Ситуативно-личностное общение, характерное для младенчества 14 страница

В целом в своем известном труде «Пси­хическое старение» Н.Ф. Шахматов отразил переживание близости смерти в случаях нор­мального старения. Одним из психологи­ческих механизмов этого феномена являет­ся переживание «насыщения души жизнью» (удачная и красивая метафора К. Ясперса).

Как указывает С.А. Белоусов (8), крите­рий правильного устроения души, или, что одно и то же, духовной зрелости, — осознан­но принимать факт собственной конечности. Описанная выше двойственность — знание и отрицание знания, — столь свойственная человеческой натуре, должна быть преодо­лена. От двусмысленности человек призван прийти к простоте, ясности. Прислушав­шись к слову «простота», различим «рост».

Возрастание личности в духе приводит к простоте. Простота, собранность, трезве-ние, смирение — основополагающие поня­тия христианской духовности. Проникнув­шись ими, человек сможет жить осмысленно и уютно со знанием собственной смертнос­ти. Больше того, он получит право истин­ной свободы. Ведь для христианина свобо­да — это согласие с волей Божией, возмож­ность говорить Богу «да». Чтобы жить без страха, следует позволить Богу решить за нас прежде всего вопрос конца нашего зем­ного существования и с благодарностью принять Его «волю». Христианин верит в то, что его жизнь заканчивается в оптималь­ный для этого момент: самый благоприят­ный для спасения его души (8).

Человеку не следует спать в духовном смысле этого слова. Он должен быть от­крыт всему, что ждет его на пути. Психолог В.Франкл пишет о том, что без страдания и смерти жизнь не полна. Во всем необходи­мо обнаружить смысл. Как жить, так и уми­рать человек должен осмысленно. «В бесе­дах митрополита Антония Сурожского есть пронзительные слова: «Не важно — жив ты или мертв, важно, ради чего ты живешь или во имя чего ты умираешь». Но в чем же мы можем обнаружить смысл смерти? Во-пер­вых, она смиряет человека. Смирение есть единственная тональность речи для диалога с Богом. Творение осознает себя и свою по­требность во встрече с Творцом. Во-вторых, сознание смерти облагораживает жизнь, не позволяет человеку потерять себя в суете-.

В-третьих, смерть объединяет всех. Столк­нувшись со смертью, человек осознает свою причастность человечеству» (8, с. 60).

Итак, одним из значимых переживаний нормального старения является пережива­ние естественности смерти, ее значимости как неотъемлемой составляющей жизнен­ного процесса. Мудрого пожилого человека не страшат болезни и недужность, посколь­ку он постигает во внутреннем пережива­нии неизбежность ограничения существо­вания всего сущего, не впадая в уныние, не поддаваясь желанию остановить мгновения жизни. В поздних годах каждый человек об­ращается к вере: он начинает чаще ходить в церковь или вступает в непосредственный диалог с Богом через молитву. Возможно, эта вера не осознана и переживается как ощущение разлитости Бога в природе, как чувство, что жизнью руководит Разум, но не Хаос. Так или иначе, но в старости все переживают веру в бессмертие души (она переживаема, но не умопостигаема) и пото­му становятся мудрее. И это переживание во многом определяет другие характерные переживания позднего периода жизни.

>4.2. >Переживание> >горя> >утраты

Старость — это возраст потерь. Очевид­но, что люди позднего возраста больше подвержены риску переживания тяжелых утрат, чем молодые люди. Для пожилых ста­новится очевидным, что жизнь не беспредельна, ограниченна, времени остается ма­ло. Не все утраты и потери могут быть чем-то компенсированы.

Первой потерей может стать смерть одно­го из супругов и близких членов семьи или друзей. По исследованию Р. Калиша, на во­прос: «Сколько людей, которых Вы лично знали, умерли за последние два года?» 33% 60-летних и более пожилых людей назвали от четырех до семи человек, 22% — восемь и более человек. Пожилые вынуждены ми­риться с тем, что в их годы постоянно при­ходится иметь дело со смертью близких для них людей (21).

Кастенбаум описывает «чрезмерную на­грузку от тяжести утраты» при повторении или наложении нескольких потерь. Не успев оправиться от смерти близкого чело­века, пожилой снова теряет кого-то. Вос­станавливающая сила организма может оказаться недостаточной.

