Воспоминания духовных чад

Зинаида Дубинец г. Таганрог:

«Мое знакомство с отцом Виталием произошло в 1956 го­ду. Это были дни моей бурной молодости: танцы, клубы, без-печность. Мама заставляла меня ходить в церковь, но я была ленива и ходила редко. Однажды она привела домой на ноч­лег одну женщину с работы, так как было поздно и транспорт уже не ходил. Женщина оказалась баптисткой. Она вовлек­ла меня в свое собрание, и я с увлечением стала приходить на их встречи. Мама впала в большую скорбь. Со слезами она уговаривала меня пойти в церковь и поговеть. Но у меня уже почти не осталось веры в Православие, возникли со­мнения в правильности почитания святых икон, только почему-то я не переставала креститься, даже на баптистских собраниях. Бывало, выходим с мамой из дома и расходимся в раз­ные стороны: мама в церковь, я — к баптистам. Однажды мама, придя в храм, встала у иконы Страшного Суда и заплакала. Подходит к ней женщина и спрашивает: "Что вы так плачете?" Мама рассказала ей обо мне и женщина ре­шила помочь. Мама описала ей мою внешность.

Перед Пасхой мама с большим трудом уговорила меня пойти причаститься в церковь. Я пошла в другой приход, где меня никто не знал, с твердым намерением не говорить на исповеди о том, что хожу к баптистам. И в церкви со мной случилось невероятное. Духовник во время общей исповеди спрашивает: "Отрекались ли веры Православ­ной?" Этот вопрос меня как громом поразил. При всем моем твердом намерении не говорить об этом грехе, я вся затре­петала и залилась слезами. Священник, видя мое состояние, поисповедовал меня отдельно и многое разсеял в моих со­мнениях. После исповеди я не стала ходить к баптистам, но нанесенный ими вред остался в моей душе.

Я стала чаще ходить в церковь. Однажды подходит ко мне та женщина, которая познакомилась с моей мамой, и спрашивает меня: "Вы Зина?" Отвечаю, что я. Тогда она дала мне почитать книжечку про баптистов и сказала: "Приехал монах, не хотите его увидеть, познакомиться?" Этим мона­хом был отец Виталий, он тогда странничал. "Посмотреть на монаха" я пошла с мамой. Он остановился у одних на­дежных людей, где его скрывали от милиции. Там собра­лось очень много народа, комнаты были забиты людьми. Меня сильно устрашило, как кричали бесноватые. В душе я стала просить Бога: "Господи, я отдам Тебе всю жизнь, толь­ко не посети меня такой болезнью". Среди богомольцев было много молодых девиц, все они были одеты скромно,, почти по-монашески. Я же была одета модно. Меня сторо­нились, видимо побаиваясь, что я могу донести. Поэтому, когда девушки стали по двое прикладываться к иконам, ник­то не захотел встать в пару со мной. Батюшка только посматривал на меня, а потом сказал: "Я завит, как баран..." и прочее. Я поняла, что он обличает меня, хотя говорил как бы о себе. В этот вечер отец Виталий всем раздавал подарки: кому иконочку, кому конфеты или мандаринку... Мой гостинец он отдал маме, а я не поинтересовалась тогда, что это было. До­мой мы ушли после двух часов ночи. Утром мама собралась на работу, а я осталась одна и стала читать акафисты Иисусу Сладчайшему и Божией Матери. Когда я взглянула на ба­тюшкин подарок, по моему телу пробежала дрожь, меня объял страх и трепет — на иконе у Богородицы было три руки! Я тогда еще не знала историю иконы, именуемой Троеручица, а отец Виталий, провидя мое состояние и помыс­лы иконоборства и неверия, дал мне именно эту икону.

Во время чтения акафиста я вдруг вспомнила, что за­была у отца Виталия свой жакет. Его необходимо было заб­рать до прихода мамы, чтобы она не ругала меня — новые вещи покупались тогда редко, времена были трудные. Но как найти дом, где мы были ночью? Дорогу я не запомнила и решила пойти к той женщине, которая пригласила меня к Батюшке. Стала собираться: намочила голову, расправи­ла свою завивку, накинула платок и надела самую простую одежду. Женщина объяснила мне, как найти отца Виталия и сказала, чтобы я всю дорогу читала Иисусову молитву, иначе меня не пустят. Я сделала так, как она сказала. Когда я пришла, народу опять было много. Шла трапеза. Батюш­ка быстро поднялся и посадил меня на свое место, поста­вил передо мной всякие яства, но я ничего не ела, стесня­лась. Сестры подталкивали меня: "Ешь, не бойся. Старец тебя кормит". А отец Виталий все не отходил от меня и на­певал "Странника", "Что ты скучно сидишь в кельи", "Не ропщи на суровую долю" — песни, в которых говорилось о монашестве.

Эта икона прославилась во время иконоборчества в VIII веке. По приказанию Византийского императора Святому Иоанну Дамаскину, защитнику иконопочитания, отсекли правую руку. Святой горячо молил­ся перед иконой Божией Матери и получил исцеление. В память о чуде он поместил в нижней части иконы серебряное изображение руки, от­куда и пошло название иконы — «Троеручица».

Вскоре по благословению Батюшки я поехала в Глинс­кую пустынь, где увидела дивных старцев, познакомилась с монашеской жизнью. Эта жизнь привлекала меня, но я еще не решалась сделать выбор. Однажды мне предстояла встре­ча с друзьями моей молодости, которые увлекали меня к мирским удовольствиям, настоятельно советовали выйти замуж. Я не знала теперь, как мне вести себя с ними. Ночью мне приснился Батюшка, облаченный в белые ризы, и с Евангелием в руках — он сказал, как я должна поступать в этом случае. Через год я была уже послушницей Свято-Покровского женского монастыря в городе Бар Винницкой области. Отец Виталий указал мне мой жизненный путь, по которому я иду, подкрепляемая его молитвами. И по отшествии своем ко Гос­поду он не оставляет своих чад.

Господи, молитвами отца моего духовного, схиархимандрита Виталия, прости и помилуй меня, грешную».

