Приложение № 8

Н. Ю. Пушкарский

«Кто стоял за спиной убийцы Столыпина».

Киев, 2-го сентября 1911 г. (старого стиля).

«Вчера, во время торжественного спектакля в городском театре, в присутствии Государя Императора, было совершено покушение на жизнь Председателя Совета Мини­стров П. А. Столыпина. П. А. Столыпин ранен произведенными в него двумя выстрелами из револьвера. Покушавшийся задержан. Он назвал себя помощником присяжного пове­ренного Дмитрием Богровым». (Из газеты за 1911 г.).

Пятьдесят лет прошло со дня, когда в Киевском оперном театре, во время антрак­та, к стоявшему у оркестра Столыпин)' почти вплотную подошел Богров, сын местного бога­ча-еврея, и дважды выстрелил в министра. Столыпин, падая, перекрестил ложу Государя...

Чего добивались враги России? Теперь мы все знаем, что нужно было им. Пули Богрова были направлены в сердце России. Им нужна была власть над Россией. И враги ее добились, переступив не только через труп Столыпина, но и всей семьи русского ца-ря, а затем через миллионы трупов народа, пребывая на шее России и до сего дня.

«Киев, 12 сентября 1911. (ст. стиля): «Вчера приведен в исполнение смертный приговор над убийцей П. А. Столыпина Богровым (из газет за 1911 г.)».

Прошло пятьдесят лет после казни Дм. Богрова, но тайна, унесенная им в моги­лу, до настоящего времени остается неразгаданной и не перестает интересовать обще­ство. Так, в газете «Новое Русское Слово» от 2 июля с. г. помещено объявление о подпи­ске на новую книг)' Т. Я. Аронсона «Россия накануне революции», где в оглавлении ука­зан первым вопрос: «Загадка убийства Столыпина». В осведомленности и эрудиции авто­ра сомневаться не приходится: писания его широко известны эмиграции. Будем надеять­ся, что в своей книге г. Аронсон не только поставит вопрос о «загадке» убийства, но и от­ветит на него, не повторяя механически того, что писалось в трех номерах «Н. Р. С.» от 30 октября, 5 и 12 ноября 1956 года, под тем же названием.

Простое повторение уже написанного не даст ответа на загадку, т. к. в своих га­зетных статьях, пять лет тому назад, г. Аронсон доказывал, что Богровым руководила по­требность в реабилитации, в искуплении. «Он служил несколько лет в охранке, он выда­вал анархистов и максималистов, с которыми был связан. Но наступил момент, когда он решил искупить свое позорное прошлое, и убил Столыпина».

На эти статьи г. Аронсона откликнулся т. Лукин в газете «Наша Страна», от 21 марта 1957 года за № 374, где автор утверждает, что Богров убивал Столыпина, как член партии со­циалистов-революционеров, к которой принадлежал когда-то и г. Аронсон, и что последний, мол, защищает свою партию от обвинений в убийстве великого государственного человека.

Мне кажется, что постановка вопроса в таком разрезе не способствует выясне­нию истины.

Можно ненавидеть социалистов-революционеров, можно относиться весьма отрицательно к тем политическим убийствам, которые они совершали, но нельзя отри­цать, что эсеры были политической партией с уставом и программой, действовали со­гласно последним и, если и допускали конспирацию до террористического акта, то после совершения его всегда объявляли о своей причастности.

С точки зрения любых социалистов, убийством Столыпина был устранен с по­литической арены влиятельный и талантливый министр царского правительства, являв­шийся, по их мнению, оплотом господствовавшей тогда реакции. Заявление о причаст­ности (хотя бы идейной!) к этому убийству было бы для партии с.-р., конечно, лестным. Однако, заграничный орган Центрального Комитета партии с.-р., «Знамя Труда», в 38-м

номере в том же 1911 году опубликовал заявление, что ни ЦК партии эсэров, ни местные организации никакого участия в убийстве Столыпина не принимали.

