Некролог ВладимираСвятославича

(образец анализа)

Ветхозаветными образами и аллюзиями подчеркнута значимость роли, которую сыграл в христианской истории Руси и внук Ольги, князь Владимир Святославич, крестивший Русь в 988 году. Под 1015 годом «Повести временных лет» в Ипатьевской летописи читается его некролог.

В некрологе развернута временная концепция: прошлое Руси противопоставлено ее настоящему и будущему, при этом прошлое маркируется как греховное и характеризуется невозможностью духовного спасения, а настоящее и будущее оказывается просвещенным Божественным светом, что связано с крещением Руси. Священную историю христианской Руси, начатую Ольгой, продолжает князь Владимир, которого прославляет книжник. Существенное пространство некролога задействовано, так сказать, под оправдание Владимира, в прошлом язычника, но христианина в настоящем. Если Ольгу в соответствующем некрологе книжник сопоставил с ветхозаветным пророком Моисеем, то образ Владимира-праведника создается с помощью обращения книжника к Ветхозаветной Книге пророка Иезекииля, к главе, посвященной раскаянию грешника и вставшему на путь греха праведнику.

Некролог князя Владимира состоит из начальной фактической части, хвалы умершему и традиционной хвалы Богу в завершении. Каждая из частей некролога написана в панегирическом духе. Так, уже в фактической части текста, коротко рассказывающей об обстоятельствах смерти князя и завершающейся упоминанием о плаче людей над Владимиром,повествователь замечает: «èâåçîøàèïîñòàâèøàèâüñâÿòhèÁîãîðîäèöiöåðêâèþæåáhñàìúñîçäàëú[115]. Под церковью «святой Богородицы» понимается Десятинная церковь. С князя Владимира, крестившего Русь, на Руси началось строительство христианских храмов. И, упоминая в некрологе созданную князем церковь, повествователь не только указывает на фактическую сторону похоронного обряда, но и дает таким образом характеристику Владимиру как добродетельному христианину[2].Сообщение о церкви, созданной Владимиром Святославичем, сопряжено с плачем людей над телом князя: «Ñåæåîóâèähâøåëþäüåèñíèäîøàñ#áå ùèñëàè ïëàêàøàñ#ïîíåìüáî"ðåàêèçàñòóïíèêàçåìëèèõúîóáîçèèàêûçàñòóïíèêàèêîðìèòåë#» [там же]. Обозначив Владимира как добродетельного христианина, строившего храмы, теперь повествователь создает положительный образ Владимира-князя, прибегая к гиперболе «ñíèäîøàñ#áåùèñëà» и синтаксическому параллелизму конструкции «è ïëàêàøàñ#ïîíåìüáî"ðåàêèçàñòóïíèêàçåìëèèõúîóáîçèèàêûçàñòóïíèêàèêîðìèòåë#». Милосердный к людям («кормитель»), здесь Владимир – правитель, радеющий за свою землю и защищающий убогих. Воспринимая князя Владимира в первую очередь как защитника, повествователь дважды пользуется лексемой «заступник». С одной стороны, своеобразным итогом перечисления княжеских добродетелей в начальной части некролога становится эпитет «блаженный»: «Èâëîæèøàèâüãðîáhìðàìîð#íèñïð#òàâøåòhëîåãîñïëà÷åìüâåëèêèìúáëàæåíàãîêí#ç#» [там же]. С другой стороны, назвав князя «блаженным», повествователь как бы вынужден далее доказать правомерность такого определения. Так, эпитет «блаженный» предваряет собственно панегирическую часть некролога, посвященную Владимиру не просто как правителю, но как крестителю Руси.

Панегирическая часть некролога ВладимираСвятославича открывается сравнением Владимира с Константином Великим, легализовавшим христианство в Римской империи: «ÑååñòüíîâûÊîñò#íòèíúâåëèêàãîÐèìàèæåêðåñòèâñ#ëþäèñâîàñàìúè òàêîñèèñòâîðèøàïîäîáüíîåìó» [там же]. Этой аналогией повествователь, указывая на основание для сравнения («èæå[Константин – Т.Р.]êðåñòèâñ#ëþäèñâîàñàìúòàêîèñèè[Владимир – Т.Р.]ñòâîðèøàïîäîáüíîåìó»), в первые в некрологе говорит о Владимире как о крестителе Руси. Таким образом, в своей исторической роли Владимир не выступает самостоятельно, он не изолирован, но представлен звеном общей цепи, а история всего христианского мира становится и историей Руси с момента ее крещения.

