Период 2-й мировой войны: сотрудничество, надежды, депортация

Депортация была совершена после того, как оказалось, что даже столь разрушительные в отношении русских территорий (в Крыму это Керчь и Севастополь — русские города-герои) действия как 2-я мировая война почти не коснулись «коренного» населения. Скорее, наоборот: за время оккупации Крыма произошел только отрыв установок, чаяний и в целом идеологии национальной крымскотатарской интеллигенции, остававшейся на полуострове во время оккупации, от того, что собственно и называлось «советским народом».

“... к началу ноября 1941 года Крымский полуостров был оккупирован немецкими войсками. 12 декабря 1941 года вышел 1-й номер газеты “Голос Крыма” (“Die Stimmeder Krim”), которая открывалась словами передовицы: “Граждане! Перед вам открывается новая свободная жизнь. Необходимо общими усилиями преодолеть временные затруднения”. По иронии судьбы и недостаточной грамотности редакции пропущенная между словами “новая” и “свободная” запятая стала символическим знаком...

И все же некоторые иллюзии и призрачные надежды на то, что не столько с помощью оккупантов (какая уж там помощь!), сколько, используя момент смены власти и смены политических парадигм, крымским татарам удастся осуществить хотя бы часть своей давней, выработанной еще Первым Курултаем 1917 года программы культурного, религиозного, национально-государственного возрождения, освобождения от установленного с момента российской аннексии Крыма в 1783 году колониального режима, превратившегося с исходом гражданской войны в ненавистный тоталитарный советский режим, безусловно, оставались — и не только в начале войны, но вплоть до ее решающего перелома, до весны 1944 года. Пожалуй, даже до последней развязки военной трагедии и краха гитлеровского рейха, на обломках которого до самого конца держались последние крымскотатарские батальоны, сражавшиеся под Берлином и в Альпах, но не за безумные идеи безумного фюрера, а за свой потерянный Крым.

Несколько обстоятельств способствовали рождению и укреплению этих иллюзий. Во-первых, это сильнейшая энергия антисоветского, антикоммунистического противостояния. В борьбу — гражданскую и вооруженную — были вовлечены тысячи крымских татар, еще помнивших кровавые погромы, чинимые в Крыму “победителями” на исходе гражданской войны, переживших репрессии сталинского режима, кошмары коллективизации, раскулачивания, “борьбы с нацдемовским уклоном”, “велиибраимовщиной” и “националистической” партией Милли Фирка, террор 1937 года. Во-вторых, это возможность хотя бы частичного самоуправления, которая была предоставлена крымским татарам в условиях немецкой оккупации и которой они были совершенно лишены в Советском Крыму. В-третьих, это авторитетное влияние ведущих деятелей крымскотатарской эмиграции, покинувших Крым с приходом большевиков и вернувшихся “на штыках” германского вермахта. Наконец, в-четвертых, это фактор исламского и национально-культурного возрождения, не слишком умело, не слишком последовательно, но все же включенный оккупационными властями в систему официальной риторики, демагогии и реальной религиозно-культурной политики в Крыму.»[31]

Приведенные отрывки весьма показательны, поскольку написаны человеком (Светланой Червонной), безусловно симпатизирующим крымским татарам и, как известно, последовательно отражающим их собственную позицию. Во-первых, бросается в глаза негативная роль «авторитетных» деятелей крымскотатарской эмиграции, вернувшихся «на штыках вермахта» и с теми же штыками благополучно покинувших Крым. Думается, они не могли не осознавать, что в случае поражения вермахта и нереализации планов возрождения национального государства самой попытки будет достаточно, чтобы спровоцировать совершенно предсказуемую реакцию сталинского режима. (Столь же основательные сомнения вызывает и то, что нацисты, после завершения «победоносного блиц-крига» планировавшие превратить Крым в «немецкую Ривьеру» и расселить там немецкоязычное население Южного Тироля[32], всерьез собирались восстанавливать крымскотатарскую государственность[33].) Учитывая, что часть крымских татар в это же время самоотверженно сражалась против нацистов на фронтах Великой Отечественной войны, коллаборационизм части национальной интеллигенции реально создавал ситуацию гражданского раскола, противостояния внутри самого этноса.[34]

О том, что раскол этот в национальном сознании так и не преодолен, свидетельствует современная крымскотатарская пресса, то гордящаяся, что едва ли не 2/3 командиров партизанских отрядов в Крыму были крымскими татарами, то воспевающая крымскотатарские батальоны, отстаивавшие «свой потерянный Крым» под стенами Берлина («Голос Крыма»).

