Преступные намерения

Субъективные намерения или состояние сознания обвиняемого пре­ступника рассматриваются повсюду в уголовном праве. Это представ­ляет загадку для экономиста. Можно прочитать десятки книг по экономике и не встретить ни одного упоминания о субъективных намерениях. На самом деле концепция намерения в уголовном праве выполняет ряд экономических функций. Здесь мы обсудим три: 1) вы­явление факта чисто принудительного трансферта, 2) оценку вероят­ности ареста и осуждения и 3) выяснение того, будет ли уголовная санкция эффективным (оправданным с точки зрения издержек) сред­ством контроля за нежелательным поведением. Еще одна функция будет обсуждаться в п. 7.5.

Если я по рассеянности забираю из ресторана домой зонт, кото­рый считаю своим (а он моим не является), я не являюсь вором. Но если я знаю, что зонт чужой, и все равно беру его, я — вор. Экономи­ческое различие заключается в том, что в первом случае, поскольку я должен тратить ресурсы, чтобы не забрать зонт, и вероятность того, что я возьму не тот зонт, низка, расхождение между В и PL в формуле Хэнда невелико, а риск чрезмерного сдерживания посредством уго­ловного наказания велик. Во втором же случае, когда я трачу ресур­сы на то, чтобы взять чужой зонт (возможно, я шел в ресторан с единственной целью украсть зонт), В отрицательно и Р высока (см. п. 6.15). Проблема заключается в том, что внешне действия, соверша­емые в этих двух трансакциях, выглядят одинаково и основное разли­чие заключается в состоянии сознания, с которым они совершают-

²² См. United States v. Hollings worth, 27 F.3d 1196 (7^th Cir. 1994) (en

bane).

Уголовное право

ся.²³ Разумеется, мы должны проявлять осторожность и отличать на­мерение от осведомленности. Иначе мы могли бы попасть в ловушку, думая, что менеджеры железнодорожной компании являются убий­цами, поскольку они знают достаточно точно, что эксплуатация их поездов вызовет гибель определенного количества людей на перекре­стках железнодорожных путей в течение данного года. Они знают об этом, но они не получают никакой выгоды от этих смертей. Они получают выгоду только от экономии ресурсов, необходимых для предотвращения этих смертей, и выгоды, как социальные, так и част­ные, могут превосходить издержки. Преступное же намерение подра­зумевает стремление к получению определенного (запрещенного) объек­та путем инвестирования ресурсов в его приобретение.

Хотя мы и сократили бы издержки расследования уголовных дел, если бы не беспокоились о разделении между чисто принудитель­ным трансфертом и несчастным случаем, который он внешне напо­минает, результатом могло бы быть чрезмерное количество уголовных наказаний, приводящее к значительным социальным издержкам воз­держания от таких законных видов деятельности, как помещение зонтов в гардеробные комнаты ресторанов. Хотя иногда грань размы­вается. Известным примером является изнасилование малолетних. Девушка может выглядеть как 16-летняя (предположим, это возраст, начиная с которого допускается согласие на сексуальную связь), но в том случае, если она моложе, вполне понятная ошибка не освободит мужчину от ответственности. Другим примером является убийство при уголовном преступлении: если смерть происходит во время со­вершения опасного преступления не по вине преступника, он все рав­но несет ответственность как убийца. В этих и других примерах мы не заботимся о том, чтобы сдерживать деятельность, граничащую с деятельностью, против которой направлено основное уголовное пре­следование; иными словами, мы не считаем уклонение от этой дея­тельности социальными издержками, и потому выгодно сократить издержки судебного преследования путем устранения проблемы на­мерения. Мужчина может избежать ответственности за изнасилова­ние малолетних, если будет держаться подальше от молодых девушек, а грабитель может избежать ответственности за убийство при уголов­ном преступлении, если не будет грабить или не будет брать с собой оружие. В сущности, мы вводим степень строгой ответственности в уголовное право, когда, как в гражданском праве, изменение объемов деятельности является эффективным методом предотвращения соци­альных издержек (см. п. 6.5).

²³ Но состояние сознания (если только преступник не сознается в своей виновности или не делает других невыгодных для себя признаний) должно выводиться и из внешних действий. Не является ли тогда термин «намере­ние» простым эквивалентом высокого отношения PL к В? (См. п. 6.15.)

