КАТЕГОРИИ:
АстрономияБиологияГеографияДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
V. ОАЗИС
Я уже столько говорил вам о пустыне, что, прежде чем заговорить о нейснова, хотел бы описать оазис. Тот, что встает сейчас у меня перед глазами,скрывается не в Сахаре. Но самолет обладает еще одним чудесным даром - онмгновенно переносит вас в самое сердце неведомого. Еще так недавно вы,подобно ученому-биологу, бесстрастно разглядывали в иллюминатор человеческиймуравейник - города, что обосновались на равнинах, и дороги, которыеразбегаются от них во все стороны и, словно кровеносные сосуды, питают ихсоками полей. Но вот задрожала стрелка высотомера - и травы, только чтозеленевшие далеко внизу, становятся целым миром. Вы - пленник лужайкипосреди уснувшего парка. Отдаленность измеряется не расстоянием. За оградой какого-нибудь садапорою скрывается больше тайн, чем за Китайской стеной, и молчание ограждаетдушу маленькой девочки надежнее, чем бескрайние пески Сахары ограждаютодинокий оазис. Расскажу об одной случайной стоянке в дальнем краю. Это было вАргентине, близ Конкордии, но могло быть и где-нибудь еще: мир полон чудес. Я приземлился посреди поля и вовсе не думал, что войду в сказку. Ни вмирной супружеской чете, меня подобравшей, ни в их стареньком "форде" небыло ничего примечательного. - Вы у нас переночуете... И вот за поворотом в лунном свете показалась рощица, а за нею дом. Чтоза странный дом! Приземистая глыба, почти крепость. Но, едва переступивпорог, я увидел, что это сказочный замок, приют столь же тихий, столь жемирный и надежный, как священная обитель. Тотчас появились две девушки. Они испытующе оглядели меня, точно судьи,охраняющие запретное царство; младшая, чуть надув губы, постучала о полсвежесрезанным прутиком; нас представили друг другу, девушки молча и словнобы с вызовом подали мне руку - и скрылись. Было забавно и мило. Совсем просто, беззвучно и мимолетно мне шепнули,что начинается тайна. - Да-да, они у нас дикарки, - только и сказал отец. И мы вошли в дом. Мне всегда была по душе дерзкая трава, что в столице Парагваявысовывает нос из каждой щелки мостовой, - лазутчица, высланная незримым, новечно бодрствующим девственным лесом, она проверяет, все ли еще город вовласти людей, не пора ли растолкать эти камни. Мне всегда была по душе такаявот заброшенность, по которой узнаешь безмерное богатство. Но тут и яизумился. Ибо все здесь обветшало и оттого было полно обаяния, точно староезамшелое дерево со стволом, потрескавшимся от времени, точно садовая скамья,куда приходили посидеть многие поколения влюбленных. Панели на стенахпокоробились, рамы окон и дверей изъел древоточец, стулья колченогие...Чинить здесь ничего не чинили, зато пеклись о чистоте. Все было вымыто,надраено, все так и сверкало. И от этого облик гостиной стал красноречив, как изрезанное морщинамилицо старухи. Щели в стенах, растрескавшийся потолок - все было великолепно,а лучше всего паркет: кое-где он провалился, кое-где дрожал под ногой, точнозыбкие мостки, но притом, навощенный, натертый, сиял как зеркало. Занятныйдом, к нему нельзя было отнестись со снисходительной небрежностью, напротив- он внушал величайшее уважение. Уж конечно, каждый год вносил новуючерточку в его сложный и странный облик, прибавлял ему очарования, тепла идружелюбия, а кстати прибавлялось и опасностей, подстерегавших на пути изгостиной в столовую. - Осторожно! В полу зияла дыра. Провалиться в нее опасно, недолго и ноги переломать,заметили мне. Никто не виноват, что тут дыра, это уж время постаралось.Великолепно было это истинно аристократическое нежелание оправдываться. Мнене г1000оворили: "Дыры можно бы и заделать, мы достаточно богаты, но..." Неговорили также, хоть это была чистая правда: "Город сдал нам этот дом натридцать лет. Город и должен чинить. Посмотрим, чья возьмет..." Дообъяснений не снисходили, и эта непринужденность приводила меня в восторг.Разве что скажут мельком: - Да-да, обветшало немножко... Но говорилось это самым легким тоном, и я подозревал, что мои новыедрузья не слишком огорчаются. Вообразите - в эти стены, столько повидавшиена своем веку, нагрянет со своими святотатственными орудиями артелькаменщиков, плотников, краснодеревцев, штукатуров и за одну неделю изменитдом до неузнаваемости, и вот вы - как в гостях. Не останется ни тайн, ниукромных уголков, ни мрачных подвалов, ни одна западня не разверзнется подногами - не дом, а приемная в мэрии! Не диво, что в этом доме две девушки скрылись мгновенно, как поволшебству. Если уж гостиная полна сюрпризов, словно чердак, то каковы жездесь чердаки! Сразу догадываешься, что стоит приотворить дверцукакого-нибудь шкафчика - и лавиной хлынут связки пожелтевших писем,прадедушкины счета, бесчисленные ключи, для которых во всем доме не хватитзамков и которые, понятно, ни к одному замку не подойдут. Ключивосхитительно бесполезные, поневоле начинаешь думать да гадать, для чегоони, и уже мерещатся подземелья, глубоко зарытые ларцы, клады старинныхзолотых монет. - Не угодно ли пожаловать к столу? Мы прошли в столовую. Переходя из комнаты в комнату, я вдыхал разлитыйповсюду, точно ладан, запах старых книг, с которым не сравнятся никакиеблаговония. Но лучше всего было то, что и лампы переселялись вместе с нами.