Языческое прошлое Владимира Святославича и его крещение становятся для повествователя поводом к пространному размышлению на тему судьбы раскаявшегося грешника и отступившего от своей добродетели праведника. Это рассуждение, занимающее центральное место в композиции некролога, выделено концентрированным использованием библейских цитат. Рассуждение о праведниках и грешниках открывается двумя анафорически маркированными высказываниями, синтаксически параллельными и отчасти семантически дублирующими друг друга (в процитированном фрагменте везде курсив наш – Т. Р.):

«Àùåáîáhèïðåæåâïîãàíüñòâhèíàñêâhðíüíóþïîõîòüæåëà"íîïîñëhäèïðèëåæàêïîêà#íüþÿêî æåâhùàøåàïîñòîëúèäåæåóìíîæèñ#ãðhõúòqèçîáèëüñòâóåòüáëàãîäàòü(Рим. 5:20).

Àùåáîïðhæåâíåâhæüñòâhåòåðàáûøàñãðhøåíè"ïîñëhäèæåðàñûïàøàñ#ïîêà"íüåìèìèëîñòüí#ìè"êî æåãëàãîëåòúâíåìò#çàñòàíóâòîìòèèñóæþ»(Иез. 7:3; 7:8) [116].

Построенные по схеме «авторский тезис + цитата из Священного писания», эти высказывания содержат противопоставление языческого прошлого Владимира («преже») его христианскому настоящему («после», «последи»), и сущностью этого противопоставления оказывается противопоставление греха («íàñêâhðíüíóþïîõîòüæåëà"», «âíåâhæüñòâhåòåðàáûøàñãðhøåíè"») праведной жизни через покаяние («ïðèëåæàêïîêà#íüþ», «ðàñûïàøàñ#ïîêà"íüåìèìèëîñòüí#ìè»). Дважды использовав лексему «покаянье» (в первой и второй репликах), повествователь утверждает раскаяние единственной возможностью грешника стать праведником. Свою позицию он аргументирует выдержками из Священного Писания. Так, цитатой из Послания к Римлянам (5:20) книжник репрезентирует Владимира как добродетельного, тем более что ранее он был большим грешником. А цитатой из Книги пророка Иезекииля (7:3, 8) повествователь ставит судьбу человека в зависимость от того, кем он является в настоящем, кем предстанет перед Богом – раскаявшимся грешником или лишь в прошлом праведником. Превалирующую роль раскаяния повествователь подчеркивает употреблением экспрессивного глагола «расыпашася». Причем сначала этот глагол выступает в значении «расточать»: «ðàñûïàøàñ#ïîêà"íüåìèìèëîñòüí#ìè». А ниже, вслед за выдержкой из Книги пророка Иезекииля, глагол «расыпати» встретится в переносном значении «изгладить, искупить»: «ïîêààíüåìüðàñûïàãðhõèñâî"» [117] (Ср. Ис. 40:2). Таким образом, книжник вписывает судьбу Владимира Святославича в контекст библейской истории, находя в Священном Писании ответ на вопрос о судьбе Владимира-язычника, обратившегося в христианство. В некрологе судьба Владимира Святославича спроецирована на судьбу раскаявшегося к смерти грешника, о котором говорится в Книги пророка Иезекииля. Вот фрагмент из некролога:

«ÆèâúàçúÀäàíàÃîñïîäü"êî æåíåõîùþñìåðòèãðhøíèêà"êî æåwáðàòèòèñ#åìó^ïóòèñâîåãîèæèâóáûòèwáðàùåíèåìüwáðàòèñ#^ïóòèñâîåãîçëàãî(ср. Иез. 33:11).