Лидия с. Федоровка:

«Об отце Виталии я много слышала от таганрогских се­стер, и Господь сподобил меня встретиться с ним. Это про­изошло в 1956 году, когда мне было 19 лет. Он тогда жил у одной рабы Божией Татьяны на Северном поселке. Меня привезли к ней в дом. Дорогой я выучила молитву и несмело прочла ее у дверей. Отец Виталий ответил: "Аминь", открыл дверь и сказал: "Заходи, раба Божия Лидия". А ту, что приве­ла меня, не пустил (позже стало известно, что из ревности к отцу Виталию она пыталась ему навредить).

Посадил он меня на табуретку и спросил, как я крещусь. Я перекрестилась. Матушкам тем временем дал послушание — чинить старень­кое пальто, которое где-то нашли (в то время одна фуфайка была на четверых, носили поочереди). Потом была общая трапеза, после нее читали молитвы. Было уже поздно и меня оставили ночевать.

Утром я получила наставление: непрестанно читать Иисусову молитву, а утром и вечером ограждать крестным знамением все части тела — во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа. Батюшка сам надел на меня пальто и сказал, чтобы я все надевала сперва на правую руку, а потом на левую, и обу­ваться велел так же. Батюшка дал мне с собой денег, их ока­залось ровно столько, чтобы доехать домой. Еще он пода­рил мне отрез на платье и мандарины, а я тогда даже не зна­ла, что это за фрукт такой. Этим он как бы предсказал мне, что я побываю у него в Грузии. Так прошла моя первая встре­ча с отцом Виталием.

В то время отец Виталий много странствовал по свя­тым местам, и брал нас с собой. Эти поездки были незабыва­емыми. Однажды, когда мы стояли в ожидании попутной ма­шины на Ростов, отец Виталий сказал слова, которые мне запомнились: "Вас мне даровала Матерь Божия".

Никогда не забуду, каким я увидела отца Виталия в Глин­ской пустыни. В какой-то момент он весь преобразился, стал таким сияющим. Мы почувствовали на нем особую благодать Божию — это трудно передать словами. Мы были свидетеля­ми многих чудес во время этих поездок.

Возвращались мы как-то с престольного праздника в селе Обуховка. От сестер я знала, что у Батюшки больные почки и ему надо кушать арбузы. Когда ехали мимо рынка, я отстала. Там одна женщина торговала арбузами: один ар­буз стоил 3 рубля, но по надрезу было видно, что он не очень спелый, а другой, хороший, стоил на 20 копеек дороже. Я попросила уступить, потому что денег у меня хватало толь­ко на первый, но хозяйка не согласилась, и мне пришлось взять розовый. Прихожу к Никольскому храму, в ограде ко­торого жила монахиня Нина, а она уже ставит на стол чугу­нок для Батюшки. Поднесла я ему арбуз и скорбно так гово­рю: "Вот вам арбуз, но он неспелый". Батюшка молча его взял, а через несколько минут слышу, зовет меня. Прихожу, стоит на столе мой арбуз разрезанный — весь красный, са­харный. Батюшка всех угостил.

Когда мы с отцом Виталием были под Ростовом-на-Дону, сестры обычно в церкви читали в 12 часов ночи полунощни-цу. А мне однажды в это время так захотелось спать, что я тут же легла на голый пол на клиросе и уснула. И снится мне: ночь, город, большие многоэтажные дома, отец Виталий не­сет большое Распятие на плечах. Пронес полпути и дал его мне: Я понесла, а Батюшка за мной наблюдает со стороны. Потом подошел, взял у меня крест и поставил его на том ме­сте, куда я донесла, и сказал: "Ну, теперь молись". Тут я про­снулась. Потом Батюшка спросил, что мне снилось. Я рас­сказала, а он улыбнулся и сказал мне: "Сестра Лидия побила об двадцатый век железные подковы". Позже, когда мы были у него в пустыне, он сказал: "Такого креста, как сестра Ли­дия, никто не понесет из этих сестер".

С 1969 по 1988 год я не видела отца Виталия. У меня заболела мама раком желудка, потом она умерла. Я осталась жить в деревне, стала работать в колхозе, 17 лет мыла на ферме фляги. Ездила только в храм, да и то по большим праз­дникам. В 1988 году получаю от» отца Виталия из Тбилиси письмо, в котором он писал: "Постарайся приехать. Знай, кто хочет спастись, все бросит и аки крылатая птица поле­тит, ища Бога". Это было последнее его письмо ко мне. Ка­кой же он радостный был, когда я приехала. Сразу обнял меня, как отец блудного сына, повел на кухню и стал меня угощать. А мне глаза застилали слезы — ничего не видела. Батюшка сказал, что я приехала с благодатью. Это потому, что в поезде я помогла молодой женщине нянчить ее двух крохотных детишек. Все дни я проплакала — душа чувствова­ла, что больше не увижу своего дорогого отца. Батюшка не­сколько раз показывал на сердце: "Вот здесь у меня болит". Так он предсказал, что будет у меня по нему болеть сердце.

Когда я уезжала, он сказал мне: "А сестра Лидия будет слепая и глухая". Я ожидала, что могу ослепнуть, а вот что еще и оглохну... И еще сказал напоследок: "Пусть тебя толь­ко кто обидит, так я им..." — и замолчал. А я теперь, как кто меня обидит, кричу ему день и ночь.

Мой дорогой светильничек, мое солнышко ясное, мой молитвенничек неусыпаемый, мой незаменимый наставничек, мой отец и мать, помогай нам!»

Нина Пономаренко г. Таганрог:

«Мой отец погиб на войне, а мама, Петренко Надежда, в 1968 году приняла монашество с именем Неонилла. Ее ду­ховным отцом был отец Виталий. Она часто ездила по свя­тым местам и к Батюшке. После общения с ним она всегда светилась, и эта ее любовь к Батюшке передалась и всей на­шей семье, хотя мы никогда его не видели, а знали только по рассказам мамы.

Каково же было мое удивление, когда я получила пись­мо, где вместо адреса было написано: "Нине" — и все... В нем была открытка от отца Виталия, на которой был изображен большой крест...