Преступные намерения

аа Для того чтобы проиллюстрировать вторую функцию намерения в уголовном праве, рассмотрим тот факт, что преднамеренное убий­ство наказывается более строго, чем убийство, совершенное в припад­ке гнева. Индивид, планирующий убийство, скорее всего планирует и свой уход от ответственности. Убийство, совершаемое в порыве стра­сти, скорее всего происходит в обстоятельствах, в которых его сокры­тие не может быть ни задумано, ни осуществлено. Таким образом, р (вероятность ареста и осуждения) в нашей формуле D = L/p в пер­вом случае ниже, а это подразумевает, что наказание должно быть более суровым.

Следует отметить, что термин «намерение» в этом примере ис­пользуется в ином смысле, нежели в предыдущих (или, возможно, термин «преднамеренность» (premeditation) следует понимать как означающий нечто отличное от обычного преступного намерения). Намерение, которое рассматривается при определении того, наказы­вать ли сознательного убийцу строже, чем импульсивного, называет­ся «обдумыванием целей». Намерение, которое рассматривается при определении наказания человека, взявшего мой зонт, состоит просто в знании человеком фактов, делающих этот акт принудительным трансфертом.²⁴ Если он имеет это знание, он преступник. Больше ничего не нужно, чтобы определить данный акт как принудительный транс­ферт благосостояния, даже если он решил взять зонт в последний момент. (Железнодорожная компания в моем примере также знает обо всех фактах, но эти факты не позволяют выявить принудитель­ный трансферт в соответствующем смысле.) Импульсивный убийца наказывается именно как убийца, хотя и не так строго, как совершив­ший преднамеренное убийство.

Как может показаться, существует и другой довод в пользу ме­нее строгого наказания импульсивных преступлений, чем обдуман­ных: импульсивный преступник в меньшей степени подвержен сдер­живанию. Поэтому наказание менее действенно и имеет меньшую ценность, а стало быть, общество должно покупать меньшее его коли­чество. Первоначальная предпосылка более убедительна, чем после­днее заключение. Преступник, который достаточно осторожен, чтобы спланировать свое преступление заранее, с большей вероятностью оценит все связанные с ним издержки и выгоды, включая ожидаемые издержки наказания. Однако тот факт, что данное увеличение нака­заний будет сдерживать импульсивного преступника в меньшей сте­пени, чем обдумывающего свои действия, на самом деле может ука­зывать на необходимость более сурового наказания для первого. Пред­положим, 20-летнего срока заключения достаточно, чтобы сдержать почти все наемные убийства, но для достижения такого же сдержива-

²⁴ Это разделение подчеркивается в работе Jeffrey S. Parker. The Economics of Mens Rea, 79 Va. L. Rev. 741 (1993).

Уголовное право

ния импульсивных убийц необходим 30-летний срок. Введение до­полнительного срока связано со значительными издержками, но если эти издержки меньше социальных выгод от дополнительного сдержи­вания, то они могут быть хорошими инвестициями. Не стоит забы­вать также о превентивном эффекте тюремного заключения. Тот факт, что некоторых преступников нельзя эффективно сдержать, говорит в пользу большего акцентирования их изоляции, что подразумевает длительные сроки заключения.²⁵

Конфликт между сдерживанием и предотвращением как целя­ми уголовных санкций является наиболее острым в отношении освобождения от ответственности на основе невменяемости. Если человек невменяем либо в том смысле, что он не знает о преступ­ности своих действий (он убивает человека, думая, что это кролик), либо в том смысле, что не может контролировать свои действия (он слышит голоса, которые, по его мнению, принадлежат божеству, повелевающему ему убивать людей), он не будет подвержен сдержи­вающему влиянию угрозы уголовного наказания. Таким образом, если бы сдерживание было единственной целью криминальных санкций, то было бы очевидно, что подобные люди не должны на­казываться как преступники.²⁶ Ресурсы, употребляемые на их нака­зание (включая отрицательную полезность наказания для самого «преступника»), тратились бы впустую с социальной точки зрения, поскольку не производилось бы дополнительного сдерживания. На самом деле это преувеличение: существование освобождения от ответственности по невменяемости привлекает ресурсы в доказа­тельство и опровержение доказательства невменяемости, и сдержива­ние ухудшается до той степени, в какой либо преступники успеш­но симулируют невменяемость, либо сокращение (неважно, по ка­кой причине) числа наказанных уменьшает сдерживающий сигнал, порождаемый наказанием. Но это лишь одна сторона проблемы. Как только в игру вступает превентивная цель, становится намного менее очевидной необходимость существования освобождения от ответственности по невменяемости, которое повышает издержки расследования уголовных дел без по меньшей мере сокращения потребности в изоляции подсудимого. Однако клеймящий эффект уголовного наказания должен был бы уменьшиться, если класс не

²⁵ Однако можете ли вы сказать, почему это означает, что относитель­ные издержки наказания обдумывающих свои действия по сравнению с из­держками наказания импульсивных преступников будут еще больше, чем соотношение сроков заключения для этих двух типов преступников?

