Епитимья за побег

В конце длинного туннеля была еще одна дверь, но не было никакого способа открыть ее. Тем не менее, один из священников точно знал, где находится секретная кнопка, и когда он нажал на нее, большая, тяжелая дверь бесшумно распахнулась. За ней стояла и ждала игуменья. Ее жестокое лицо было мрачным и твердым, она как отрезала: «Приведите ее сюда». Я много раз видела этот беспощадный взгляд прежде, и это было как повторение тысяч других ужасающих кошмаров боли и страданий.

Игуменья молча повела меня в другую комнату и жестко приказала мне пасть ниц на пол. У меня не было никакого выбора, кроме как подчиняться, как это было и раньше очень много сотен раз. Игуменья позвонила в колокол, и неожиданно появились две монахини и установили на полу рядом со мной странно выглядящий предмет. Она вручила каждой сестре кусок веревки, и они надежно связали мне руки и ноги. Они действовали тихо и быстро, и, очевидно, имели большой опыт в этом.

Предмет на полу был паяльным факелом, но я никогда не видела и не знала, что это было. Игуменья дала быстрое указание, и монахиня зажгла его. Одна монахиня взяла меня под руки, другая - за лодыжки, и они подняли меня. Игуменья подошла и остановилась надо мной, требуя, чтобы я сказала, что я извиняюсь за зло, которое сделала, отрекаюсь от побега из монастыря и обещаю, что никогда больше не убегу.

Я знала, что убегу при первой же возможности и никогда не дам такое обещание. На основе большого опыта я знала, что столкнусь с болью и пытками, независимо от того, что я сказала или не сказала. Не было никакого милосердия или избавления, независимо от обещаний. Я была опытным человеком в понимании двуличности, лжи, лицемерия и предательства в монастыре. Все было разработано так, чтобы обмануть и завлечь неосторожного. Не было абсолютно никакой возможности выиграть справедливое слушание дела во время разбирательств.

Когда игуменья умирает, у них всегда есть три-четыре замены, одна из которых может занять ее место. Их всегда выбирают за их жесткое, безжалостное и бесчеловечное игнорирование страданий и несчастий и отсутствие сострадания. Должно быть, она показала себя полностью лояльной к системе со всей ее гнилью и даже смаковала и наслаждалась всеми грубыми методами.

Игуменья повторила свое требование три раза, но я встретила их с мрачным молчанием. Она дала указание опустить мое тело на факел. Естественно, я кричала и билась, брыкаясь и извиваясь, пытаясь спастись от беспощадного огня под моей спиной. Когда моя одежда загорелась, я корчилась и визжала в агонии, когда плоть шипела и пузырилась, в то время как неустанные и бесчувственные сестры крепко держали меня над огнем. Наконец, игуменья решила, что я горела на сегодня достаточно и прокатила меня по грязному ковру, чтобы задушить пламя. Я была, как дикое существо, пульсирующее с невероятной раскаленной добела болью и страданием.

После того, как она сделала это, монахини грубо бросили меня на пол, и я закричала еще громче, поскольку опаленная и покрытая пузырями плоть на моей спине содралась. Потом меня поместили в больницу, где я была выложена на деревянную плиту. Меня положили на живот, потому что спина была ужасно опалена. Страдания и мучения от ожогов были неописуемы. После этого игуменья и монахини вышли, закрыв и заперев дверь. Снова я стала узницей тех, кто не имел сердца и совести, и жил, причиняя страдания и пытки каждой беспомощной жертве.

Я умоляла и плакала, со стоном выпрашивая воду, когда монахини проходили мимо, но они были роботами, запрограммированными игнорировать страдания, и они не остановились. Мои жестокие похитители думали, что я, безусловно, умру, и я тоже в это верила. Поскольку я продолжала жить, игуменья вызвала врача. Я часто задаюсь вопросом, какую ложь она сказала ему, чтобы объяснить ужасные обширные ожоги на моем разрушенном теле. Он пришел через нескольких недель, чтобы перевязать и подлечить от ожогов. Один несчастный день медленно переползал в другой.