Ìíîçèáîïðàâåäíèèòâîð#ùåèïîïðàâähæèâóùå èêüñìåðòèñîâðàùàþòüñ#ïðàâîãîïóòèèïîãûáàþòüàäðóçèèðàçâðàùåíîïðåáûâàþòüèêüñìåðòèâüñïîì#íóòüñ#èïîêà"íüåìüäîáðûìüw÷èñòèòúãðhõû"êî æåïðîðîêúãëàãîëåòúïðàâåäíûèíå âîçìîæåñïàñòèñ#âüäüíüãðhõàåãîåãäàðåêóòü ïðàâhäíîìóæèâúáóäåøèñüèæåîóïîâàåòüïðàâäîþñâîåþòèñîòâîðèòüáåçàêîíüåâñ#ïðàâäàåãîíåâúñïîì#íåòüñ#âíåïðàâähåãîþæåñòâîðèèâíåèîóìðåòüè åãäàðåêóòúíå÷åñòèâîìóñìåðòèþîóìðåøèòèwáðàòèòüñÿ^ïóòèñâîåãîèñòâîðèòüñóäúèïðàâäóèçàèìúñóäúëúæþ^äàåòèâüñõèùåíèåâúçâðàòèòúâñèãðhñèåãî"æåñãðhøèëúåñòüíåïîì#íåòüñ#"êîñóäèèâüïðàâäóñòâîðèëúåñòüèæèâúáóäåòúâíèõ(ср. Иез. 33:12-16, 18-19), êîìóæüòîâàñúñóæþïîïóòèåãîäîìåÈçðàèëåâú» (ср. Иез. 33:20).…» [116-117]. Разбор начнем с авторского комментария, обрамленного библейским текстом. Мы видим, что рассуждение летописца носит обобщенный характер. В заявленном тезисе

а) Ìíîçèáîïðàâåäíèèòâîð#ùåèïîïðàâähæèâóùå èêüñìåðòè

б) ñîâðàùàþòüñ#ïðàâîãîïóòèèïîãûáàþòü

а) àäðóçèèðàçâðàùåíîïðåáûâàþòüèêüñìåðòè

б) âüñïîì#íóòüñ#èïîêà"íüåìüäîáðûìüw÷èñòèòúãðhõû

повествователь переходит от противопоставления прошлого русского князя его настоящему собственно к антитезе раскаявшегося грешника и согрешившего праведника. Эта антитеза состоит из двух уровней – общего (антитеза между авторскими высказываниями 1 и 2 и составляющих его частных уровнях (это антитезы между частями а) и б) в каждой из синтагм). Антитеза общего уровня (1, 2), маркированная противительным союзом «а» и синтаксическим параллелизмом двух отрезков, позиционирует разницу между грешником и праведником. Антитезы частного уровня изображают жизнь согрешившего перед смертью праведника и раскаявшегося перед смертью грешника соответственно. Показательно, что границей между двумя частями антитез частного уровня является общая для обоих высказываний лексема «смерть», стоящая в форме дательного падежа.

Рассмотрим расположенные слева по отношению к «к смерти» части синтагм:

I. 1. Ìíîçèáîïðàâåäíèèòâîð#ùåèïîïðàâähæèâóùå…

2.àäðóçèèðàçâðàùåíîïðåáûâàþòü …

Контекстуально антонимичные местоимения «мнозии» и «друзии» определяют общий уровень антитезы, ясно, что они указывают на «согрешивших праведников» и «раскаявшихся грешников» соответственно. Во фрагменте 1) повествователь настаивает на добродетельной активности некогда праведников, что выражено лексическим повтором («праведнии – по правде») и синтаксическим параллелизмом «праведниитворяще и по правде живуще»: лексемы «творяще» и «живуще» расположены в постпозиции в отношении к субстантиву «праведнии» и существительному «по правде». Называя праведников «праведнии», автор во фрагменте 2 некогда грешников грешниками не называет, а обходится местоимением «друзии», чем акцентирует отличие этой группы людей от первой и лишает их самостоятельности и какой-либо активности. В качестве характеристики их жизни в прошлом выступает эпитет «развращено [пребывают]». Этим рассуждение о них ограничивается. Итак, пространное и яркое изображение некогда праведной жизни одних противопоставлено лаконичному изображению «развращенной» жизни других.