Вскоре заболела раком моя сестра Валентина, а через некоторое время врачи поставили такой же диагноз и моей свекрови. Накануне ее болезни я снова получила от отца Ви­талия открытку, где был такой же крест и над ним изображе­ние Спасителя. Обе они были маловерные; и когда мы пред­ложили отслужить молебен о здравии, сестра отказалась, а вот свекровь с радостью согласилась. Через год Валентина умерла, а свекровь удачно перенесла операцию и прожила до 1994 года. Все это время она принимала каждый день по несколько капель освященной воды с молебна о ее здравий. Я не переставала обращаться в молитвах к отцу Виталию с мольбой о продлении жизни свекрови. Когда врачи узнали о ее смерти, они были удивлены, что она не умерла тогда же, в 1973 году, а прожила еще 20 лет и скончалась от инсульта. Это отец Виталий поддерживал ее жизнь своими молитвами.

У нас с мужем не было детей. Я мысленно обращалась за святыми молитвами к отцу Виталию, и вдруг получаю от него открытку с изображением младенца. Я со слезами мысленно благодарила отца Виталия, что он не оставил меня и вдруг слышу за спиной шелест одежды и голос: "Молись, раба Бо-жия, и воздастся". По моему телу прошло тепло и такая ра­дость вселилась в душу, что я, не помня себя, произнесла: "Спа­си Вас Господи, отец Виталий!"

В 1970 году у нас появился сын. В 1980 году мне опять принесли конверт от отца Виталия. Опять открытка без адреса—только слово "Нине" на конверте. Это было благословение из Псково-Печерской обители, отец Виталий призывал меня, недостойную грешницу, к Церкви.

Моя мама всегда очень желала чем-нибудь помогать хра­му, но у нее был один физический недостаток: на трех пальцах правой руки недоставало фаланг. В своей молитве она тайно молила Господа, чтобы Он помог осуществить ее желание, и вот однажды при встрече отец Виталий ей говорит: "Неонил-ла, будешь печь просфоры в церкви!" Мама даже заплакала от радости. Несколько лет по благословению отца Виталия пекла она в Георгиевской церкви очень вкусные просфоры.

Когда моя мама (монахиня Неонилла) чувствовала недо­могание, врачом ее был один Господь. Она очень просила Его в своих молитвах укрепить ее здоровье, чтобы еще послужить в церкви. Однажды ей приснился отец Виталий: он повел ее в сильный мороз на озеро купаться в проруби и приговаривал: "Лечись, Неонилла, лечись". Сон ей приснился перед Креще­нием, и мама поехала с сестрами по святым местам. С тех пор мама каждый год омывалась в крещенской воде и чувствовала себя для своих лет хорошо.

В 1992 году мама неожиданно сообщила мне, что у нее рак, но молитвой, которую ей дал отец Виталий, она живет с этой болезнью уже 15 лет. Она медленно прочитала мне эту молитву, чтобы я успела ее записать, и тут же отобрала, ска­зав, что мне еще не пришло время.

Мама слегла и проболела полтора месяца. Перед смер­тью просила привезти врачей и составить справку с диагно­зом, чтобы впоследствии не делали вскрытия. За неделю до своей кончины она, не встававшая уже с постели, вдруг сказа­ла, что наготовила много еды: "Кушайте, еды много — хватит всем". Я поняла, что она дает мне наказ, как ее поминать. От­дохнув, она добавила спокойно: "Отец Виталий обещал по­слать мне навстречу дочь Валю".

Мамы не стало 9 июня 1992 года. Когда мы везли в после­дний путь монахиню Неониллу, машина на удивление всем въе­хала через главные ворота кладбища (что было непринято) и поехала по той аллее, где была погребена моя сестра Валенти­на. Вдруг возле ее могилы машина на несколько минут заглохла и также внезапно завелась. Водитель этому очень удивлялся...

Мамин холмик вырос недалеко от Валиной могилки, на той же аллее. В первую же ночь после похорон во сне я увиде­ла отца Виталия. Он сказал: "Я не оставлю тебя, раба Божия Нина!" Батюшка, наш наставник и молитвенник, и в Царствии Небесном молит Бога о нас, грешных, и помогает нам пере­носить все невзгоды в этой жизни».

Епископ Задонский Никон:

«Моя встреча с отцом Виталием произошла в 1972 году. Я тогда узнал, что в селе Бурдино идут работы по восстанов­лению храма и поехал туда потрудиться. Клал печи, штукату­рил ограду, колокольню. Многие тогда стремились помочь благому делу, несмотря на то, что власти всячески пытались ему воспрепятствовать.

В 1973 году отец Виталий благословил меня поступать в Московскую Духовную Семинарию, но я не прошел по кон­курсу. Приезжаю я в сентябре в Бурдино с такой мыслью, что быть мне всю жизнь печником. Там как раз находился в это время отец Виталий с матерью Марией. Узнав о моей неудаче, он сделал огромную восковую свечу в руку толщи­ной, возжег ее в алтаре и целую ночь молился. Прошел ме­сяц, уже начались занятия, и вдруг неожиданно получаю те­леграмму из Одесской Духовной Семинарии о моем зачис­лении. Как оказалось, секретарь Московской Семинарии отослал мои документы в Одессу, и оттуда мне пришел вы­зов. Я со слезами благодарил Батюшку. Отец Виталий сам провожал меня до аэропорта. Перед тем, как я сел в само­лет, он показал мне на Небо и сказал: "Не забудь!" Это что­бы я никогда не забывал Бога. У меня и сейчас перед глаза­ми тот полигон, трава, цветы и отец Виталий. Самолет го­товится к взлету, а он бежит вслед и машет мне рукой.

После окончания семинарии я часто летал в Тбилиси. Придешь под благословение к владыке Зиновию, и он сра­зу отправляет к отцу Виталию. У него я исповедовался, по­лучал наставления и утешался общением.

Батюшка, встречая священников, умывал им ноги, как Иисус Христос своим ученикам. Я старался первым помыть ему ноги, но он всегда останавливал: "Слушай, что тебе говорят".

Отец Виталий заложил очень многое в мою жизнь. Все это запечатлелось: и как он обращался с людьми, и как при­нимал, как поучал. Он говорил все то, что казалось нам из­вестным, приводил примеры из тех же книг и патериков, которые мы читали, но мы очень внимательно его слуша­ли — каждый из нас думал: "Может быть, Батюшка читает это именно для меня, для моего спасения". Как-то я был в Свято-Троице-Сергиевой Лавре и там исповедовался у старца. Потом приезжаю к отцу Виталию, а он готовится меня вновь исповедовать. Я говорю ему, что недавно уже исповедовался в Лавре, а он мне: "Ну и что, что ты исповедовался". И я понял, что Батюшка отвечал за меня и за все мои действия; и где бы я ни исповедовался, я должен был обязательно все ему открывать, всю мою жизнь.