Глубокое, всестороннее исследование переживания горя пожилыми людьми по­зволили Р. Калишу сделать вывод о том, что, несмотря на увеличивание потерь и ис­точников горя в позднем возрасте, старики переживают горе менее жестоко, чем моло­дые или люди среднего возраста (21).

В связи с этим возникает проблема, осу­ществляется ли в этом случае в полной мере очищающая «работа горя». Для описания процесса скорости часто используется мо­дель Кюблер-Росс [цит. по (25)]. Она пред­полагает чередование стадий отрицания, озлобленности, компромисса, депрессии,

адаптации. Считается, что нормальная ре­акция скорби продолжается до года.

Сразу после смерти близкого человека возникает острая душевная боль.

На первом этапе эмоциональному шоку сопутствует попытка отрицать реальность ситуации. Шоковая реакция иногда прояв­ляется в неожиданном исчезновении чувств, «охлаждении», словно чувства провалива­ются куда-то вглубь. Это происходит, даже если смерть близкого человека не была вне­запной, а ожидалась долгое время. Отрица­ется сам факт смерти — «Он не умер (она не умерла)», «Этого не может быть», «Я не верю этому» и т.п. Об умершем нередко го­ворят в настоящем времени, он принимает­ся во внимание при планировании будущего.

В процессе скорби наступает озлоблен­ность. Понесший утрату человек стремится обвинить кого-то в случившемся. Вдова мо­жет обвинять умершего мужа за то, что он оставил ее, или Бога, который не внял ее молитвам. Обвиняются врачи и другие лю­ди, способные реально или только в вооб­ражении скорбящего не допустить создав­шейся ситуации. Речь идет о настоящей злости. Если она остается внутри человека, то «подпитывает» депрессию.

После первой реакции на смерть близ­кого человека — шока, отрицания, злобы — происходит осознание утраты и смирение с ней. В статье «Скорбь и меланхолия» 3. Фрейд назвал процесс адаптации к не­счастью «работой скорби». Современные исследователи «работу скорби» характери-

зуют как когнитивный процесс, включаю­щий изменение мыслей об умершем, горечь утраты, попытку отстраниться от утрачен­ного лица, поиск своего места в новых об­стоятельствах. Этот процесс не является какой-то неадекватной реакцией, от кото­рой надо уберечь человека, с гуманистичес­ких позиций он приемлем и необходим. Имеется в виду очень тяжелая психическая нагрузка, заставляющая страдать. Консуль­тант способен доставить облегчение, однако его вмешательство не всегда уместно. Скорбь нельзя приостанавливать, она должна про­должаться столько, сколько необходимо [цит. по (25)].

Типичное проявление скорби — тоска по умершему. Человек, переживший утрату, хочет вернуть утерянное. Обычно это ирра­циональное желание недостаточно осозна­ется, что делает его еще глубже. Навязчи­вые мысли и фантазии об умершем посто­янно лезут в голову. Его лицо видится в толпе; пропадает интерес к событиям, кото­рые прежде казались важными, к своей внешности. Места и ситуации, связанные с умершими, приобретают особую значи­мость. Поиск умершего не бесцелен — он явно направлен на воссоздание утраченно­го человека. Не надо противиться символи­ческим усилиям скорбящего, поскольку таким образом он старается преодолеть ут­рату. С другой стороны, реакция скорби бы­вает преувеличена, и тогда создается культ умершего. В случае патологической скорби нужна помощь психотерапевта.

В разные периоды жизни люди испыты­вают амбивалентные чувства друг к другу. После смерти близкого человека прежняя амбивалентность является источником чув­ства вины. «Работа скорби» обуславливает возврат к отношениям, которые прервала смерть. Предпринимается попытка понять их значение в перспективе времени. Поне­сший утрату постоянно задает себе вопросы: «Все ли я сделал для умершего?», «Доста­точно ли уделял ему внимания?». Вспоми­наются случаи несправедливого отношения к умершему, и страдающий человек заверя­ет себя в своем ином поведении, будь воз­можность все вернуть (25).