Рассмотрим расположенные слева по отношению к «к смерти» части синтагм:

II. 1. ... ñîâðàùàþòüñ#ïðàâîãîïóòèèïîãûáàþòü

2. … âüñïîì#íóòüñ#èïîêà"íüåìüäîáðûìüw÷èñòèòúãðhõû

Здесь речь идет о превращении праведников в грешников (1) и грешников в праведников (2). Лексический повтор «развращено – совращаються», первый компонент которого – из фрагмента I.2, где он относился к жизни раскаявшихся грешников, а второй – из фрагмента II.1, где он относится к согрешившим праведникам, наглядно демонстрирует самую суть этой метаморфозы. Книжник, как бы настаивая на вине оступившихся и подчеркивая эту вину, сталкивает лексему «совращаються» с сочетанием «правого пути», вызывая тем самым эмоциональное напряжение, которое нарастает тем более, что эпитет «правого» – это третий случай употребления соответствующей семы на коротком отрезке «Ìíîçèáîïðàâåäíèèòâîð#ùåèïîïðàâähæèâóùå èêüñìåðòèñîâðàùàþòüñ#ïðàâîãîïóòèèïîãûáàþòü». Кроме того, глаголы «совращаються» и «погыбают» образуют градационную пару. Смерть как итог отступления от своей добродетели венчает путь согрешившего и нераскаявшегося, даже позиционно глагол «погыбаютъ» расположен в конце синтагмы. Очевидно, глагол «погыбаютъ» обозначает не ту же смерть, что лексема «к смерти» в анализируемых отрезках текста. «К смерти совращаються» и «к смерти вьспомянуться», скорее, означает «к физической смерти отступят или одумаются». А «погыбают» – теряют надежду на спасение. Ее же обретают раскаявшиеся.

Антитеза между синтагмами (1) и (2) фрагмента II выражена как на лексическом уровне, так и на синтаксическом. В качестве контекстуальных антонимов выступают II.1. «совращаються» - II.2. «вьспомянуться», II.1. «погыбаютъ» - II.2. «очиститъ». Постпозицию занимают, таким образом, глаголы, обозначающие окончательную судьбу этих групп людей. Контекстуальным антонимом к глаголу «погыбаютъ» является оборот «ïîêà"íüåìüäîáðûìüw÷èñòèòúãðhõû», которым повествователь отсылает читателя к псалму (50:4). Любопытно, что очевидного антонима к глаголу «погибают» вроде «живут» нет. Рассуждение о судьбе раскаявшихся книжник завершает именно их покаянием. Но, опираясь на цитаты из Священного Писания, которые предваряют и завершают собственно авторское размышление (а оно, по сути, не самостоятельно, а заимствовано из Библии), повествователь утверждает раскаяние единственной возможностью обрести вечную жизнь.

Теме спасения и вечной жизни повествователь отводит важную роль в некрологе. Пространная выдержка из Книги пророка Иезекииля посвящена этой теме, которая впервые появляется в предваряющей авторский комментарий цитате: «ÆèâúàçúÀäàíàÃîñïîäü"êî æåíåõîùþñìåðòèãðhøíèêà"êî æåwáðàòèòèñ#åìó^ïóòèñâîåãîèæèâóáûòèwáðàùåíèåìüwáðàòèñ#^ïóòèñâîåãîçëàãî» (ср. Иез. 33:11).То, что не говорит сам книжник, он приводит в начальной цитате: раскаявшийся праведник «живу быти». В этом отрывке интерес представляет троекратное употребление семы «обратиться». Вспомним, к троекратному повтору лексемы «правда» прибегает и сам книжник, когда рассказывает о ставших грешниками праведных, чем указывает на вину этих людей, а также добивается эффекта эмоционального напряжения. Повторяя одну и ту же лексему трижды, повествователь идет вслед за Священным Писанием. Вслед за ним он идет и в использовании сочетания «совращаються правого пути», рассказывая о согрешивших праведниках. Это сочетание коррелирует и вступает в антонимические отношения через эпитеты «правого – злого» с библейским «wáðàòèñ#^ïóòèñâîåãîçëàãî», где речь идет о грешниках. Следовательно, тем же способом, которым в Библии рассказано о судьбе раскаявшихся, повествователь передает судьбу согрешивших, сравнивая и противопоставляя одну группу людей другой. А мотив превращения, превалирующий в анализируемом фрагменте, о чем мы выше говорили, берет свое начало именно в этой цитате.

