Сны о холокосте

Когда я была ребенком, мне снился один и тот же ночной кошмар. Это была печь с открытой дверцей, и я могла видеть яркий огонь и чувствовать сильный жар, когда наблюдала за телами взрослых и детей, окруженными языками пламени. Каждое утро я просыпалась с чувством страха от увиденного ночью зрелища.

Меня очень тревожили эти детские сны, и, когда мне было чуть больше двадцати лет, я проконсультировалась с психологом, который сказал, что ночные кошмары означают, что во мне затаилась ревность по отношению к младшим братьям и сестре. Я была старшей из четырех детей. Он утверждал, что, когда родились братья и сестра, сознательно я была любящей и готовой помочь. Однако подсознательно хотела от них избавиться – бросив их в печь. В то время это звучало достаточно правдоподобно, и ввиду того, что ночные кошмары у меня больше не повторялись, я была удовлетворена объяснением доктора.

Вы слышите то, что необходимо услышать в любое время жизни; вы создаете то, что надо, когда вам это необходимо. Вы не сможете услышать правду, пока не будете действительно готовы ее слушать.

Прошло более сорока лет со времени моих детских ночных кошмаров, я находилась в Лондоне. Там я решила сходить на массаж; массажист был необыкновенным мужчиной, и я чувствовала, что, когда он работал со мной, он не только успокаивал мое тело, но и проникал в мою душу.

В середине сеанса он резко остановился, посмотрел на меня и сказал: «Вы погибли в Освенциме».

«Что Вы сказали?» – переспросила я.

«Вы погибли в Освенциме».

В шоке я ответила: «Я не думаю, что могла это забыть». (Такая информация не относилась к вещам, которые этот человек обычно говорил кому‑либо, но что‑то подтолкнуло его сказать мне это в тот момент.)

Я объяснила ему, что как специалист по прошлым жизням знала обо всех своих предыдущих воплощениях и не могла бы забыть такую значительную жизнь! И хотя я была сильно удивлена его открытием, возможно, еще больше меня поразил мой резкий, почти грубый ответ.

Очень любезно и спокойно он произнес: «Хорошо… вероятно, я ошибся», и продолжил массаж. Но что‑то всколыхнулось внутри меня – подобно тому, как вулкан сотрясает основание горы. Я подумала о своих детских ночных кошмарах и о том, как люди часто называли меня «еврейской матерью», даже несмотря на то, что это не подтверждалось моим этническим происхождением. Я вспомнила унизительный страх, который испытывала, когда прибывала на границу с Германией и должна была предъявлять свои документы прежде, чем въехать в страну, чтобы провести несколько лекций. Я припомнила глубокое сострадание, которое всегда чувствовала по отношению к каждому, кто был несправедливо заключен в тюрьму.

В замешательстве я гуляла по городу. Неужели в прошлой жизни я была евреем? Могла я погибнуть в Освенциме? Почему я не помнила этого и у меня не возникало никаких зрительных образов? Я ни с кем не обсуждала свои ощущения. Моя гордость специалиста по прошлым жизням не позволяла даже подумать, что я могла жить в нацистской Германии и забыть об этом – это было слишком неправдоподобным.

Спустя несколько месяцев, во время перерыва в работе семинара, который я проводила, мужчина из Нидерландов рассказал мне о своем детстве во время войны, которое он провел в этой стране. Он сообщил, что был маленьким мальчиком в Амстердаме, когда он и его мать подверглись длительному допросу. Его мать отправили в концлагерь, и он никогда ее больше не видел.

Внезапно я произнесла голосом, который как будто бы исходил не от меня: «Я знала твою мать. Перед самой смертью она думала о тебе. Она очень‑очень сильно тебя любила».

Мужчина и я начали неудержимо рыдать. Я была потрясена тем, что сказала, так как у меня до сих пор не возникало никаких воспоминаний о нахождении в Освенциме, хотя что‑то, находящееся глубже визуальных образов, отреагировало на его рассказ. Где‑то в глубине души я знала, что сказала правду – я была там. Я знала его мать. Жизнь проделала полный цикл, так что данное мной обещание – сообщить ее сыну, что она до самого конца любила его – было выполнено. Обещания, которые мы даем, обладают необычайной силой, преодолевающей время и пространство.

Принимая во внимание, что я до сих пор не могу воспроизвести прошлую жизнь в концлагере и вернуть себя в тот период времени, я начала расспрашивать друзей об их прошлых жизнях, чтобы посмотреть, могу ли я получить какие‑то зацепки. Во время последующей поездки в Австралию я обедала с женщиной, которая три года жила с нами в Сиэтле. Она тоже была специалистом по возвращению в прошлое. Я спросила у нее: «Ты помнишь какой‑нибудь период своей жизни, связанный с нацистской Германией?»

Она ответила: «О, я думала, ты знаешь. Я была надзирателем в Освенциме. Меня всегда восхищала немецкая культура. Я изучала немецкий язык и даже жила в этой стране в молодости. В детстве я прочитала „Майн кампф“ девять раз!»