Однажды, через одну нашу болящую псаломщицу, бес стал мне подсказывать помысел воевать с ним: "Почему ты с нами не борешься? Почему меня отсюда не выгонишь?" и прочее. Я приехал с этим к Батюшке, а он говорит: "А ты не слушай бесов. У нас борьба идет с нашими страстями, а с демонами сам Господь борется".

У отца Виталия было обыкновение ничего не выбра­сывать — он собирал все бумажки и каждой находил свое применение. Когда я выкидывал в корзину использованный авиабилет, он поднимал, разглаживал его и говорил: "А это я в письме отошлю". Он знал, кому... Когда кто-то получал от него в письме билет, это означало, что нужно лететь к Батюшке. Мне он как-то раз прислал старый железнодорож­ный билет за май. И с тех пор каждый май — я жду — мне всегда приходится куда-нибудь уезжать.

Однажды я получил от Батюшки открытку с изображе­нием Божией Матери — большой Панагии. То, что я буду ар­хиереем, он предсказал за 15 лет до моей хиротонии.

В течение 20-ти лет, что я знал отца Виталия, я бывал у него почти каждый месяц. По его благословению брал лю­дей в храм, по его благословению делал постройки, по его благословению начал писать иконы. Как-то раз отец Виталий приехал ко мне на приход. Произошло это, можно сказать, чудесным образом. Ехал Батюшка с матерью Марией в село Панино Липецкой облас­ти к знакомому священнику, а вместо этого таксист привез их в село Павловка, где служил я. Подъезжает машина — глазам не верю: мать Мария выходит с отцом Виталием.

Обошли вокруг храма с благодарственной песнью "Тебе Бога хвалим", и я тут же к отцу Виталию: "Батюшка, благословите, где мне колодец копать". Он показал: "Вот тут". Выкопали мы колодец с правой стороны храма, и оттуда сразу живо пошла вода. Вода эта особая, очень вкусная, за ней и сейчас приезжают на машинах с бидонами. Так оста­лось в селе наследие от Батюшки — святой колодец. В один из своих приездов к Батюшке я предложил ему обменяться шапками. Он только покачал головой: "Вот раб Божий!" Тогда мать Мария стала его просить: "Отец Виталий, ну дай Никону шапку. Что тебе, жалко?" Он опять: "Вот раб Божий!" — и не дает. Но мать Мария все-таки уговорила его. Сейчас эта шапка у меня, и если надеть ее, когда болит голова, боль проходит. А бесноватые, надев эту шапку, начинают кричать — не выдерживают благодати. В 1989 году, когда я был еще на приходе, Владыка пред­ложил мне организовать Алексеево-Акатов женский монас­тырь в Воронеже. Я еду к Батюшке. Он говорит: "Как Владыка благословил, так и делай". Со мной была мать Анна. Она обратилась к отцу Виталию: "Батюшка, а благословите меня с отцом Никоном ехать в Воронеж".

Он спрашивает:

— В Задонск?

— Нет, Батюшка, он в Воронеж едет.

— А я думал, в Задонск. Ну, Бог благословит.

Он уже знал, что через несколько месяцев я буду намес­тником Задонского Богородицкого мужского монастыря.

Отец Виталий благословил меня совершать монашес­кие постриги. И владыка Зиновий перед смертью сказал: "Отец Никон, утешай людей, постригай". Так милостью Божией и по благословению старцев устрояется наша мона­стырская жизнь, растет число братии. В трудные минуты я и сейчас чувствую их поддержку и молитвенную помощь, их близость и участие».

Монахиня Мария (Шнуровозова) г. Колъчугино, Кемеровской обл.:

«Впервые я увидела отца Виталия в 1982 году летом. Он жил в то время после болезни на Московском проспекте в Тбилиси. Матушка Мария (ныне схиигумения Серафима), увидев меня, сказала: "Это — наша", — и повезла меня с сест­рой к отцу Виталию. По дороге к Батюшке не прошло без искушений — видимо, лукавому не хотелось нас допустить до него. Шофер кружил, колесил, чуть не налетел на столб, что-то объезжая. Потом мы его спросили, почему он так стран­но ехал, а он ответил, что ему мерещились то бугры, то боль­шие ямы, и он их "объезжал".

Приехав, мы увидели отца Виталия, сидевшего на полу скрестив ноги. Одет он был в старенький, полиня­лый подрясник с заплатками коричневого цвета. Я весьма удивилась про себя: "Такой знаменитый человек и так бед­но одет". Он смотрел на меня веселыми, озорными глаза­ми. А потом вдруг быстро повернулся к иконам, упал вниз лицом и замер, как бы заснув, а потом сказал: "Я так мо­люсь". Я удивилась и поняла, что это он меня обличает, и смеясь сказала: "Это я так молюсь".

Меня всегда поражали не только его прозорливость, но и редкое смирение и терпение. Кто бы ни пришел, он всегда первым падал в ноги, просил прощения и привет­ствовал. Глаза его всегда были веселыми, ласковыми, но ни разу я не видела его смеющимся.

В присутствии отца Виталия всегда было на душе по­койно, тепло, уютно. Забывались всякие обиды, ссоры, не­доумения, житейские проблемы, — будто их и не было. С нами был лишь Господь и отец Виталий, с которым никогда не хотелось расставаться. Также и с матушкой.

Настоятельница Свято-Серафимо-Покровского монастыря.

Когда нас, его чад, собиралось много, и у Батюшки не было возможности побеседовать с каждым отдельно, отец Виталий, подробно отвечая кому-нибудь одному на его воп­рос, часто вставлял предложение, которое совершенно не относилось к теме, но ты сразу понимал, что это сокровен­ный ответ на твой вопрос, который ты ему еще не задал. Так в течение одной беседы разрешались вопросы каждого.