Ещё одной выдержкой из Книги пророка Иезекииля повествователь завершает обобщенное рассуждение о праведниках и грешниках. Эту цитату мы приводили выше. Очевидно, что структурно комментарий книжника и библейский текст сходны. Ветхозаветная цитата противопоставляет согрешивших праведников принявшим покаяние грешникам таким образом, что сначала речь идет о судьбе тех, кто «умрет», а после – о тех, кто спасется. Создатель некролога ВладимираСвятославича строит свое рассуждение так же. Особый интерес представляет финал библейской цитаты«…êîìóæüòîâàñúñóæþïîïóòèåãîäîìåÈçðàèëåâú». Образ пути уже дважды встречался в некрологе: с эпитетом «злой» по отношению к раскаявшимся грешникам (в библейской цитате) и с эпитетом «правый» по отношению к согрешившим праведникам (в авторском тексте). Заключительная же библейская цитата, также содержащая образ пути, подводит своеобразный итог, обращаясь ко всему человечеству, а обращением «доме Израилевъ» повествователь, как и в некрологе княгини Ольге, проводит параллель между судьбой русского и израильского народов.

Таким образом, повествователь стремится максимально органично представить свой текст в строении «1. Библия – 2. Повествователь – 3. Библия», следуя за структурой ветхозаветных цитат. Тематика смерти и спасения, объединяющая все три компонента, по-разному в них представлена: о судьбе раскаявшегося грешника говорится в первом компоненте; о судьбе праведника и грешника – во втором компоненте; и обращением ко всему человечеству маркирован третий компонент.

Представив рассуждение обобщенного характера, повествователь возвращается к похвале Владимиру: «Ñüèæåîóìåðúâîèñïîâhäàíèèäîáðüìü(Ср. 1Тим. 6:12,6:13)ïîêààíüåìðàñûïàãðhõèñâî"(Ср. Ис.40:2),ìèëîñòüí#ìèèæååñòüïà÷åâñåãîäîáðhèìèëîñòíèáîõîùþàíåæåðüòâh(Мф. 9:13; 12:7)ìèëîñòüíèáîåñòüâñåãîëó÷åèâûøüøåâúçâîä#ùèäîñàìîãîíåáåñèïðåäúÁîãîìú"êî æåàíãåëüÊîðíèëüåâiðå÷åìîëèòâûòâî"èìèëîñòüí"òâî"âçèèäîøàâïàì"òüïðåäúÁîãîìú»(Деян. 10:4) [117]. Этим насыщенным библейскими цитатами фрагментом начинается тема почитания праведника Богом и людьми, уже знакомая нам по некрологу княгини Ольги. Заявив память Владимира Святославича перед Богом в Послании Павла к римлянам, повествователь с настойчивостью доказывает благотворное влияние Владимира на Русь: «ÄèâíîåñòüñåêîëèêîäîáðàñòâîðèÐóñêîèçåìëèêðåñòèâúþìûæå êðåñòü"íåñóùåèâüçäàåìüïî÷åñòü"ïðîòèâówíîãîâúçäàíüþ» [там же]. Повествователь не только оценивает деятельность Владимира, он безапелляционно утверждает принятие христианства благом для Руси и продолжает развернутое на протяжении всего текста противопоставление языческого прошлого христианскому настоящему: «Àùåáîwíúíåêðåñòèëúíàñúòîèíûíháûõîìúáûëhâúïðåëüñòèäü"âîëh"êî æåèïðàðîäèòåëèíàøàïîãûíóøà