Согласно обзору, проведенному Г. Крайг (29), многие специалисты сомневаются в целесообразности выделения определенных фаз в процессе горевания, поскольку это может побуждать людей предаваться горю согласно предписанной схеме. Сторонники же выделения последовательности фаз го­ревания отмечают, что первоначальные ре­акции часто включают шок, оцепенение, отрицание и неверие. Фаза шока часто про­должается несколько дней, а иногда гораздо дольше. После внезапной смерти люди, ко­торые были ближе всего к покойному, мо­гут находиться в оглушенном состоянии и участвовать в церемонии погребения меха­нически, не полностью осознавая утрату. Во второй фазе они могут более активно пере­живать горе: плакать, причитать или прибе­гать к другим способам выражения скорби. Они могут мучиться и тосковать по умершему. У некоторых людей горе имеет физи­ческие симптомы, проявляясь чувством сла­бости или опустошенности, а также бессон­ницей и отсутствием аппетита. Часто они утрачивают интерес к своим обычным заня­тиям и постоянно думают о покойном. У не­которых могут проявляться все симптомы депрессии. Со временем близкие покойно­го начинают чувствовать себя лучше, посте­пенно приспосабливаясь к новым обстоя­тельствам жизни. Они «отпускают» умершего и начинают уделять время и силы новым отношениям. Они воссоздают заново свою идентичность, без той ее части, которую со­ставляли отношения с покойным (29).

Разумеется, паттерны горевания сущест­венно различаются в зависимости от лич­ности человека, его возраста, пола, куль­турных традиций и отношений с покой­ным. К тому же некоторые факторы могут способствовать восстановлению нормаль­ного состояния. Например, в случае про­должительной болезни пожилого человека его близкие имеют возможность подгото­вить себя к его смерти. Вполне вероятно, что они переживают антиципаторное горе. Возможно даже, что в такой ситуации чув­ства утраты, вины или упущенных возмож­ностей обсуждаются с умирающим. Анти­ципаторное горе, однако, не устраняет го­ревания после смерти близкого человека. Оно, возможно, даже не делает его слабее. Но все же в случае длительной болезни по­койного его смерть переносится окружаю­щими не так тяжело, потому что они имели

возможность подготовиться к ней, и им легче справиться со своим горем (29).

Пожилой человек часто долго болеет перед смертью, однако для его оставшейся жить «половины» смерть все равно предста­ет травматическим событием, потрясающим все основы прежней жизни. Пожилой вдо­вец (вдова) на время теряют интерес к жиз­ни и в душе постоянно остаются в прошлом. При этом для физических ощущений пожи­лых людей характерно ощущение нереаль­ности происходящего, сжатие в груди, не­достаток силы и нехватка дыхания. Смерть близкого порождает сомнение, рассеянность, попытки почувствовать смерть на себе, тре­вогу, ослабление чувства самосохранения. Однако для некоторых переживания горя и утраты в старости не сопровождаются потерей самоуважения, но могут привести к обо­стрению депрессии, чувства неудовлетво­ренности жизнью и частому обращению к мыслям о смерти (21).

Пожилой вдовец (вдова) стоит перед про­блемой строить свою жизнь в другом обще­стве, в другой социальной ситуации. Когда один из пожилых супругов умирает, проис­ходит ломка человеческих отношений, про­должавшихся десятилетиями, от которых остались многочисленные воспоминания и ассоциации. Смерть также напоминает вто­рому супругу о его уязвимости. Это обычно наносит тяжелый удар по повседневной жизни и чувствам овдовевшего.

Характерной чертой глубокого пережи­вания горя и утраты являются попытки всту-

пить в глубокую внутреннюю связь с умер­шим, что выражается в бесконечном внут­реннем диалоге с умершим. Отсутствие воз­можности выразить ему сочувствие, выска­зать благодарность за прошлое либо найти способ попрощаться приводят к тому, что оставшиеся в живых испытывают чувство неудовлетворенности, горечи и зачастую глубокой вины. Если же психотерапевт в состоянии включиться в существующие от­ношения и побудить возникновение эф­фективного эмоционального взаимного об­щения, процесс кончины и смерть могут стать событием, наполненным глубоким смыслом для всех, связанных с ним. Оно может привести к возникновению ощуще­ния соприкосновения с вечно действующи­ми силами Вселенной, которым подчиня­ются все живущие. При таких условиях люди почти не испытывают вины за челове­ческое страдание и смерть, отчего период горя и траура, видимо, значительно сокра­щается. Кроме того, участие в происходя­щем вместе с умирающим может повлиять на представления о смерти остающихся в живых, помочь им сформировать образ соб­ственной смерти, а также, возможно, благо­творно повлиять на их поведение, когда придет время последнего перехода (19).

