Усталость

Глядя в окно сквозь засиженное мухами грязное стекло, за которым лишь грязный двор с клочьями тающего снега, старыми армейскими УАЗами и грудами металлолома неизвестного происхождения, полковник вспоминает детство: небольшую деревушку на берегу Енисея, блестящего на сибирском солнце и несущего свои воды к далекому холодному океану, одинокую лошадь, бредущую в поле – клочке земли, отвоеванном у тайги, запах свежескошенной травы, отцовское ружье, пахнущее маслом, пятнистую корову, мать, несущую бидон парного молока, отца, смеющегося на сенокосе, с папиросой «Беломора» в зубах, разбитую дорогу, по которой раз в неделю приезжает машина с продуктами, пойманных на отмели пескарей, плещущихся в садке, и синеглазую девочку Аню с рыжими косичками, за которые он дергал ее в школе, все это проносится перед глазами, словно яркие вспышки молний во время июльской грозы, потом училище, одежда казенного покроя, пахнущие дегтем сапоги, утренний кросс, зарядка, душевая с потрескавшимся кафелем, наряды по роте и по кухне, экзамены, учения под Астраханью, когда его укусил скорпион, районную больницу, потом выпуск, офицерские погоны вместо курсантских, военные городки, сменяющие друг друга, одинаковые, с бараками из почерневших бревен, казармами, глядящими черными окнами в пустоту русской глубинки, общежитиями для офицеров, город за городом, похожие словно близнецы, по всей стране, полковник вспоминает танк, застрявший в болоте, из-под гусениц которого летит грязь и тина, а также лягушки, невесть как попавшие в траки, матерящегося комбата, молодых солдат-срочников, увязающих по пояс в грязи, и березы, белые русские березы, хороводом обступившие болото, полковник вспоминает Афганистан, переброску на рассвете, военный аэродром, рев взлетающих самолетов, которые будут возвращаться только с одним грузом, грузом двести, невыносимую жару, пыль и горы, нависающие с неба, давящие, прижимающие к земле, сухую дробь автомата Калашникова, бородатых душманов, засевших на склоне за обломками скалы, обрушенной камнепадом, выжженное солнцем небо над Кандагаром, танки, пылящие по серпантину, минометную атаку, вспышки взрывов, свист мины, внезапно рухнувшей с неба, невыносимый гул в ушах, беззвучный крик рядового, кажется, из Харькова, которому оторвало ноги, медсанбат, медсестру, имени которой уже и не вспомнит, мимолетный роман, возвращение на родину, неузнаваемо изменившуюся за время его отсутствия, развал Союза, смерть отца, похороны на старом кладбище, за которым начинается уже тайга, под сенью огромных елей, на раскидистых лапах которых лежат капли только что прошедшего дождя, плачущую мать, свой дрожащий голос, слова, срывающиеся с губ, нервные, звонкие, мама, не плачь, ему хорошо, он радуется за нас, что мы живы, что мы здесь, что мы помним его, поминки, возвращение в часть и серые будни очередного военного городка, времена года, сменяющие друг друга, год за годом, бредущие по бездорожью жизни, словно заблудившиеся грибники, и этот двор с давно немытыми УАЗами, с грудами металлолома, с руганью ротных, словно застывший в пространстве, потерянный во времени, забытый на периферии, как ускользающий смысл существования, - все это полковник вспоминает, глядя в окно, а нервные пальцы сжимают холодную сталь табельного пистолета, и вместе с воспоминаниями медленно поднимается рука и ползет к виску, полковник чувствует, как сталь холодит кожу, и перед тем, как будет нажат курок, полковник еще раз вспомнит Енисей и тайгу, и лошадь, и пескарей, и синеглазую девочку Аню, и когда раздастся выстрел и огонь опалит кожу, и пуля войдет в череп, полковник еще раз вспомнит небо над Кандагаром и пленных душманов и свой собственный крик, тонущий в реве самолетов и гуле танков, несущихся мимо:

- Хули стоите? В расход их, мать вашу, в расход!