ÄààùåáûõîìúèìûïîòùàíèåèìîëáûïðèíîñèòèêÁîãóçàíüâüäüíüïðåñòàâëåíè"åãîâèä#áûÁîãúòùàíèåíàøåêüíåìóïðîñëàâèëúáûèíàìúáîäîñòîèòüÁîãàìîëèòèçàíüïîíåæåòhìüÁîãàïîçíàõîìú» [там же]. В некрологе Владимира есть коррелирующая с этой сцена: «Àùåáîáhèïðåæåâïîãàíüñòâhèíàñêâhðíüíóþïîõîòüæåëà"íîïîñëhäèïðèëåæàêïîêà#íüþÿêî æåâhùàøåàïîñòîëúèäåæåóìíîæèñ#ãðhõúòqèçîáèëüñòâóåòüáëàãîäàòüàùåáîïðhæåâíåâhæüñòâhåòåðàáûøàñãðhøåíè"ïîñëhäèæåðàñûïàøàñ#ïîêà"íüåìèìèëîñòüí#ìè"êî æåãëàãîëåòúâíåìò#çàñòàíóâòîìòèèñóæþ» [116]. Если здесь мы читаем о судьбе Владимира, то фрагмент «Àùå áî wíú íå êðåñòèëúíàñú…»etc. представляет судьбу его народа, чье языческое прошлое – «прелесть дьявола», в которой погибли «прародители». Маркированные анафорой, эти две сцены объединены мотивом языческого невежества и христианской истины: пребывавший некогда сам в невежестве Владимир вывел из него свой народ («ïîíåæå òhìü Áîãà ïîçíàõîìú»), а следовательно, князь выступает в роли апостола, учителя, носителя истины, до сих пор неизвестной на Руси. Повествователь противопоставляет предков, умерших в неведении, познавшим истину Владимиру и его народу, недостаточно, однако, почитающему своего князя. От этого упрека повествователь переходит к прославлению князя.

Бессмертие Владимира как праведника становится основным мотивом обращения в заключительной части некролога, которая маркируется анафорой:

«Äàè æå òè Ãîñïîäü ïî ñåðäöþ òâîåìó è âñ# ïðîøåíè" òâî" èñïîëíè åãî æå æåëàøå öàðñòâà íåáåñíàãî

Äàæü òè Ãîñïîäü âhíh÷ü ñ ïðàâhäíûìè â ïèùè ðàèñòèè âåñåëüè è ëèêúñòâîâàíüå ñú Àâðàìîìú è ñ ïðî÷èìè ïàòðhàðõû» [117].

Цитата из притч царя Соломона выводит авторскую речь из конкретного обращения (местоимение «ти») на обобщенный уровень. В цитате говорится об отвлеченном праведнике: «…"êî æåÑîëîìîíúð÷åqìåðøþïðàâhäíîìóíå ïîãèáíåòüóïîâàíüå» (Притч. 11:7) [там же]. Но развития на этом обобщенном уровне авторская речь не получает. Буквально следующее же высказывание возвращает мысль летописца собственно к Владимиру: «Ñü áî â ïàì#òü äåðæàòü Ðóñòèè ëþäüå» [там же]. Семантически это утверждение не носит самостоятельного характера: замечание о том, что люди помнят Владимира, влечет за собой хвалу Богу, которую воздает христианская Русь: «Ðóñòèè ëþäüå

ïîìèíàþùå ñâ#òîå êðåùåíèå

è ïðîñëàâë#þùå Áîãà âü ìîëèòâàõú è âü ïåñíhõú è âü ïñàëìèõú

ïîþùå Ãîñïîäîâè íîâèè ëþäüå ïðîñâhùåíè Äóõîìü Ñâÿòûìü÷àþùå íàäåæà âåëèêàãî Áîãà Ñïàñà íàøåãî Èèñóñà Õðèñòà âüçäàòè êîìóæäî ïðîòèâó òðóäîìú íåèçðå÷åíüíóþ ðàäîñòü þæå áóäè îóëó÷èòè âñèìú êðåñòü"íîìú» [117-118].

Если на протяжении всего некролога языческое прошлое Руси противопоставлялось ее христианскому настоящему, то в финале текста речи о прошлом нет, образом «новых людей»[3], просвещенных Святым Духом и победивших невежество, завершается некролог. Синтаксическим параллелизмом повествователь подчеркивает активность «новых людей» в прославлении Бога. Обилие причастий («поминающе», «прославляюще», «поюще», «чающе») отличает этот фрагмент. Но без деятельности князя Владимира становление «нового человека» не произошло бы, а потому этот образ возникает в тексте сразу же за авторским обращением к самому князю («Дажьти»), который представлен в тексте как родоначальник «новой» Руси.

Таким образом, прославляя в некрологе ВладимираСвятославича, повествователь утверждает победу христианства на Руси, тем самым вписывающуюся в историю христианского мира, продолжая ее. Задаче представить Русь частью целого христианского мира подчинены многочисленные библейские цитаты, к которым прибегает повествователь в своем тексте. Обилие библейских цитат приходится на собственно энкомийкнязю, что подчеркивает исключительную роль Владимира в истории приобщения Руси к христианскому миру.