Таким образом, переживания горя от ут­раты супруга (супруги) старым человеком не всегда проявляются во внешней острой реакции, но погружаются в более глубокие слои души, где «работа скорби» обогащает­ся обретением новых смыслов жизни — со-

хранения в памяти близкого человека для себя, сохранения памяти о нем для других и бессознательного обеспечения бессмертия покойного через его продолжение в других людях.

Сходный взгляд на переживания утраты как на обретение новых смыслов жизни в старости развивает Н.В. Хамитов (58). Он утверждает, что «мужчины тяжелее перено­сят утрату жены; женщины гораздо проще могут прийти в себя после смерти мужа — для того чтобы жить во имя детей. И вели­кодушная природа сделала так, что фено­мен вдовца значительно более редок, чем феномен вдовы. Вероятно, это является до­полнительным объяснением того, что во многих культурах ношение траура по умер­шему супругу обязательно только для жен­щин.

Как ни странно это звучит, но женщине привычно стать вдовой — такова логика развития вида «homo sapiens», где мужчины в среднем живут меньше женщин. Бытие женщины включает в себя мысль о вдовстве и бессознательную готовность к нему, бы­тие мужчины отгоняет эту мысль и готов­ность. Женщина значительно проще муж­чины смиряется со вдовством, соблюдая все его ритуалы, налагаемые родом. Вдовст­во мужчины находится по ту сторону разу­ма, вдовство женщины рационально.

Одиночество вдовца трагически уни­кально, одиночество вдовы — это одиноче­ство общности вдов. Дети никогда до конца не заменяют вдовцу их матери, вдова находит в заботе о детях не только замену, но и завершение жизни с мужчиной. Она нахо­дит материю мужа в детях и успокаивается» (58, с. 124). Эти рассуждения подтверждены американскими исследователями, которые утверждают, что мужчины тяжелее перено­сят подобную утрату (29).

Если взаимная привязанность и любовь пожилых супругов была велика, подчерки­вает Н.В. Хамитов, то здесь приходится столк­нуться с «трагическим парадоксом. Чем глуб­же и истиннее любовь, тем в меньшей сте­пени вдовство может вызвать только боль и тоску. Любовь наполняет тоску по умерше­му светом, ибо, даруя любящим чувство бессмертия любви, дарует веру в возмож­ность соединения с любимым или любимой в новой жизни за пределами биологической смерти» (58, с 125).

Таким образом, эмоциональные пере­живания старого человека уникальны: пере­живания, связанные с мыслями о смерти, переживания утраты отличаются от пере­живаний молодого человека или человека зрелого. Переживание эти по сути и форме не аффект, а глубокая печаль и тоска, по­степенно отступающая в глубь души и про­растающая новым смыслом и готовностью принять в себя все положенное человеку и с достоинством до конца «нести свой крест».

Нельзя обойти вниманием переживание горя пожилым человеком, потерявшим свое­го ребенка. Здесь эмоциональный удар обыч­но очень велик. Потеря мечты, надежд, ка-

ких-то ожиданий для пожилого человека несравнимы с потерей детей. Это как бы оз­начает для него лишение права жить дальше. Хотя логическому объяснению такое мне­ние пожилого отца, перенесшего утрату ре­бенка, не поддается, оно всегда присутству­ет в его сознании. Старики, потерявшие детей, под тяжестью безысходности и утра­ты чувствуют себя обманутыми временем.

В ряде некоторых случаев пожилые лю­ди, проживающие отдельно от своих детей, ощущают эту потерю менее остро, однако только в том случае, если им удается пере­ключить внимание на других детей или вну­ков.

Горе от потери ребенка выражается и переживается острее, чем потеря спутника жизни, и позитивного итога в виде нового смысла (жить, чтобы помнить) не оставля­ет. Это горе может соединить пожилых ро­дителей, но может и навсегда их разлучить. Образ умершего ребенка будет бесконечно витать в сознании, вызывая тоску и жа­лость, горечь несбывшихся надежд на про­должение жизни в ребенке, чувство вины и отчаяния. Ни при каких обстоятельствах в первый период потери ребенка пожилой че­ловек не должен оставаться один, посколь­ку одиночество и связанные с ним пережи­вания — это особая внутренняя работа, ко­торая живет своими законами; оно — спутник старого человека, но не лекарь его.

