Несоразмерность науки и веры

Галилей формулирует теоретическое различие между суждениями науки и веры. С одной стороны, он отмечает автономию научнаго знания, оцениваемого по .правилам экспериментального метода ("чувственный опыт" и "точные доказательства"). С другой стороны, эта автономия науки от Священного Писания находит свое оправ­дание в ''намерении Святого Духа научить нас, как попасть на небо, а не как перемещается небо". Опираясь на высказывания св. Авгус­тина (In Genesim ad literati), Галилей говорит, что Бог дал нам чувства, речь и разум, и с их помощью мы можем поттучить «естественные заключения", достижимые "или в чувственном опыте, или путем необходимых доказательств". Священное Писание — не трак­тат по астрономии: "Если бы его авторы намеревались убедить народ в расположении и движении небесных тел и мы должны были получить эти сведения из Священного Писания, мне кажется, они не были бы столь скудными в сравнении с теми удивительными заключениями, которые содержатся в астрономии". Действительно, в Писании "даже не упоминаются планеты, за исключением Солнца и Луны, и только один или два раза Венера под именем Люцифера". Короче: в Священном Писании нет цели "научить нас движется ли небо или оно неподвижно, имеет форму сферы, диска или оно плоское, а также находится ли Земля в его центре или сбоку». Нет никакого намерения привести нас к другим заключениям такого же рода и связанным с ними выводам, что без них нельзя принять ту или другую сторону, каковыми являются суждения о движении или покое Земли и Солнца". Поэтому "в спорах о проблемах, связанных с природными явлениями, следует опираться не на авторитет Священного Писания, а на чувственный опыт и необходимые доказательства: потому что и Священное Писание, и природа на равных исходят от божественного Слова, первое — как наставление Святого Духа, а вторая — как старательная исполнительница распоряжений Бога. Более того, в Священном Писании в наших интересах иногда говорятся вещи, буквально отличные от абсолютной истины, а природа, напротив, неумолима и неизменна и никогда не выходит за границы своих законов, как бы заботясь о том, чтобы пружины и способы ее действий были понятны людям; кажется, что природные явления, о которых мы узнаем благодаря ли чувственному опыту или на основании необходимых доказательств и заключений, не должны быть подвергнуты сомнению или осуждены из-за того, что в Писа­нии говорится иное, поскольку не каждое высказывание Писания связано столь суровыми законами, как каждое природное явление, и Бог не менее открывается нам в явлениях природы, нежели в речениях Священного Писания".

Итак, заявлено об автономии науки: сведения на основании "чувственного опыта" или "необходимых доказательств" не зависят" от авторитета Священного Писания. Но если Писание не трактат по астрономии, каково же его назначение? О чем оно говорит нам? Каковы те "истины", которые, в дополнение к наукам, оно может сообщить и утвердить? На подобные вопросы Галилей отвечает: "Я полагаю... что авторитет Священного Писания чудесен, ... нечто за пределами человеческого понимания не может оказаться доступным людям никаким иным образом, кроме как через Священное Писание". Суждения веры связаны с нашим спасением ("как пере­меститься на небо"), с "установлениями абсолютной и нерушимой истины". Иными словами, Священное Писание — это весть о спасении, оставляющая в неприкосновенности автономию научного исследования.

Галилей высказывает следующие важные суждения:

1). Ошибаются те, кто считает, что следует всегда придерживаться "буквального значения слов", поскольку тогда в Писании, пишет Галилей в письме дону Бенедетто Кастелли в 1613 г., обнаружились бы не только различные противоречия, но и страшная ересь и даже богохульство; пришлось бы наделить Бога ногами, руками, глазами, телесными и человеческими эмоциями — такими, как гнев, раская­ние, ненависть, а также иногда забвением прошлого и незнанием будущего.

2). Из этого следует, что, поскольку Писание "обращено к про­стому народу", его "повествования должны вызывать истинные чувства и размышления, так, чтобы чувства не тонули в словах".

3). Писание "не только может, но и действительно должно открывать за внешним значением слов нечто более глубокое". Ведь авторы обращались к "грубым и неорганизованным народам".

4). "И поскольку очевидно, что две истины никогда не могут противоречить одна другой, задача комментаторов Священного Пи­сания найти истинный смысл текстов, согласующийся с естествен­ными заключениями, к которым нас привели очевидный смысл или необходимые доказательства".

5). Таким образом, наука становится одним из инструментов интерпретации Священного Писания. Действительно, "уверившись в некоторых суждениях, мы должны воспользоваться ими как удоб­нейшим средством для истинного истолкования Писания".

6). С другой стороны, Галилей утверждает в письме к монсеньору Пьеру Дини в 1615 г., что нужно очень осторожно подходить к "естественным заключениям, не связанным с верой, к которым могут привести опыт и необходимые доказательства". "Было бы опасно приписывать Священному Писанию какое-либо суждение, хотя бы один раз оспоренное опытом". Действительно, "кто сможет" положить предел человеческой мысли? кто посмеет утверждать, что нам уже известно все, что можно узнать о мире?"

7). Писание не могут толковать не сведущие в науке люди. Наука идет вперед и поэтому опасно навязывать Священному Писанию идеи (например, Птолемея), которые впоследствии могут быть оп­ровергнуты. Так что "для всего, связанного со спасением и утверж­дением веры, как можно с уверенностью сказать, по надежности мы никогда не найдем никакого другого значимого и эффективного учения. И, возможно, было бы лучшим советом не добавлять без необходимости другие; явилось большим беспорядком вводить их по требованию лиц, которые, даже если говорят по наитию свыше, совершенно лишены понимания, необходимого для того, чтобы пусть не опровергнуть, но хотя бы понять доказательства, с помощью которых точные науки выводят некоторые заключения".

Итак: 1) Писание необходимо для спасения человека; 2) "идеи, связанные со спасением и утверждением веры", столь надежны, что ''нет никакой опасности появления какого-либо другого значимого и эффективного учения"; 3) Писание, судя по его целям не имеет касательства к тому, что может быть установлено в "чувственном опыте с необходимыми доказательствами"; 4) Писание, когда в нем говорится о том, что необходимо для нашего спасения (или о не познаваемом другим способом или наукой), не может быть опро­вергнуто; 5) однако Писание часто нуждается в интерпретации, поскольку его авторы обращались к "грубому и неорганизованному народу"; 6) наука может найти средство для правильных интерпре­таций; 7) не все интерпретаторы Писания непогрешимы: 8) не следует искать в Писании ответов на вопросы, которые человек может решить собственным разумом; 9) наука автономна: ее истины устанавливаются чувственным опытом и надежными доказательствами, а не на основе авторитета Писания; 10) оно не играет важной роли в решении естественнонаучных проблем.

Наука и вера, по Галилею,, несоразмерны. Но, будучи несоразмерными, они совместимы. То есть речь идет не о или—или, а, скорее, о и—и. Научное "рассуждение контролируется опытным путем, дает нам понять, как функционирует этот мир; религиозное рассуждение – это рассуждение о спасении, и оно занято не вопросом «что», но смыслом» всей нашей жизни. Наука нейтральна к миру ценностей; вера некомпетентна в вопросах факта. Наука и вера занимаются каждая своим делом: и на этом основании они сосуществуют. Они не противоречат друг другу и не могут противоречить, поскольку несоразмерны: наука говорит нам, "как перемещается небо, а вера — "как попасть на небо".

А когда появляется то, что кажется противоречием, сразу возни­кает подозрение, что или ученый превратился в метафизика, или верующий принимает священный текст за трактат по физике или биологии.