Батюшка мог сидеть сколько угодно в одной позе — мы же и так сядем, и этак, и ноги вытянем, то вдруг пить захо­тим, то дремлем — нам самим становилось очевидным, на­сколько мы нетерпеливы, но все равно слушали его с от­крытыми ртами, пока матушка не попросит дать отцу Вита­лию отдых. Когда нас сажали за стол обедать, мы стеснялись и ждали, когда Батюшка начнет кушать первым, и он сидел с нами от начала и до конца обеда и через силу ел. Лишь позже мы узнали, что ему можно было есть понемногу и вообще побольше лежать, а он, по любви к нам, скрывал от нас свои болезни и терпел. Иногда он говорил: "Если бы не чада, находящиеся вокруг, я бы визжал от боли".

Батюшка не любил, чтобы о нем говорили, и особен­но, — хвалили. Однажды я ехала к нему поездом с одной сес­трой из его чад , и она много удивительного рассказывала мне об отце Виталии, о том, какой это благодатный Божий человек. Когда мы приехали, отец Виталий, по своему обык­новению приветствовал нас земным поклоном и, благосло­вив, спрашивает меня: "Она тебе в дороге обо мне говори­ла?" Я утвердительно кивнула, а он серьезно так сказал: "Это все неправда, не верь".

В другой раз ехали мы с сестрами к Батюшке и позво­лили себе, как путешествующие, покушать рыбного фарша, а был понедельник Петрова поста. Приехав, мы стали гото­виться ко принятию Святых Христовых Тайн и пошли брать у Батюшки благословение, а он кротко нам говорит: "Так надо же попоститься, а вы вчера рыбным лакомились. Вот три дня попоститесь, и будете причащаться".

Его любовь ко всем была удивительна. Все у него были отцы, братья, сестры, матери. Он боялся нас крепко обли­чать, и обличал мягко, по-отечески, с любовью. Когда же мы просили его нас ругать, он отвечал: "Да вы не выдержите, если я буду строго вас обличать и ругать".

Я всегда умилялась любви отца Виталия ко всем, в том числе и к животным. Когда он сидел в оградке на стуле или на раскладушке под гамаком, то у его ног всегда сидел кот и ждал, когда Батюшка его погладит. Однажды кот что-то на­творил, и мать Серафима сказала, чтобы сестры унесли его куда-нибудь подальше и там выпустили. Мне было жаль кота, и я даже помолилась, чтобы мать Серафима изменила свое решение. Кот же тем временем куда-то спрятался, и унести его решили утром. Поужинали, помолились (утром и вече­ром Батюшка всегда молился с нами), легли спать. На другой день после утреннего правила все занялись своими делами, а про кота забыли. Когда же после обеда мы сидели.и слуша­ли поучения Батюшки, я, к своему удовольствию, снова уви­дела кота у его ног, а сам отец Виталий смотрел на меня весе­лыми глазами и гладил его.

Велика была сила его молитвы. Когда моя дочь с мужем-священником выехала из Курской епархии в Молдавию к его родственникам, я очень переживала, что это далеко, рядом с Румынией, да и неспокойно там было. Больше года от них ничего не было слышно. Особенно я боялась их отпадения от Православия и просила Батюшку помолиться о них. Отец Виталий писал мне и утешал, что "в молитвах не оставляет". И вот однажды, к великой моей радости, получаю от дочери письмо — из Курской области, с родины преподобного Сера­фима Саровского. Оказалось, что они снова вернулись в Кур­скую епархию. Я сразу стала благодарить Господа и дорогого Батюшку за его молитвы. По его же молитвам и сын мой стал священнослужителем.

А сколько отцу Виталию и матушке пришлось претер­петь различной клеветы, оскорблений, преследований, побоев. Однажды он взял мою руку и приложил к своему телу, но там, где должны быть ребра, моя рука провалилась в пу­стоту. Сам же он никогда не рассказывал о своем подвиж­ничестве и злоключениях; о них лишь иногда рассказывала нам матушка Серафима. И много, много можно бы вспоминать об отце Вита­лии, о его жизни и чудесах, ибо воистину: "Дивен Бог во святых Своих" (Пс. 67,36)».

Схимонахиня Игнатия (Деспина Буховцева) г. Тбилиси:

«Я узнала отца Виталия в середине 1970-х годов, когда он недолгое время жил в семье одного священника в нашем доме. Его местопребывание держали в тайне, так как он жил в Тбилиси без паспорта и прописки, а это тогда строго ка­ралось властями.

Мне одна женщина потихоньку сказала, что в нашем доме поселился необыкновенный монах. Я очень захотела его увидеть и по-соседски пришла к ним в гости. После это­го я стала бывать у отца Виталия почти ежедневно. Отра­ботаю днем, и к ним бегу: помогала по хозяйству, выполня­ла разные поручения.

Один раз Батюшка очень долго со мной разговаривал. Я слушала и думала: "Зачем он мне все это рассказывает?" И лишь потом поняла, что это он обо мне говорил, о моих грехах, но так, как будто это он их совершал. Он никогда прямо не обличал, не ругал, не накладывал епитимий. Сво­им примером учил, как надо исправляться.

После исповеди у Батюшки ощущалась какая-то осо­бая легкость, домой не идешь, а словно летишь на крыльях. И так радостно на душе делается.

Огромное значение придавал отец Виталий послуша­нию. Воспитывал его в нас. Как-то приехала я из Ленинграда в новом платье, женщины стали восхищаться: "Какая у Дес­пины, оказывается, фигура!" Батюшка услышал, и дал мне другое: "Надень-ка это". Я надела его не глядя и пошла до­мой. А дома дочка говорит: "Что это на тебе за платье? Ты как из зоопарка. Его словно звери на тебе рвали". Я гляжу, и вправду: там дырка, тут дырка. Люди на меня всю дорогу смот­рели, а я не замечала, летела домой как на крыльях — так мне было хорошо. Вот что значит надеть за послушание.

Выдаю дочку замуж. Батюшка благословил свадьбу на четверг. Я говорю жениху: "Если хотите взять в жены мою дочку — делайте свадьбу в четверг, иначе не отдам ее". В четверг во дворе сигналят машины, все думают: "Кого-то хоронят". А это свадебные машины с куклами впереди при­ехали за невестой. Соседи удивляются: "Ты что, Деспина, с ума сошла? Среди недели свадьба!"

