Сквозной эксперимент, превращающий мир Аристотеля в мир Коперника

В сквозном эксперименте Галилея⁹³ логика и мир Аристотеля погружаются в своеобразный анабиоз и — неким предельным переходом — превращаются в логику и мир Коперника — Галилея. Движение тел мысленно ставится Сальвиати в такие условия, чтобы аристотелевские причины "изменения места" существовали, но... не могли действовать, чтобы предельная идеализация Аристотеля оказалась средним звеном, обнаружила за собой (до себя) иную, новую идеализацию.

В сквозном эксперименте вводятся пустота (отсутствие сопротивления среды), идеально гладкая поверхность скольжения тел, идеально гладкое шаровое тело, бесконечная плоскость его движения. В этих условиях движение "к естественным местам" Аристотеля оказывается инерционным или ускоренным движением Галилея, движением в никуда. Для ускоренного движения "тяготение к своему месту" перерастает в иную причину — дифференциальное воздействие внешних сил. Естественным местом становится каждое место, проходимое телом и рассчитанное в векторе его бесконечного движения.

Затем движение по наклонной плоскости вверх и движение вниз (замедление — ускорение) взаимно гасятся; на поверхности, параллельной поверхности Земли, но бесконечной (?), движение не может ни замедлиться, ни ускориться, и, после многих сомнений и контрпримеров, бедный Симпличио встает перед неожиданным решением...

"Сальвиати... Скажите мне, что произошло бы с тем же движущимся телом на поверхности, которая не поднимается и не опускается?

Симпличио... Мне кажется... что оно, естественно, должно оставаться неподвижным...

Сальвиати. Так, думаю я, было бы, если бы шар положить неподвижно; но если придать ему импульс движения в каком-нибудь направлении... сколь долго, полагаете вы, продолжалось бы движение этого тела?"

После мучительных попыток "рассуждать по Аристотелю" и убедившись, что в таких условиях рассуждение по Аристотелю и есть "рассуждение по Галилею", Симпличио отвечает: "Столь долго, сколь велика длина такой поверхности, без спуска и подъема.

Сальвиати. Следовательно, если бы такое пространство было беспредельно, движение по нему равным образом не имело бы пределов, т.е. было бы постоянным?

Симпличио. Мне кажется, что так..." (/ 246).

Аристотелевская "причина бытия движения" стала тождественной отсутствию причин, изменяющих движение. Отсутствие "причин — сил" становится единственной "причиной" (это уже логически иное понятие причины) бесконечного инерционного движения.

Это новое понятие равняется "беспричинности" в логике Аристотеля. Величайший подвиг Галилея состоит в обнаружении тех предельных условий, в которых принцип Аристотеля (движение по кругу с источником движения типа "рычаг") тождествен принципу Галилея (бесконечное прямолинейное инерционное движение "идеального снаряда"). Соответственно логика "идеальных форм" превращается в логику "дифференциальной детерминации".

Но превращение "образов движения" (круг — прямая линия) как образов бесконечности и превращение идеи "начала движения" — это не два различных превращения. Преобразование "движений рычага" (как основы всевозможных перемещений) в движение "снаряда" задает — для абсолютно пустого пространства — траекторию бесконечного прямолинейного инерционного движения. Замкнутый круг Аристотеля, распрямился в бесконечную окружность движения по... прямой линии, потому что в природе вещей исключаются силы, имманентно (без вмешательства извне) искривляющие движение во времени и пространстве.

Новая геометрия, в основе которой заложен "фигурный синтез" бесконечно большой окружности, и новая логика причинности, в основе которой заложено отщепление "причин движения" от причин, "изменяющих движение", возникают вместе, одно через другое. Но этот первый момент, связанный со "сквозным экспериментом", — лишь начало "фигурного синтеза" и порождения "рассудочных форм". Основной сдвиг — впереди.

Пока отметим, что сквозной эксперимент Галилея логически осмысливается как тождество аналитических суждений (по отношению к миру Аристотеля) и синтетических априорных суждений (по отношению к миру Коперника — Галилея).

Итак, в "сквозном эксперименте" Галилея средоточием противоречивости является "экстраполяция на бесконечность" конечных определений аристотелевского мира и аристотелевской логики.