²⁶ Справедлив ли этот тезис, если освобождение от ответственности по невменяемости требует лишь, чтобы преступление ответчика было продук­том его невменяемости (см. правило Дюрхема) в том смысле, что, если бы не его невменяемость, он не совершил бы это преступление?

Преступные намерения

поддающихся сдерживанию мог бы подвергаться наказанию. (По­чему? И почему это наблюдение не противоречит сохранению неко­торых элементов строгой ответственности в уголовном праве?) Это является доводом в пользу использования гражданского, а не уго­ловного права для изоляции уголовно опасных невменяемых.

В гражданском праве невменяемость редко признается как фак­тор, освобождающий от ответственности. Обычно состояние созна­ния ответчика с меньшей вероятностью рассматривается как спо­собствующее снятию или смягчению гражданской ответственности, чем уголовной. Уголовные санкции являются более дорогостоящи­ми, чем гражданские (почему?), и это изменяет соотношение между издержками выяснения фактов и издержками наложения санкции за пределами ее сферы действия. Таким образом, при гражданском правонарушении — нарушении границ владений — от ответствен­ности не освобождает тот факт, что виновник не знал и не мог с разумными издержками узнать, что нарушил границы владений истца, но при соответствующем уголовном правонарушении — осво­бождает. Поскольку санкции за неумышленное причинение ущерба путем нарушения границ владений менее строги, издержки слож­ного исследования состояния сознания истца с меньшей вероятно­стью приведут к равной или большей выгоде, выражающейся в избежании издержек присуждения санкции за поведение, которое никто не собирается сдерживать (нарушение границ, непредотврати­мое в экономическом смысле).

Некоторые проблемы, связанные с преступным намерением, объяс­няются посредством концепции информационных издержек. Напри­мер, часто бывает неясно, знает ли покупатель краденых товаров о том, что они украдены. Критерием привлечения его к уголовной ответственности является вопрос о том, избежал ли он, подозревая, что они украдены, приобретения информации, которая могла бы под­твердить или опровергнуть его подозрения. Этот критерий по сути возлагает на покупателя правовую обязанность, которая подкрепляет­ся угрозой уголовного наказания, исследовать происхождение това­ров в случае, когда издержки такого исследования очень низки.²⁷ Нечто подобное может лежать в основе древнего, но все еще сохраня­ющего некоторую силу принципа, согласно которому незнание закона не освобождает от ответственности. Поскольку неясные уголовные

²⁷ См. Jon Elster. Ulysses and the Sirens: Studies in Rationality and Irrationality 178 (1979). Издержки даже могут быть отрицательными, как в случае, когда получатель краденого на самом деле расходует ресурсы на предотвращение распространения информации о криминальном происхож­дении товара; например, он может пойти окольным путем, чтобы никто не увидел факт воровства. См. United States v. Giovannetti, 919 F.2d 1223 (7^th Cir. 1990).

Уголовное право

законы могут создавать значительные издержки воздержания от их нарушения (избежания ответственности), эти законы обычно доволь­но ясны, причем в меньшей степени точностью формулировок, чем сведением к типам поведения, которые любой считает антисоциаль­ными. Целью этого является значительное снижение издержек полу­чения информации о возможной ответственности перед уголовным правом. Если издержки получения подобной информации высоки, уголовное право обычно требует доказательства «особого намерения», т. е. знания не только о фактах, составляющих преступление («общее намерение», как в нашем примере с зонтом), но и о том, что являет­ся преступлением. Примером является уклонение от налогов. Если человек знает, что он имеет задолженность по налогам, В в формуле Хэнда равняется нулю. Если же он не знает об этом, В может быть значительным и случай переходит в тот разряд случаев, где предпо­чтительнее применять средства регулирования неумышленного при­чинения ущерба.²⁸