А венчались молодые на родине жениха — в Алма-Ате. Батюшка и меня благословил туда ехать. Там в храме во вре­мя службы выносили большие листы, на которых крупными буквами были написаны молитвы "Символ веры" и "Отче наш". Весь народ поет, а я не могу, не успеваю — стою и пла­чу. Я тогда никаких молитв еще не знала. Как вернулась в Тбилиси — сразу к Батюшке: "Отец Виталий, благословите меня еще раз в Алма-Ату съездить. Там весь храм поет, и мо­литвы большими буквами написаны. Я перепишу и приеду". — "Не надо тебе никуда ехать. Божия Матерь тебе все даст". Потом он что-то завернул и дал мне. А Батюшка всегда так красиво упаковывал, что жалко было развязывать, и я поло­жила этот сверток к другим его подаркам. А сама жду день, два, уже скоро месяц будет.

"Как же так, — думаю, — Батюшка сказал, что Матерь Божия даст, а она не дает?"

Пошла к Батюшке. Он зовет сестру Марию:

— Сестра Мария, слышишь, что она говорит: "Матерь Божия ей ничего не дает!"

— Как не дает? Она тебе все дала.

— Когда же она дала? Может, когда я на работе была? — спрашиваю. Я и в самом деле тогда так думала.

А сестра Мария говорит:

— Вот искушение с тобой! Что тебе отец Виталий дал? А я: "Батюшка, вы так красиво завязали, что мне жалко

развязывать".

— Благословляю тебя открыть.

Я пошла домой, открыла сверток, — а там Евангелие и молитвослов!

Потом Батюшка как-то дал мне "Жития Святых" и гово­рит: "Читай". А у меня образования — три класса греческой школы, а тут по-славянски. Я говорю:

— Батюшка, тут зигзаги какие-то. Я не могу.

— Все равно читай.

Раз Батюшка благословил, я начала читать — одну стра­ницу целый час. Голова разболелась. А Батюшка как-будто уснул. Наконец я говорю: "Батюшка, мне плохо". А он: "Я тебе говорю — читай". Потом он спрашивает меня, что я чи­тала, а я ничего не поняла. Тогда он сам рассказал мне смысл прочитанного. Потом я с трудом научилась читать молит­вослов по слогам, но Батюшка всем сказал: "Как бы ни чита­ла — не исправлять, а когда закончит читать, тогда садитесь рядом с ней и проверяйте". Так по его молитвам я быстро научилась читать и по-русски, и по-славянски.

А однажды я опечалилась очень сильно. Во время праз­дников, особенно в Рождество, Батюшку приходили поздрав­лять певчие из храма и так замечательно пели. А я не умею ни петь, ни читать. На это Батюшка сказал: "Будь у тебя го­лосок, ты бы тщеславиться начала, гордиться. А так у тебя свое послушание. Каждому Господь дает свое послушание — одному чи­тать, другому петь". Я и успокоилась. Как-то к Батюшке приехала большая семья с детьми, и я без его благословения пошла и накупила всем морожено­го. Думала, Батюшки нет дома, он и не узнает. А он увидел и разрешил дать только детям, а нам запретил есть мороже­ное совсем.

Сам Батюшка конфет никогда не ел, но меня посылал покупать шоколадные конфеты килограммами — и посылать, и раздавать его чадам.

От Батюшки ничего нельзя было скрыть. Он читал мыс­ли, знал все, что с нами было. Зашли мы с Зиной полако­миться в кафе. Потом пришли вместе к нему, а он уже все знает. Ну и досталось же нам! Однажды Батюшка рано утром стал бранить мать Ма­рию. А я слышу и удивляюсь — за что ей достается? А днем к нему приезжают два молодых священника со своими матуш­ками, с детьми: "Батюшка, благословите!" А он вдруг на них: "Вон отсюда! Заберите ваши сумки!" А мне потихоньку гово­рит: "Отвези их на вокзал, а потом — обратно сюда". Везу я их назад, а они мне и рассказали, что произошло в дороге. Оказывается, они крепко поругались: начали матушки — сло­во за слово, а потом и батюшки вмешались... А я и думаю: "Так вот почему от четырех утра до половины пятого бедная матушка получала от Батюшки нагоняй". Отец Виталий знал все — и кто к нему едет, и как в дороге себя ведет. Священни­ки эти помирились, и когда мы вернулись к Батюшке, он их принял уже радушно.

За столом у Батюшки все ели из одной большой мис­ки. Как-то раз он размешал в этой миске и борщ, и молоч­ное, и селедку, и компот. Мать Мария говорит: "Люди все разные, есть с больными желудками — они отравятся!" Но ничего — всё скушали, только косточки вынимали — то от селедки, то от вишни.

Однажды я решила дать Батюшке 200 рублей. Но в пос­ледний момент подумала, как же я матушку оставлю без подарка, и купила ей конфет на 50 рублей из этой суммы. А когда отдавала Батюшке деньги в конверте, он не глядя спро­сил: "А где мои 50 рублей?" — "Батюшка, простите". Но он сказал, что если задумала какое доброе дело, обязательно выполняй его, так как оно уже записано Ангелами.

Со мной на Рождество такой случай был. Вечером в сочельник все садятся за стол, а мне Батюшка говорит: "А ты домой иди". Все удивились: "Как? Скоро служба!" А он свое: "Пусть Деспина идет домой". Батюшка благословил — я и пошла. А дома дочка встречает вся взволнованная — зять с внучкой попали в аварию, чудом остались живы. До этого случая зять не пускал дочку в церковь, а тут и сам пошел, и дочка в праздник причастилась. Всей семьей Рождество встречали. Батюшка это предвидел.

Одно время у меня было такое испытание: как что не так — Деспина виновата. Все шишки на меня. Мне почему-то доставалось больше других. Иногда мне становилось очень обидно, и я как-то раз пожаловалась приехавшему к Батюшке архимандриту Иннокентию. Он на это мне ска­зал: "Ты разве не знаешь, что золото блестит, когда его чис­тишь?" "Да, — подумала я, — как будто легко, когда тебя чис­тят". Со временем я привыкла и даже стала сама брать на себя чужую вину. Кто-нибудь что-то не так сделает, недосмот­рит — Батюшка сделает замечание, а я, чтобы покрыть сестру, говорила, что это я сделала. Он для виду ругал меня, но за то и любил.