Мало того, в книге с.-р. Егора Лазарева, изданной в 1926 г. в г. Праге, имеются интересные данные, касающиеся знакомства и переговоров Дм. Богрова с Е. Лазаревым в 1910 г. в С.-Петербурге. Богров приехал к эсеру Лазареву просить «не материальной или технической помощи партии, а идейной и моральной. Я хочу обеспечить за собой уверенность, что после моей смерти останутся люди и целая партия, которые правильно истолкуют мое поведение, объяснив его общественными, а не личными мотивами».

Лазарев подробно повествует, как Богров рассказывал ему о своем плане убить Сто­лыпина, как он трижды посещал его и вел длинные беседы и как все три раза получал отказ.

Предполагать, конечно, все можно, но необходимо в своих предположениях ис­ходить из каких-либо фактов, а факты говорят о том, что за 50 лет, прошедших со дня убий­ства, никто и ничего не опубликовал, доказывающего причастность к последнему эсеров.

Но тогда, значит, Богров действовал только от себя, был террористом-одиноч­кой, как писал А. Мушин в Париже в 1914 году? Или Богров был индивидуалист-провока­тор, после разоблачения, вместо самоубийства, кончивший убийством Столыпина, как писал советский автор Струмилло в 1924 г. в Ленинграде?

Я полагаю, что ни то, ни другое. Без помощи других лиц и организаций такое убийство совершить одному человеку было просто не под силу. А кроме того Г. Сандо-мирский, товарищ Д. Богрова по анархической работе, писал в 1926 году в Москве: «...прежде всего, к моменту совершения Богровым террористического акта, поскольку мне известно, над ним никаких партийных обвинений не тяготело. Никем он, как прово­катор, разоблачен не был».

Лазарев же, в своей выше указанной книге на стр. 51 приводит слова Богрова:

«Я — еврей, и позвольте вам напомнить, что мы и до сих пор живем под господст­вом черносотенных вождей. Евреи никогда не забудут Крушевапов, Дубровиных, Пуришкеви-чей и тому подобных злодеев. А Герценштейн? А где Иоллос? Где сотни, и тысячи растерзан­ных евреев, мужчин, женщин и детей, с распоротыми животами, с отрезанными носами и ушами? Если в массах и выступают иногда активно против таких злодеяний, то расплачивать­ся в таких случаях приходится «стрелочникам», главные же виновники остаются безнаказан­ными. Указывать массам действительных виновников лежит на обязанности социалистиче­ских партий и на интеллигенции вообще. Вы знаете, что властным руководителем идущей те­перь реакции является Столыпин. Я прихожу к вам и говорю, что я решил устранить его, а вы мне советуете, вместо этого, заняться культурной адвокатской деятельностью...»

Кто такой был Богров? Сын богатого киевского присяжного поверенного, до­мовладельца, от роду 24-х лет, человек с высшим юридическим образованием. Он часто бывал заграницей и учился не только в России, но и в Мюнхене (Германия). О своих по­литических убеждениях сам Богров, со слов Лазарева, рассказывал так:

«С гимназической скамьи, я прошел всю гамму прогрессивных воззрений, от либерализма до анархизма включительно. Я предавался их изучению с большим энтузи­азмом. Дальше анархизма идти было некуда. Я им также увлекался. Пройдя всю идейную гамму, я, наконец, пришел к заключению, что, чем идеи радикальнее, тем они более уто­пичны. Я и теперь ценю моральную силу анархизма: но для обширных массовых движе-ний и общественных переворотов необходима организованная партийная деятель­ность... Выкинуть Столыпина с политической арены от имени анархистов я не могу, по­тому что у анархистов нет партии, нет правил, обязательных для всех членов...»

Ясно, что Богров искал организацию, которая могла бы и должна была придать задуманному им убийству политический характер. Эсеры ему отказали, и вполне вероят­но, что он обратился к другой организации. Что это могла быть за организация?

В своих интересных статьях «Масоны в русской политике» (газета «Н. Р. С», 8-12 октября 1959 года) т. Г. Аронсон рассказывает о существовании в дореволюционной России немногочисленной, но политически влиятельной организации русских масонов.

Особенностью этой организации является прежде всего ее «засекреченность», доходящая до того, что, спустя много десятилетий, ни один из ее участников не расска­зал ни тайны ее состава, ни тайны ее деятельности. Другой отличительной чертой этой политической организации является разношерстность ее деятелей, которых она объеди­няла — людей, принадлежащих к разным, подчас враждующим между собой партиям и группам, но стремящихся, несомненно, создать активный политический центр, не меж­партийного, а надпартийного характера.