>4.3. >Переживание> >одиночества в> >старости

Одиночество может переживаться в лю­бом возрасте у мужчин и у женщин. Пос­ледствия одиночества важны в отношении широкого многообразия эмоциональных, поведенческих и социальных проблем. Ши­роко распространено мнение, что одиноче­ство более выражено в старости. Однако многие исследования отвергают это общее мнение и обнаруживают, что в юности пере­живания одиночества острее. (121).

Несмотря на это, геронтологи настаивают, что одиночество является особенно травми­рующим фактором в старости, указываю­щим на хрупкость состояния физического и физиологического здоровья и др.

Теории одиночества

На основании образа современной литера­туры в области психологии одиночества Перл-ман и Пегого (122) описали ряд специфичес­ких теоретических подходов к одиночеству:

Психодинамических.

Феноменологических.

Экзистенциальных.

Социологических.

Интерактивных.

Когнитивных.

Психодинамический подход, основанный на фрейдовской концепции личности, в ос­новном разрабатывался клиницистами, ко-

торые работали с невротиками и другими патологиями. Этот подход рассматривает одиночество как ранний признак патоло­гии. Несмотря на тот факт, что причины одиночества в старости могут быть межлич­ностными, они фокусируют внимание на индивидуальных проблемах личности. Оди­ночество, согласно психодинамической тео­рии, может проявиться в форме нарциссиз­ма и враждебности.

Феноменологический подход к одиночест­ву очень близок психодинамическому. Раз­личия заключаются лишь в том, что соглас­но психодинамическому подходу истоки одиночества лежат в детстве, а согласно фе­номенологическому подходу — в текущем жизненном опыте.

Сторонники экзистенциального подхода утверждают, что одиночество является важ­ным условием нашего существования и формой системы защитных механизмов. Они считают, что нет необходимости в совлада-нии с одиночеством. Согласно этой точки зрения врач-психолог и социальный работ­ник должны помогать людям преодолевать страх одиночества и учить их использовать одиночество с пользой: оно экзистенциаль­но и привносит экзистенцию в человечес­кую жизнь.

Согласно социологическому подходу при­чины одиночества лежат вне индивида: в обществе, его традициях и истории. Здесь подчеркивают, что идеи единства, социаль­ный опыт помогают совладать с одиночест­вом (122).

Представители интерактивного подхода считают, что одиночество обусловлено как личностными, так и ситуативными факто­рами. Оно является продуктом их создания или взаимодействия. Интерактивный под­ход различает два основных типа одиноче­ства: эмоциональную изоляцию и социаль­ную изоляцию (145).

Когнитивный подход усматривает причи­ны одиночества в когнитивных способнос­тях индивидов, на которые оказывает влия­ние как исторический, так и текущий опыт. Человек начинает ощущать одиночество, когда он понимает несогласие между жела­емым и достигнутым уровнем социального контакта. Как и представители интерактив­ного подхода, сторонники когнитивной теории распространяют результаты своих исследований на «нормальных» индивидов, для которых их рекомендации очень полез­ны (122).

Многие авторы, которые изучали оди­ночество, стремились влить новое содержа­ние в это понятие. Так, например, К. Юнг писал, что он понимает одиночество как от­сутствие или переживание отсутствия удов­летворяющего социального окружения, сопро­вождаемое симптомами психологического дистресса (100). По мнению К. Роджерса, переживание одиночества порождается ин­дивидуальным восприятием диссонанса меж­ду истинным Я и тем, как видят Я дру­гие (124).

Существующие точки зрения можно до­полнить еще тремя:

1. «Одиночество вызывается не отсутствием социального окружения, но отсутствием значимого, необходимого отношения или системы отношений» (145).

2. «Одиночество — это неприятное переживание, когда человеческий опыт социальных отношений дефицитарен в любом смысле» (122).

3. «Одиночество — это различие между реальными и желаемыми отношениями с людьми, переживаемое очень остро, с которым нельзя согласиться, которое нельзя принять» (99).

Изучив большое количество мнений от­носительно одиночества, Д. Перлман и Л. Пепло (122) отметили, что во всех них присутствовали три идеи.

Первая: по определению одиночество является результатом дефицитарности че­ловеческих отношений.