Отношение Батюшки к монашескому постригу было такое: сам не проси, но когда предлагают — не отказывай­ся. Меня Батюшка постриг перед Вербным воскресеньем, в Лазареву субботу. Заранее мне ничего не сказал. Перед служ­бой я услышала только, что Батюшка спросил мать Марию: "Для Деспины все готово?" А я: "Что готово?" Мне не гово­рят. Для меня так лучше было, потому что, узнай я заранее, испугалась бы, стала бы отказываться. А так приняла как

послушание. Батюшка любил повторять: "Послушание выше поста и молитвы".

Батюшка каждому давал молитвенное правило, а мне — нет. Он сказал: "Вот четки, молись. Сидя, лежа, где бы ты не была — всегда молись". У меня послушание такое — одних встречаю, других провожаю, посылки, письма отправляю. Если бы мне дали правило — где и как я бы его выполнила? Батюшка меня жалел, поэтому его и не давал.

Когда Батюшка умер, меня в городе не было. Перед отъездом я зашла к нему:

— Батюшка, так не хочу ехать, так тяжело на душе. А машина уже пришла за мной.

— Надо, Деспина, поезжай. А приедешь, меня уже не будет. Но ты приходи на могилку. И как со мной разговари­ваешь, так и говори. Я тебя услышу и увижу. Только ты меня не услышишь и не увидишь.

Я каждый день звонила, узнавала, как Батюшка себя чув­ствует. 25 ноября его парализовало, а 1 декабря он скончал­ся. Пять дней гроб стоял в храме Святого Александра Не­вского. Народ шел днем и ночью. К 5 декабря я смогла при­ехать в Тбилиси и была на отпевании. Если бы я не успела, пришлось бы, наверное, разрывать землю и открывать мо­гилу, чтобы я могла попрощаться с дорогим Батюшкой.

На сороковой день очень много людей приехало к Ба­тюшке в Тбилиси. Когда надо было уезжать — билетов не было. Тогда поезда чрез Сухуми не ходили — шла война. Я пошла в кассу — билетов нет. Что делать? Тогда я пошла на могилку Батюшки и говорю: "Батюшка, люди хотят уехать и не могут. Как же быть?" Прочитала молитвы, взяла мыслен­но благословение и вместо Дидубе, где находились железно­дорожные кассы, пошла на площадь Ленина. Думаю, зачем я сюда иду? Там встречаю кассиршу, которая мне говорит: "Дес­пина, где ты ходишь? Билеты есть! Для тебя берегу". Я при­шла домой и говорю: "Матушки, я вам достала билеты. ОтецВиталий дал". А они — земной поклон, и плачут. После этого случая, сколько ни ходила на его могилку со своими просьбами — все исполнялось. Хоть бы еще раз увидеть его. Надеюсь, ведь он говорил: "Мои дети будут около меня"».

Лейла Гогинишвили г. Тбилиси:

«Очень трудно найти слова, чтобы передать, каким был отец Виталий. Мы жили вместе с ним и матушкой Марией в одной квартире на Московском проспекте с начала 1970-х годов до дня его кончины. Жили — как одна семья. Отца Виталия звали дедушкой, на его глазах выросли наши дети. Нонна и маленький Мера-бик без дедушки не засыпали: успокаивались только, когда он их перекрестит. В детстве они всегда бегали "смотреть дедушку", и если заметят, какой ложкой он ел, старались тоже потом есть этой ложкой. А когда отец Виталий возвращался из церкви, дети радостно кричали: "Дедуска!" — и бросались раздевать его, подражая матери Марии, расшнуровывали бо­тинки, при этом смешно приговаривая: "Скушение".

Отец Виталий научил их хорошо говорить по-русски, так что когда Нонна пошла в школу, учительница решила, что у нее мама русская. Своими руками он вешал на стене иконы в детской комнате, учил детей молиться. С малень­кими он был маленький, со взрослыми — взрослый, с уче­ными — ученый. В доме его все знали и любили. Если у кого что-то случалось — шли к нему. И он всем помогал — и духов­но, и материально.

У соседа Важи сняли с машины покрышки — отец Ви­талий узнал об этом и передал ему деньги: "Не скорбите. Бог помог". Заболела маленькая девочка, а ее мама должна была идти в тот день на работу, — и отец Виталий становит-

ся нянькой. Он положил девочку на свою кровать, а сам лег на пол — следил, чтобы она не упала, и при этом так радо* вался, что ухаживает за ней.

В нашей семье всякое бывало в жизни — и сложности, и болезни. Но его молитва исцеляла. Просто посидишь рф дом с ним после работы, и куда-то пропадают озабочен­ность, усталость, раздражение — снова прибавляются силы, становишься другим человеком.

По вечерам он приходил к нам смотреть по телевизору "Новости". И если сообщали, что кто-то погиб, во время войны или из-за несчастного случая, он шел ставить свечи и молиться за упокоение их душ. Отец Виталий молился за всех. Ночью он почти не спал. Мы всегда видели свет от свечей в его комнате и знали, что он молится. Молится за нас, за то, чтобы все спаслись. Он говорил, что людей спа­сет только вера.

Мы не знали, чем он жил. Матушка, когда уходила в цер­ковь, оставляла ему диетическую пищу (у него был больной желудок), но он все отдавал Мерабику или нам. Мы сопро­тивлялись: "Дедушка, это вам оставили". Но он заставлял нас: "Кушайте, а то меня сестра будет очень ругать". Он мог дня­ми не вкушать никакой пищи и ничего не пить. Спросишь его: "Дедушка, почему вы не кушаете?" Он, улыбаясь отве­чал: "Я очищаюсь".

Бедным раздавал все что мог. Прислали ему из России ботинки, он даже не посмотрел на них и тут же отдал одному бедному. Сам будет голодным, а другим отдаст. Никого из приходящих к нему не отпускал с пустыми руками — всегда гос­тинец даст с собой. Он и сейчас, как будто живой среди нас. Осознавать это — величайшая радость. Когда нам тяжело, мы всегда бежим на могилку к дедушке. И он помогает. Также и соседи наши. Если проблемы какие, сложности — сразу на могилку; просить отца Виталия. Отец Виталий очень много за нас всех пережил и потому так рано умер.