Достаточно привести десяток имен известных русских политиков и общественных деятелей, принадлежавших к масонской элите; чтобы подчеркнуть, что в данном случае мы имеем дело... с редким феноменом, мимо которого, однако, прошли почти все историки эпо­хи, и о котором ничего не знает, кроме вызывающих скепсис слухов, рядовой читатель.

Далее г. Гр. Аронсон указывает несколько имен из списка масонской элиты (луч­ших, отборных): князь Г. Львов, А. Ф. Керенский, Н. В. Некрасов, Н. С. Чхеидзе, В. А. Маклаков, Е. Д. Кускова, Великий Князь Николай Михайлович, Н. Д. Соколов, А. И. Коно­валов, А. Я. Брауде, М. И. Терещенко, С. Н. Прокопович. Что поражает в этом списке, это — буквально людская смесь, вплоть до бывшего директора Департамента полиции.

Не в этой ли организации русских масонов надо искать тех, кто стоял за спиной Дм. Богрова?

Не принадлежал ли к русским масонам подполковник жандармского управления Ку-лябко, допустивший присутствие агента-осведомителя Дм. Богрова на парадном спектакле в присутствии Государя Императора? Не принадлежал ли к русским масонам жандармский пол­ковник Иванов, производивший допрос Дм. Богрова после совершения им убийства и заявив­ший, что «Дм. Богров — один из самых замечательных людей, которых я встречал»?

К каким организациям принадлежал Дм. Богров, находясь заграницей? Что известно о его связях с анархистами-коммунистами в Германии и анархисто-синдикалистами во Фран­ции? Почему он со студенческих лет всегда носил с собой браунинг, и по чьему разрешению?

Почему связь Богрова с охранным отделением, сперва с Киевским (с 1907 по 1910 г.), затем с Петербургским (в 1911 г.) и снова с Киевским (в 1911 г.), не возбуждала сомнений у их начальников, несмотря на то, что те сведения, которые он им давал, в большинстве случаев носили совершенно безразличный, безвредный характер и никак не могли оправдывать то доверие, которое Кулябко и остальные чины охраны проявили в отношении Дм. Богрова?

Почему не согласились с заключением следствия сенатора Трусевича, согласно которому лица, руководившие охраной Государя и Столыпина, а именно шеф жандармов ге­нерал Курлов, полковник Спиридович, статский советник Веригин и подполковник Куляб­ко, виновны в преступной небрежности по службе, в превышении и бездействии власти?

Почему подполковник Кулябко, встретив Богрова в коридоре театра во время вто­рого антракта и предложив ему ехать домой и следить за Николаем Яковлевичем (вымышлен­ное Богровым лицо), не проверил исполнения своего распоряжения и оставил Богрова без всякого наблюдения, чем и дал ему возможность приблизиться к Столыпину для выстрела?

Почему «около него (Столыпина) почти никого не было, и доступ к нему был со­вершенно свободен» (показание самого Дм. Богрова)?

Почему, наконец, не было придано значения сообщению Киевского генерал-гу­бернатора Ф. Ф. Трепова, сделанному после похорон Столыпина, о том, что было уста­новлено, что в день убийства Богров обедал в ресторане «Метрополь», находящемся про­тив городского театра, с известным революционером, а затем коммунистом Львом

Троцким-Бронштейном, проживавшим тогда частенько заграницей и связанным там с интер­национально-революционными кругами?..

Эти и многие другие вопросы невольно возникают у читателя, ищут ответов и не находят их.

В своем предсмертном письме родителям, писанном Дм. Богровым из тюрьмы 10 сентября 1911 г., накануне казни, Богров, между прочим, писал:

«...Я знаю, что вас глубоко поразила неожиданность всего происшедшего, знаю, что вы должны были растеряться под внезапностью обнаружения действительных и мнимых тайн...»

Действительные тайны убийства Столыпина были, о чем засвидетельствовал сам убийца. Их и надо стараться раскрыть, а не довольствоваться раскрытием мнимых...