Внезапно я вспомнила, что эта женщина всегда носила начищенные до блеска черные ботинки… и осознала, как сильно я их ненавидела. (После выхода в свет первого издания этой книги под названием «Прошлые жизни, сегодняшние мечты» я получила трогательное письмо от хасидского раввина Йонассана Гершома – хасидизм является православным подразделением иудаизма. Гершом написал книгу «Восставшие из пепла: мистические встречи с Холокостом», которая посвящена людям, погибшим во время Холокоста, но возродившимся в настоящее время. В своем письме он сообщил, что прочитал мою книгу и обратил внимание, что я написала о своем сильном негативном отношении к начищенным до блеска черным ботинкам моей подруги. Он утверждал, что при помощи исследования он обнаружил много общего у людей, живущих сейчас, но погибших во времена Холокоста. Одним из пунктов являлась их единодушная нелюбовь к черным начищенным ботинкам.)

Когда эта женщина рассказала о своей любви к манифесту Гитлера, я начала понимать основополагающую динамику наших отношений. Я познакомилась с ней в Новой Зеландии, после того как получила травму, упав с обрыва. И хотя мы едва знали друг друга, в течение нескольких недель, пока я лежала с поврежденным позвоночником, она приносила мне еду и ухаживала за мной. Сейчас я понимаю, что это было воспроизведением нашей совместной жизни в Освенциме – как надзиратель она испытывала сострадание к заключенным и старалась помочь им. Я также поняла, почему так сильно не любила ее черные ботинки. Хотя она доброжелательно относилась ко мне в лагере, ботинки напоминали мне обо всех нацистских начальниках.

В то время я позвонила другу семьи, который активно занимался погружениями в прошлое и – чисто интуитивно – спросила его о том, был ли он каким‑то образом связан с нацистской Германией. Он сказал, что в настоящее время читает книгу о Холокосте, и точно вспоминает, что в прошлой жизни был в концлагере. Именно в ту ночь, когда я ему позвонила, он планировал совершить паломничество в Освенцим, потому что чувствовал, что у него там есть какое‑то незаконченное дело. Я спросила, было ли что‑то в его детстве, что могло бы подтвердить тот факт, что он был заключенным в концлагере. Он ответил, что, когда был маленьким мальчиком, несмотря на свою принадлежность к христианству, он попросил у матери подвеску в форме звезды Давида. Он даже помнил свой ответ, когда люди спрашивали его, почему он ее носит: он делает это, чтобы никогда не забыть преступления, совершенные против человеколюбия.

Мой друг упомянул также о некоторых странных событиях, которые происходят, когда он посещает Германию в своей теперешней жизни: всякий раз, когда он пересекает границу, останавливаются его часы, перестает работать электробритва, и у него появляется сыпь. Когда он покидал страну, его часы и электробритва снова начинали работать, а сыпь проходила. В настоящее время он на добровольной основе консультирует заключенных. Ему часто кажется, что заключенные, с которыми он работает, были в его прошлой жизни нацистскими надзирателями в Освенциме. Он считает, что его работа в тюрьмах помогает исцелять старые душевные раны.

В разное время нашей жизни предыдущие воплощения и связанные с ними проблемы выходят на передний план. В это время я должна была подготовиться к взаимодействию с моей жизнью в концлагере, которая, наконец, возникла в моем сознании. Вскоре после разговора с другом семьи меня попросили провести курс обучения в Германии. И хотя я довольно активно ездила по всему миру, Германия была единственной страной, где присутствие на моих лекциях было ограничено, и я испытывала недовольство собой. Однако, по какой‑то причине, я возвращалась в эту страну снова и снова, как будто в глубине меня существовало сильное желание простить прошлое… которое я даже не позволяла себе вспомнить.

Когда я, в конце концов, решила не возвращаться больше в Германию, организаторы сообщили мне, что я говорила с ними на безупречном немецком языке, когда объясняла, что не приеду. Это произвело на них неизгладимое впечатление – и поразило меня – потому что я думала, что говорила по‑английски. Должно быть, в тот момент моя прошлая жизнь проникла в настоящее время. Возможно, мне должно открыться еще нечто гораздо большее. У меня до сих пор не возникает никаких зрительных образов или воспоминаний, но я знаю, что проблемы из того тяжелого периода в большей степени уже решены. Недавно после многолетнего перерыва я снова начала преподавать в Германии, и что интересно, пребывание в этой стране не вызывает у меня ничего, кроме радости и энтузиазма. Мне нравятся люди, с которыми я встречаюсь, и у меня постоянно возникают прекрасные ощущения. (Путешествие в прошлые жизни, которое началось с моих детских снов, сейчас завершило свой полный цикл.)

В последующие годы вы можете обнаружить увеличение количества образов из прошлого, которые появляются в ваших снах, поэтому очень важно их запоминать, чтобы эти образы не проникли обратно в подсознание.