Вторая волна массовой эмиграции 1859-61 гг. крымцев и ногайцев

Мысль о необходимости перемещения крымских татар, «живущих близ моря», (что указывало на необходимость укрепления зоны вероятной высадки неприятельского десанта) в глубинные губернии России (т.е. отдаленные от возможного театра военных действий — в некотором смысле «от греха подальше», ибо официальная формулировка гласила: «с целью… лишить неприятеля возможности приобретать у них разного рода довольствие»; собственно, секрета из того, что татары неизбежно будут относиться сочувственно к туркам, с которыми являлись единоверцами и, хоть и на вассальном положении, но прожили несколько веков, не делалось; а значит — сотрудничество[5]) возникла у имперской администрации в 1854 г.

Надо признать, что реализовалась эта политика лишь частично. В мае 1855 г. были выселены татары, живущие в 25-верстной прибрежной полосе между Перекопом и Альмою, и размещены (по всей видимости, временно) в Симферопольском и Перекопском уездах. Тогда же из оккупированной англичанами части Евпаторийского уезда в Добруджу (в то время входившую в Порту) было вывезено около 15 тыс. татар. Считается, что это и стало началом новой волны крымскотатарской эмиграции.

Что касается дальнейшего переселения крымских и ногайских татар вглубь России, оно было приостановлено, так как против выступил наместник Новороссийского края князь М.С.Воронцов, который доказывал своим оппонентам, что «в последние 60 лет горная и лесная часть Крыма за Салгиром, Альмою и Кагою и особливо южный берег сделали важные успехи в приращении государственного богатства», якобы исключительно благодаря проживающему там татарскому населению. Более того, в период Крымской войны «только самое малое число татар предалось неприятелю, между тем как большинство осталось верным своему долгу и исполняло обременительные повинности». (История повторится в XX веке, когда вновь столкнутся мнения тех, кто считал, что народ в ответе за свое активное меньшинство, и тех, кто такие обвинения называл расточительными, несправедливыми, нецелесообразными и, наконец, преступными.) Мингосимущество также признало нецелесообразным выселение татар, причем его аргументация была вполне рациональной: «Все доныне предпринимаемые русскими помещиками попытки к водворению русских крестьян в Крыму были неуспешны и недействительны, а потому неосторожно и невыгодно было бы вывести татар из Крыма без убеждения в возможности заселить оставляемые ими земли русскими…».

Тем не менее, ни для кого не было секретом, что тайные чаяния крымских татар — это именно поражение России в Крымской войне, ибо с таким поражением связывалась надежда на восстановление утраченной государственности или, в худшем случае, вхождение в состав Турции. Но Россия победила. Кажется, дряхлеющая Порта поняла, что Крым утрачен окончательно. К тому же продолжала действовать запущенная накануне войны (в основном, через духовенство) турецкая пропагандистская машина: нет житья мусульманам в России — напротив, в Турции братьев по вере ждут всевозможные блага. Слухи о неизбежном выселении татар из Крыма множились; раздираемая противоречивыми мнениями, царская администрация не противодействовала этим слухам, отчасти даже способствовала их распространению: выселенные в Симферопольский и Перекопский уезды татары не получали разрешения вернуться в свои «домы на брегу моря». Так решимость покинуть Крым нарастала. Татары чаяли получить в Турции землю и волю. Питали надежды напрасно, но тогда, на рубеже 60-х, именно они (а также возрастающее малоземелье и обезземеливание) сыграли решающую роль в обретении эмиграцией массового характера.

Одним из механизмов переработки туземного населения был механизм обезземеливания. Так, в начале XIX века в руках крымскотатарских земледельцев находилось около 600 тыс. десятин земли (30% всего земельного фонда). К 1850-м размеры их землевладения сократились наполовину, хотя численность татар за этот же период выросла со 137 до 242 тыс. чел. В начале XX в. — 149 тыс. десятин. В 1860-е гг. доля безземельных татарских селян составляла 52%, а в начале XX в. — 64%[6].

К весне 1860 г. идея переселения в пределы Османской империи была принята большинством мусульманского населения. Особенно активно откликнулись ногайцы. В конце 1859 г. в ногайских селениях Бердянского и Мелитопольского уездов зазимовали 16 тыс. кавказских ногайцев, уже получивших разрешение на переселение в Турцию. Их пример вдохновил татар и ногайцев Тавриды, которые немедленно взялись за ликвидацию своих хозяйств. (Так, весной 1860 г. ногайцы уже не засевали свои поля, а батраки нанимались на сроки не позже 15 апреля.) Большая часть татар и ногайцев выбыла в Османскую империю в течение апреля-октября 1860 г. Турецкие власти разместили крымских татар в южной Добрудже, а кавказских и таврических ногайцев — в Малой Азии[7]. Всего в Турцию эмигрировало 192,4 тыс.чел. (в 1860 — 165,6 тыс., или 86,1% всех эмигрантов; в 1861 — 24,9 тыс./13%; в 1862 — 1,9 тыс./0,9% [8]).