Вторая: одиночество является внутрен­ним и субъективным психологическим пере­живанием и не может быть идентифициро­вано с фактической изоляцией.

Третья: большинство теорий (за исклю­чением экзистенциальной) определяют оди­ночество как неприятное переживание, со­стояние дистресса, от которого (по крайней мере поначалу) стремятся избавиться. Пси­ходинамический и феноменологический под­ходы считают, что переживания одиночест­ва патологичны. Напротив, интерактивный и когнитивный подходы считают это состо­яние нормальным.

В качестве психотерапевтического под-

хода психоанализ сосредотачивает внима­ние на поисках причин переживания оди­ночества в раннем и школьном детстве, а феноменологический подход исследует те­кущую (настоящую) ситуацию. Для экзис­тенциалистов одиночество является частью человеческой жизни и переживается в тече­ние всей человеческой жизни.

Таким образом, одиночество — это не­однозначное понятие для старости. Оно не связано с жизнью в затворничестве. По ре­зультатам американских исследователей (129), пожилые люди, способные обходиться без посторонней помощи в обиходе, более, чем молодые, приспособлены к тому, чтобы жить в одиночестве. Переживание одиночества связано с когнитивной оценкой качества и удовлетворенностью людьми своими соци­альными связями.

Как показали наши исследования, по­жилые люди, нашедшие для себя адекват­ный, интересующий их вид деятельности, оцененный ими как социально значимый, реже испытывают одиночество, поскольку через дело свое они общаются с семьей, группой людей и даже со всем человечест­вом (если речь идет о продолжении трудо­вой деятельности или написании мемуаров).

Пожилые люди, избравшие для себя стратегию совладания со старостью по типу «выживания» (адаптация к старости по типу «замкнутого контура»), чаще и острее пере­живают одиночество вне зависимости от того, живут они одни или в семье. При этом одиночество у них может быть обусловлено

изоляцией, то есть отсутствием заинтересо­ванности в них и опеки, а может быть свя­зано с преувеличенными ожиданиями и представлениями об интенсивности семей­ных и дружественных встреч. Их одиноче­ство может возникнуть из тоски, связанной с неумением самостоятельно организовы­вать свое время. Доказано, что одиночество сильнее ощущают пожилые люди с выра­женными чертами зависимости, желающие, чтобы ими интересовались и занимались, а также лица, желающие осуществлять над кем-либо контроль (53). Такие пожилые люди прежде всего теряют социальный контроль, в их поведении проявляются чер­ты бестактности, болтливости, они с трудом представляют или просто не задумываются о том, как видят и оценивают их окружаю­щие. Однако, понимая, что поведение их бывает неадекватным, они часто отказыва­ются от общения, все больше уходя в себя, и переживание одиночества перерастает у них в ощущение необъяснимого страха, от­чаяния, сильного беспокойства (50). Когда переживание одиночества у старых людей приобретает устойчивый характер, они склон­ны винить в этом себя, что увеличивает риск глубокой депрессии (50). Оценка свое­го поведения как не вполне адекватного и сопутствующее усиление беспокойства обу­славливают специфическое для одиноких пожилых людей восприятие окружающей действительности как непредсказуемой и не поддающейся контролю. Переживание снижения контроля в свою очередь приво-

дит к ощущению собственной беспомощ­ности и безнадежности. Интересно, что со­циальные контакты, которые пожилые лю­ди не могут сами регламентировать, не при­носят им удовлетворения, но порождают неприятное чувство зависимости (50). Пос­леднее переживание особенно остро. Ощу­щение зависимости, беспомощности, не­причастности к внешнему для них социаль­ному миру является тем эмоциональным аккомпанементом старости, которое позво­ляет самим пожилым людям оценивать этот возраст как несчастье и позор.

Следует подчеркнуть различие смыслов понятия «одиночество» — это особенно важно для старости. Одиночество может быть объективной изолированностью, мо­жет быть переживанием тяжкого разлада личности, господства дисгармонии, пере­живания кризиса Я (тогда усиление чувства достоинства может оказаться средством снижения одиночества). И, наконец, оди­ночество может быть добровольным уеди­нением, необходимым для созерцательнос­ти и экзистенциальных переживаний, а тому, кто стремится к одиночеству, не суждено его и испытывать (50).

