. Казалось, что работаю слишком мало и что пока не видно никаких результатов. Ноги постоянно болели, я чувствовал себя ослабленным и, честно говоря, разочарованным.

Не без гордости должен признаться, что в тот момент я проявил железную силу воли, хотелось всему миру доказать, что настойчивость и труд могут привести к самым высоким результатам. Проиграв первенство Варшавы, я сказал себе: «Или добуду первенство Польши, или я бездарь и навсегда порываю с беговой дорожкой». И вот вместо того чтобы дать себе отдых, разрядку, я увеличил нагрузку и стал тренироваться два раза в день.

Утром в деревне я бегал кроссы 4—10 километров, а после обеда, как обычно, приезжал в Агриколу и уже тренировался на скорость. Ноги болели ужасно, но я твердо стоял на своем. Знакомые и родные говорили, что я упрямец, и, наверное, они не ошибались. Мы потели вместе с Бучинским, я на беговой дорожке, а он — в раздевалке.

Постепенно появлялись результаты. Сначала стали меньше болеть ноги, я перестал сильно уставать и, что самое важное, стал меньше потеть. Вес оставался стабильным, в специальном питании не было необходимости — одним словом, стал, как говорится, входить в форму.

Изо всех сил я готовился к первенству Польши, но по-прежнему приходилось сносить упреки родителей, которые все еще не могли примириться с моей спортивной карьерой. Однако должен признаться, что отец кое в чем был прав. Ему приходилось каждый день ездить на работу, поэтому почти не оставалось времени на хозяйство. Мамино же время целиком было занято домом. С утра до вечера возилась она на кухне, я же, вместо того чтобы помогать по хозяйству, уезжал в Агриколу. Ничего удивительного, что работа в поле шла вкривь и вкось, что вызывало естественное раздражение отца.

Я стиснул зубы и продолжал тренировки. Избегал отца, потому что всегда его немного боялся, но протест родителей уже ничего не мог изменить. Я решил посвятить себя легкой атлетике и добиться поставленной цели во что бы то ни стало. А тренировка приносила все лучшие и лучшие результаты. Тот, кто никогда не испытал рациональной тренировки, не почувствовал, что это такое, не сможет меня понять.

Я не верю ни в какие таланты и чудеса, но определенно могу сказать, что каждый молодой человек может достигнуть успеха в любом виде спорта, если будет рационально тренироваться и если у него есть хоть небольшие физические задатки.

Важным, может быть даже решающим, стимулом в моей работе была Амстердамская олимпиада. Ежедневно я покупал газеты, журналы, глотая статьи об Олимпийских играх. Было ясно, что наш молодой спорт не может рассчитывать на серьезные успехи в Амстердаме, и все же как было горестно, когда я читал о победах финнов, американцев, немцев, а о наших не было написано ни слова! А когда однажды увидел сообщение о сенсационной победе Конопацкой, получившей золотую олимпийскую медаль в метании диска, я поклялся себе, что буду подражать ей. Тут еще сыграла определенную роль и моя мужская амбиция. Как же это так, думал я девушки завоевывают славу польскому спорту, а мы, мужчины, остаемся в стороне! Я должен доказать что и мужчины могут постоять за честь польского спорта.

Это был еще один важный стимул в моей тяжелой работе. Через некоторое время сама тренировка, которая многим могла показаться скучной и неприятной стала для меня удовольствием. Тренировку я предпочитал танцам и развлечениям. Мысль о победе не давала покоя и, как мне казалось, помогала преодолеть усталость и боль.