С 1861 года власти начинают ограничивать эмиграцию татар и ногайцев, так как создается реальная угроза обезлюдения Крымского полуострова. Более того, в том же году возникает обратное движение татар из Турции — познавших уже все прелести чужбины; они-то и рассказали не успевшим эмигрировать о том, что турки для въезжающих отводят плохие, неудобные земли, дурно обращаются с ними и т.п. В результате часть татар, уже получивших паспорта на выезд, не воспользовались ими и остались [9]. В 1862 г. из Таврической губернии выехало менее 2 тыс. — жалкие остатки некогда мощного миграционного потока. К 1 января 1863 года в Тавриде оставалось чуть более 103 тыс.чел. Это составляло 34,9% уровня 1 января 1860 г., когда в губернии проживало максимальное для XIX века количество татар и ногайцев. В уездах материковой части (Бердянский, Днепровский, Мелитопольский) ногайское и татарское население практически исчезло. В Перекопском его осталось 10,3% от уровня 1860 г., в Феодосийском — 39,8%, в Симферопольском — 57,3%, Ялтинском — 74,7%. Характерно, что Ялтинский уезд практически не подвергся эмиграционному воздействию, тогда как северные уезды продемонстрировали «высокую результативность» (Евпаторийский уезд по общему числу выселившихся в 1861-62 гг. находился на первом месте в губернии). В результате этой волны татары и ногайцы полностью оставили 784 селения в Таврической губернии[10] (в Бердянском уезде — 68, Мелитопольском — 9, Перекопском — 278, Симферопольском с Ялтинским — 20, в Евпаторийском — 196[11]).

Кабузан, со ссылкой на Сергеева: «Немыслимые страдания обрушились на бедных татарских и ногайских мигрантов сразу же после того, как они покинули Россию. Только две трети их благополучно добрались до турецких берегов. Около 60 тыс. погибло в Черном море от качки, голода и крушения судов». — Очень характерный отрывок. Во-первых, он явно напоминает описания (стилистика, поражающее число жертв) периода депортации 1944 года. Во-вторых, от этого отрывка так и веет мифом: пересекая Черное море, при всем желании умереть от голода — крайне сложная задача. Опять же, ногайцы, еще недавно кочевые народы, прекрасно знали дорогу вдоль побережья по степям — и именно она должна была стать самым первым, естественным путем в пределы Османской империи, особенно когда добираться нужно было до Добруджи. Из других источников мы знаем, что именно таким путем отправились ногайцы Северного Кавказа, к ним присоединялись ногайцы и, видимо, татары Таврической губернии. Потом, сколько же судов нужно было снарядить, чтобы 60 тысяч человек погибло в негостеприимных водах Понта Эвксинского?

Тем не менее, приходится признать, что при всех очевидных минусах положение татар и ногайцев в Российской империи было куда более благоприятным, чем в Османской. Притеснения и безземелье остались, к тому же турки показали себя куда боле жесткими ассимиляторами по сравнению с русскими.[12] Мытарства переселившихся в Добруджу на том не завершились. В 1878 г., после поражения Турции в войне с Россией, северная Добруджа отошла Румынии, а южная — Болгарии. Как следствие, более 40 тыс. татар, бывших крымчан, вновь вынуждены были уходить вслед за уползающими границами Турции, где они и подверглись окончательной ассимиляции. Переписи 1927 и 1955 гг. не регистрировали в Турции ни татар, ни ногайцев. В последнее время, в связи с новой игрой за Крым и за влияние на крымских татар, последних вдруг обнаружилось в Турции чуть ли не 5 млн. В 1935 г., по невесть каким путем полученным статистическим данным, количество татар в Турции составляло 16 тыс., а в 1959 — 10 тыс.[13]

Массовый исход татар и ногайцев обезлюдил Крым, поэтому правительство, добившись разрушения сложившейся системы хозяйствования, энергично взялось за созидательные преобразования. Стало поощряться возвращение уехавших (так, в 1863 году начинается обратное движение ранее бежавших). Но поскольку казенные земли были заселены быстро, власти разрешили возвращаться только тем, кто сможет заключить договора с помещиками о поселении на их землях. Желающих оказалось не так много.

В концу века татары перестали быть этническим большинством, составляя лишь около 1/3 населения. В Крыму, по замечанию Кабузана, начала формироваться русская этническая территория.

Выводы периода:

Процесс СК-переработки Крыма был частью впечатляющего социо-культурного проекта империи. Вызванные этим проектом миграционные потоки во второй половине XIX века можно разбить на три составляющие:

1. переселение жителей европейской части России в Азию и на Кавказ (около 4 млн.чел);

2. приток иноземных подданных в Россию (2,6 млн.);

3. эмиграция подданных (и не успевших принять новое подданство) России за рубеж (1,7 млн.).[14]

Поэтому и татары, и ногайцы оказались вовлеченными в единый миграционный поток — наряду с евреями, поляками, немцами (отметим, что встречный поток немцев из Германии и Австро-Венгрии был гораздо большим), финнами и литовцами — поток, связавший судьбы окраинных народов европейской части России. Империя раздвигала собственные пределы и, желая обезопасить свои границы, приступила к переработке восточно-европейской и северно-причерноморской буферных зон.[15]