Предоставленная оккупационными властями возможность местного самоуправления и национального (в т.ч. культурного) возрождения расходится с утверждениями того же автора о национальном характере Крымской АССР, равно как и с известными фактами существования в Крыму национальных крымскотатарских районов, статусом крымскотатарского языка как второго государственного (и, следовательно, обязательного к изучению всем населением Крыма)[35].

Следовательно, коллаборационизм части крымскотатарской интеллигенции преследовал цели, по факту антисоветские и потому антигосударственные: речь шла не столько о самоуправлении и культурном возрождении, сколько о собственной этнической государственности. Игра была крайне опасной, ставки в ней были сделаны предельные, драматический исход этой игры был не столь уж непредсказуемым — и в этом следовало бы признаться хотя бы современной крымскотатарской интеллигенции, вновь настаивающей — уже сегодня — на восстановлении государственности своего народа.

Впрочем, оккупационные власти тоже не долго церемонились с сокровенными чаяниями покоренного народа:

Нежелание турецкого руководства вступить в войну на стороне Германии явилось основанием для прекращения обсуждения вопросов о будущем статусе тюркских народов, проживавших на оккупированных территориях Советского Союза. На крымских татар перестали смотреть как на связующее звено в германо-турецких отношениях. Руководству крымских мусульманских комитетов даны были новые инструкции. Так, на торжественном заседании в Симферополе, прошедшем 22 июня 1943 г., член симферопольского комитета Велиджанов заявил: «Пускай мы погибнем, но на нашу землю уже никогда не ступит нога кремлевских убийц ... Рабами мы быть не хотим! Мы будем вольными людьми! Победа или смерть! Плечом к плечу с Русской Армией мы пойдем на борьбу за наше общее освобождение».[36]

Не делали нацисты секрета и из того, на каких условиях они готовы предоставить крымским татарам некоторую свободу местного самоуправления:

3 января 1941 г. в Симферополе, в здании, занимаемом айнзацгруппой, состоялось заседание с участием представителей германских оккупационных властей и крымских татар. Решено в городах и районах Крыма создать комиссии из представителей айнзацгруппы «D» и «проверенных» татар, на которые возложить вербовку и учет татарских добровольцев. Уже 10 января 1942 г. в Ханской мечети состоялось избрание Бахчисарайского мусульманского комитета (17 членов), которому была поручена организация добровольческих отрядов. В январе-марте 1942 гг. во всех городах Крыма (кроме Севастополя) были созданы Мусульманские комитеты. Согласно Статуту, комитеты подчинялись полицайфюреру Крыма (он же — командир полиции безопасности и СД) и работали под его надзором. Правление и члены утверждались им же. Основной задачей, стоявшей перед комитетами, являлась энергичная поддержка интересов Вермахта, немецкой гражданской администрации и немецкой полиции и представление интересов татарского населения. В секретных инструкциях германским командованием предписывалось ни в коем случае не допускать сотрудничества и совместных выступлений мусульманских комитетов и «отрядов самообороны». Мусульманским комитетам была запрещена какая-либо политическая деятельность. ….

Особо …подчеркивался пропагандистский характер этих действий: текущие обещания и уступки отнюдь не предвосхищают решений, которые будут приняты в отношении крымских татар после победы.[37]

Тем не менее,

…народ, насильственно отлученный от своей религии в большевистском атеистическом государстве, за считанные годы и даже первые месяцы оккупации получил возвращенные общинам верующих и хотя бы частично отремонтированные после вандальских разрушений мечети (по данным, опубликованным в послевоенном Берлине, в Крыму в годы оккупации было восстановлено 50 мечетей, закрытых и частично разрушенных в годы советской власти), обрел утраченную возможность проводить традиционные мусульманские праздники, пятничные коллективные намазы, читать на родном языке запрещенные при советской власти стихи, молитвы, вспомнить старые гимны. Все это имело огромное мобилизующее значение.

В городах и деревнях вновь открывались “народные школы” с преподаванием на родном языке по методике Исмаила Гаспринского, уже подвергнутого остракизму советской идеологией. С 11 января 1942 года в Симферополе под редакцией М.Куртиева начала выходить на крымскотатарском языке газета “Азат Кырым” ( «Azat Kirim» — «Свободный, или освобожденный Крым»)[38], украшенная исторической эмблемой с тамгой крымских ханов. С июля 1943 года началось издание крымскотатарского журнала “Ана Юрт” (“Отчий дом”). Возобновилась деятельность татарского национального театра, первой постановкой которого (весной 1942 года) был спектакль “Лейла и Меджнун”, а последующий репертуар включил пьесы В.Шекспира, Ф.Шиллера, произведения азербайджанской драматургии и казанских татар Ф.Бурнаша и К.Тенчурина, и ансамблей песни.