В день его памяти 1 декабря всегда на могилке около храма Александра Невского собирается множество людей. Сейчас в Грузии наступило тяжелое время и многие терпят нужду, как и предсказывал отец Виталий. В 1998 году поми­нальную трапезу в храме устраивали вскладчину: для борща пожертвовали кто лук, кто свеклу. Столы накрыли прямо в храме и накормили обедом всех, кто был на службе и на па­нихиде. Оставшийся борщ в трехлитровой банке принесли матушке на Московскую. А она благословила меня накормить этим борщом нищих. Я пошла на рынок и там накрыла стол на 10 человек. Потом подошли еще люди — и снова хватило на 10 тарелок. В банку словно кто-то подливал суп. Разлила и в третий раз. Тридцать человек удалось накормить в тот день. Так Батюшка и после своей смерти кормил бедных. Он не мог видеть, чтобы рядом кто-то голодал, и любил, когда все были сыты.

В этом же году дня за три до памятной даты я увидела сон, как будто отец Виталий дома, а матушка ушла в церковь. Вдруг открывается дверь, а там целая толпа людей — и мона­шествующие, и миряне. Батюшка говорит мне: "Пропусти всех". А я испугалась: "Чем же я буду их кормить?" Входим в комнату — а там уже стоят накрытые столы, полные всяких угощений. Проснувшись, я поняла, что это наказ отца Вита­лия — пригласить людей и устроить поминки дома. Я решила во что бы то ни стало исполнить его волю, несмотря на материальные трудности.

В этот день у нас собралось почти 60 человек: пришли два епископа, игумений женских монастырей, монахи, пев­чие из Патриаршего собора, миряне. В Батюшкиной комна­те отслужили панихиду. Пели духовные песнопения. У всех в этот день была великая духовная радость. Чувствовалось присутствие самого отца Виталия.

А поздно вечером, когда уже все ушли, я почувствовала, как я устала. Боль под лопаткой не давала покоя. Мне уда-

лось вздремнуть, и я увидела отца Виталия. Он подошел и погладил ладонью больное место. Сразу пришло облегчение, и я спокойно проспала всю ночь. Так меня "поблагодарил" дорогой дедушка.

И если у нас сегодня есть что-то хорошее — мы знаем: это Господь дает за молитвы отца Виталия. Трудно сказать, родится еще на свет такой человек, или нет. Это был человек-чудо».

Епископ Сагареджо и Гурджаанский Андрей (Гвазава) г. Тбилиси:

«Я узнал об отце Виталии в Оптиной Пустыни. Мы там жили некоторое время, и один иеромонах рассказал нам о Батюшке. Меня благословили передать подарки Святейше­му Патриарху Илии, по приезде я спросил у Святейшего об отце Виталии — и он благословил меня пойти к нему. Это был 1992 год.

Впервые попав к отцу Виталию, я не задал ему никаких вопросов. Было лишь одно чувство — мне просто хотелось обнять его, как к маме прильнуть. Было не так важно, что он мне говорил, просто хотелось быть с ним рядом. И я стал часто бывать у него.

Когда придешь к нему, Батюшка выходил в переднюю комнату и делал земной поклон, а благословляя, целовал твою руку. Это было совершенно неожиданно — я терялся.

Очень скоро я сказал ему о своем заветном желании при­нять монашество и попросил благословить меня в Оптииу Пустынь. Батюшка ответил: "Да, в Оптиной хорошо было бы. Но может и по-другому будет", — и рассказал мне, как к нему пришел один молодой человек и говорит: "Хочу в мо* настырь!" Но прошло два года, прежде чем он туда попал. Я тогда и не подумал, что это относится ко мне. А однажды он мне рассказал такую историю. В одном монастыре был эконом, и ему часто приходилось ходить по делам в село. А там он то к одному зайдет, то к другому — и проходилось выпивать. Братия стала искушаться, доложили настоятелю, а тот говорит: "Я по ночам хожу и вижу: у всех темно, в окнах света нет — спят, а у него одного свет горит — он молится. Как же я его выгоню?"

Потом, когда я сам пришел в монастырь, то вспомнил этот рассказ Батюшки. У нас тоже был эконом, который вы­пивал, но при этом был духовным человеком.

Отец Виталий говорил, что в монастырях всегда незри­мо присутствует Матерь Божия. Осуществить свое намерение пойти в монастырь, как и предсказал отец Виталий, мне удалось только через два года. Этому помешала война в Абхазии. Я попросил у него благо­словение съездить в свой родной город Сухуми и должен был вернуться, но попав туда, уже не смог уехать. Я почувство­вал, что должен быть там и сделать все возможное, чтобы примирить враждующие стороны. То, что там происходило, было противоестественно. Сухуми всегда отличался особой атмосферой, там вместе жили люди многих национально­стей. Не было двора, где ни жили бы абхазец, русский, грек, грузин, армянин. И все друг друга знали, друг друга любили и всегда были готовы придти на помощь. Не было такой шко­лы или института, где бы ни учились ребята разных нацио­нальностей. Думаю, что все происшедшее в Грузии — плод нашего безверия.

Перед отъездом в Сухуми отец Виталий дал мне с собой иконки и 90-й псалом: "читай", — сказал. И я всю войну но­сил на груди у сердца эти святыни, и остался жив.

В Тбилиси я приехал, когда узнал, что отец Виталий скончался. Попрощался с ним в храме и вернулся назад, не дожидаясь похорон. И всю войну я чувствовал, что он меня оберегает и помогает мне. Я за все благодарен отцу Виталию: благодарен за то, что стал монахом, за то, что Господь поставил меня настоятелем Лавры святого Давида, за архиерейство мое. Я благодарен нашему Святейшему Патриарху Илии, архимандриту Иоанну (Крестьянкину) и всем людям, которые меня к этому привели. Отца Виталия роднила с этими пас­тырями та особенная любовь, которую они источают для всех. Это был очень нежный человек. Я благодарен Богу за то, что мне, пусть очень короткое время, посчастливилось быть рядом с ним».