Это были тяжелые старинные лампы, их катили на высоких подставках из комнатыв комнату, как во времена самого раннего моего детства, и от них на стенахоживали причудливые тени. Расцветали букеты огня, окаймленные пальмовымилистьями теней. А потом лампы водворялись на место, и островки светазастывали неподвижно, а вокруг стыли необъятные заповедники тьмы, и тампотрескивало дерево. Вновь появились обе девушки - так же таинственно, так же безмолвно, какпрежде исчезли. И с важностью сели за стол. Они, верно, успели накормитьсвоих собак и птиц. Распахнув окна, полюбоваться лунной ночью, надышатьсяветром, напоенным ароматами цветов и трав. А теперь, разворачивая салфетки,они краешком глаза втихомолку следили за мной и примеривались - стоит липринять меня в число ручных зверей. Ведь они уже приручили игуану, мангусту,лису, обезьяну и пчел. И вся эта компания жила мирно и дружно, будто в новомземном раю. Девушки обращали всех живых тварей в своих подданных,завораживали их маленькими ловкими руками, кормили, поили, рассказывали имсказки - и все, от мангусты до пчел, их заслушивались. И я ждал - вот сейчас эти две проказницы, беспощадным зорким взглядомнасквозь пронизав сидящего напротив представителя другого пола, втайневынесут ему приговор - скорый и окончательный. Так мои сестры, когда мы былидетьми, выводили баллы впервые посетившим нас гостям. И когда застольнаябеседа на миг стихала, вдруг звонко раздавалось: - Одиннадцать! И всей прелестью этой цифры наслаждались только сестры да я. Теперь,вспоминая эту игру, я внутренне поеживался. Особенно смущало меня, что судьибыли столь многоопытные. Они ведь прекрасно отличали лукавых зверей отпростодушных, по походке своей лисы понимали, хорошо она настроена или к нейнынче не подступишься, и ничуть не хуже разбирались в чужих мыслях ичувствах. Я любовался этой зоркой, строгой и чистой юностью, но было бы кудаприятнее, если бы они переменили игру. А пока, опасаясь получить"одиннадцать", я смиренно передавал соль, наливал вино, но, поднимая глаза,всякий раз видел на их лицах спокойную серьезность судей, которых подкупитьнельзя. Тут не помогла бы даже лесть - тщеславие им было чуждо. Тщеславие, ноне гордость1000: они были о себе столь высокого мнения, что я ничего похожего неосмелился бы высказать им вслух. Не пытался я и покрасоваться перед ними вореоле моего ремесла, ведь и это не для робких - забраться на вершинуплатана только затем, чтоб поглядеть, оперились ли птенцы, и дружески с нимипоздороваться. Пока я ел, мои молчаливые феи так неотступно следили за мной, так частоя ловил на себе их быстрые взгляды, что совсем потерял дар речи. Наступиломолчание, и тут на полу что-то тихонько зашипело, прошуршало под столом истихло. Я поглядел вопросительно. Тогда младшая, видимо, удовлетвореннаяэкзаменом, все же не преминула еще разок меня испытать; впиваясь в кусокхлеба крепкими зубами юной дикарки, она пояснила невиннейшим тоном - конечноже в надежде меня ошеломить, окажись я все-таки недостойным варваром: - Это гадюки. И умолкла очень довольная, явно полагая, что этого объяснениядостаточно для всякого, если только он не круглый дурак. Старшая сестраметнула в меня быстрый, как молния, взгляд, оценивая мое первое движение;тотчас обе как ни в чем не бывало склонились над тарелками, и лица у нихбыли уж такие кроткие, такие простодушные... У меня поневоле вырвалось: - Ах вон что... гадюки... Что-то скользнуло у меня по ногам, коснулось икр - и это, оказывается,гадюки... На свое счастье, я улыбнулся. И притом от души - притворная улыбка ихбы не провела. Но я улыбнулся потому, что мне было весело и этот дом скаждой минутой все больше мне нравился, и еще потому, что хотелось побольшеузнать о гадюках. Старшая сестра пришла мне на помощь: - Под столом в полу дыра, тут они и живут. - И к десяти вечера возвращаются домой, - прибавила младшая. - А днемони охотятся. Теперь уже я украдкой разглядывал девушек. Безмятежно спокойные лица, агде-то глубоко - живой лукавый ум, затаенная усмешка. И это великолепноесознание своей власти... Я сегодня что-то замечтался. Все это так далеко. Что стало с моимидвумя феями? Они уже, конечно, замужем. Но тогда, быть может, их и неузнать? Ведь это такой серьезный шаг - прощанье с девичеством, превращение вженщину. Как живется им в новом доме? Дружны ли они, как прежде, с буйнымитравами и со змеями? Они были причастны к жизни всего мира. Но настает день- и в юной девушке просыпается женщина. Она мечтает поставить наконецкому-нибудь "девятнадцать". Этот высший балл - точно груз на сердце. И тогдапоявляется какой-нибудь болван. И неизменно проницательный взор впервыеобманывается - и видит болвана в самом розовом свете. Если болван прочтетстихи, его принимают за поэта. Верят, что ему по душе ветхий, дырявыйпаркет, верят, что он любит мангуст. Верят, что ему лестно доверие гадюки,прогуливающейся под столом у него по ногам. Отдают ему свое сердце - дикийсад, а ему по вкусу только подстриженные газоны. И болван уводит принцессу врабство.
Дата добавления: 2015-09-13; просмотров: 104; Мы поможем в написании вашей работы!; Нарушение авторских прав |