К художественному творчеству обращаются курсанты татарских добровольных воинских соединений (будущих батальонов) в Крыму, и их выставки, на которых демонстрируются музыкальные инструменты и декоративная резьба по дереву (шкатулки, деревянные чаши, блюда, шахматы, табакерки, украшенные резьбой, орнаментальные “доски” и художественное панно, например, с изображением дикой козы в горах), пользуются успехом и освещаются в печати.

Народу возвращается литературное наследие писателей, репрессированных сталинским режимом; очень часто (с невиданной по сравнению с печатью довоенного периода, нарастающей энергией) публикуются стихи современных, в том числе молодых, прежде неизвестных поэтов, в которых звучит национальная романтика, призыв этнической консолидации, мобилизации внутренних сил (“Проснись, татарин!” Джемиля Абдурешита, “Тебе говорю, сын татарина” и “Я — татарин” Мемета Муедина и многие другие). В поэтических памфлетах Зия-эфенди утверждаются идеалы воинской доблести, единения нации в борьбе за свободу, возрождение Отчизны (“Миллетим — Ватаным!” — “Моя нация — моя Родина!”: “Татарский джигит, выронивший из своих рук (в 1783 году) знамя свободы! Теперь вся надежда моего народа — на тебя! Зажги потухший, растоптанный очаг”).

Уже к началу лета 1942 года газета “Голос Крыма” могла констатировать: “При помощи германских властей культурная жизнь среди крымских татар постепенно возрождается. Разработаны программы для начальных татарских школ, вышли из печати правила орфографии на основе латинского алфавита. Идет подготовка к переводу всей татарской письменности на латинский шрифт. С 10 мая при мусульманском комитете работают курсы изучения немецкого языка. Действуют драматическая труппа и ансамбль песни и пляски крымских татар. По инициативе мусульманского комитета объявлен конкурс на лучшее литературное произведение из жизни крымских татар в форме сценария для кинофильма”.[39]

По всему Крыму создавались «мускомы» — мусульманские комитеты, возвращались и восстанавливались мечети, возрождались традиции Курбан-байрама.

29 декабря (1941 года), впервые после ряда лет, магометанское население Бахчисарая собралось в мечети старого Ханского дворца на торжественную службу, посвященную большому магометанскому празднику Курбан-байрам. После богослужения собравшиеся направились к помещению местной комендатуры и в молении на открытом воздухе благодарили Адольфа Гитлера и германское командование за освобождение от большевизма и за вновь предоставленную верующим магометанам возможность открыто молиться (...) При этом они заверили коменданта в том, что тысячи (татарских) горожан и крестьян всегда готовы стать с оружием в руках на защиту вновь завоеванной свободы.[40]

Искушение оказалось роковым. Оно продемонстрировало советскому режиму сохранявшуюся угрозу отторжения крымскотатарским населением русскокультурных стандартов (в их конкретном на тот момент — советском — варианте). Стало очевидно, что наиболее эффективный способ решения проблемы — по возможности полная замена населения полуострова, а не просто изменение структуры его этносостава (что применялось прежде). Невозможно дать количественную оценку всем игравшим в этом сценарии процессам: довоенные выселения (в частности, в октябре-ноябре 1941 г., накануне начала основных боевых действий, из Крыма выселяется более 100 тысяч человек, в т.ч. все немцы); призыв в советскую армию и гибель на фронтах Великой Отечественной; геноцид и депортации в Германию немецких властей (135 тыс. крымчан было замучено в годы оккупации); партизанское движение и военные действия на полуострове (в т.ч. оборона Севастополя, керченско-феодосийские десанты); депортация после освобождения (в целом порядка 260 тысяч[41]);[42] наконец, послевоенный голод.

Количественная оценка депортированных крымских татар — особая тема, которой мы не хотим касаться детально. Есть данные НКВД, которые подвергаются сомнению крымскими татарами с той аргументацией, что власти пытались утаить истинное количество жертв. Вопросы «от кого?» и «зачем?» скрывать тайной полиции государства-победителя эти данные в то время, когда еще продолжались военные действия и, к примеру, на взятие Берлина было без сожаления положено порядка 1 млн. человеческих жизней, — остаются без ответа. Также не вполне понятно, каким тогда должен был быть естественный прирост крымскотатарского населения в годы войны, если основная часть мужчин детородного возраста сражалась на фронтах или в партизанских и карательных отрядах (напомним, что перепись 1939 года, результаты которой никто сомнению не подвергает, зарегистрировала 218,5 тыс. крымских татар). Тем не менее, мы оставляем вопрос открытым и приветствуем любую критику или сведения, которые помогут его разъяснить.