Как указывал Н.Ф. Шахматов (63), наи­более существенным в старости (в отли­чие от молодости и зрелости) является не изоляция (отдельное переживание), а пси­хологические и эмоциональные аспекты, отражающие осознание одиночества как непонимания и безразличия со стороны ок­ружающих. Ограничение круга общения

определяется объективными внутренними и внешними факторами и составляет содер­жание старческого бытия. Тематика пере­живаний, связанных с обстоятельствами этого суженного круга общения, для старых людей составляет содержание их дум, раз­мышлений и жалоб. Некоторые авторы бо­лее высокие цифры депрессивных ощуще­ний у одиноких старых мужчин по сравнению с женщинами ставят в связь с различным отношением к церкви, которое устанавли­вается к старости у лиц разного пола. По­жилые женщины чаще посещают церковь, активнее ищут поддержки в религии, чем мужчины. Переживание одиночества само по себе не может считаться свидетельством патологического реагирования, хотя зачас­тую наблюдается в картине аффективных расстройств позднего возраста. Представля­ется существенным вопрос, насколько чув­ство одиночества и изолированности ока­зывается значимым в формировании всего строя психической жизни пожилого челове­ка, выработки им новой жизненной пози­ции. Н.Ф. Шахматов писал, что одиночест­во в старости обычно ставится в прямую связь со стрессовой ситуацией. Это выход на пенсию, разрыв с родственниками, поте­ря супруга. Первенствующее место среди травмирующих моментов, являющихся не­посредственной причиной одиночества в старости, занимает утрата близких. Реакция пожилых людей в условиях этой типичной неблагоприятной ситуации в старости ока­зывается сугубо индивидуальной и зависит

от многих дополнительных факторов. Счи­тается, что мужчины, оказавшиеся одино­кими в старости, переносят свое положение тяжелее женщин. Женщины легче перено­сят потерю супруга и лучше приспосабли­ваются к одинокой жизни. По данным ге­ронтологов Канзас-Сити в США, психичес­кий статус пожилых женщин, оказавшихся вдовами, даже улучшается. Пожилые жен­щины легко мирятся с проживанием взрос­лых детей отдельно и чаще, чем мужчины, навещают их. Наконец, у женщин в подоб­ной ситуации легче устанавливаются новые знакомства, завязываются дружеские отно­шения. Различное отношение к одинокой жизни у мужчин и женщин свидетельствует в пользу точки зрения, что переживание одиночества является сугубо индивидуаль­ным чувством, не выводимым непосредст­венно из внешних условий (63).

Неоднородность и сложность чувства одиночества в пожилом возрасте находят выражение в двойственном его характере. С одной стороны, это тягостное ощущение увеличивающегося разрыва с окружающи­ми, боязнь последствий одинокого образа жизни, с другой — это четкая тенденция от­городиться от окружающих, защитить свой мир и стабильность от вторжения посто­ронних. В подобной тенденции к изоляции в старости можно видеть единственно воз­можный путь для старого человека обеспе­чить себе независимость и комфортные ус­ловия. Зачастую эти противоположные тен­денции, а именно тягостное переживание

одиночества и стремление к изоляции, со­четаются, определяя сложные и противоре­чивые чувства пожилого человека. В герон-тологической литературе многие авторы об­ращаются к одному известному примеру, когда старая женщина, огородив свое жи­лище высоким забором и заведя злую соба­ку, горько жаловалась на свое одиночест­во (63).

Переживание одиночества находит раз­личную оценку со стороны самого пожило­го человека. Обычные жалобы в этом слу­чае — на непонимание со стороны окружа­ющих, отсутствие человека, который мог бы понять и разделить испытываемые чув­ства. В других случаях пожилой человек ищет конкретного виновника в создавшей­ся ситуации. В подобных переживаниях на­ходит отражение отношение к собственно­му старению, приятие или неприятие его.

Обсуждая вопрос о неприятии пожилым человеком одиночества и сочетании этого чувства со стремлением к изоляции, можно привести высказывания А. Шопенгауэра. Известный философ, состарившись, гово­рил, что чувство одиночества, так же как и чувство непонимания со стороны окружаю­щих, с которыми сталкивается человек, ти­пично для всех возрастов. С годами, по мне­нию философа, люди привыкают и легче мирятся с одиночеством, а в старости впер­вые начинают осознавать его преимущества («на шестом десятке влечение к нему дела­ется нормальным и даже инстинктивным» [цит. по (63)].