I. Божественное происхождение христианской религии 1 страница

Религия христианская есть ли Божественная? Иисус Христос и апосто­лы суть ли действительно посланники Божий? Вот сущность дела настояще­го исследования. Ответ на сие должно дать по тем же формам, которые виде­ли, когда говорили об откровении вообще. Христианство должно быть сли­чено с признаками разума. Следовательно, должно обратить внимание на учение, имеет ли оно все признаки внутренние и внешние, также на лица и дела их, имеют ли они все то и делают ли все то, что требуется от Божествен­ных посланников? Но прежде, нежели приступим к этому, сделаем самое беспристрастное обозрение христианства. Представим, что мы ничего не слы­хали о нем (ибо есть люди, не знающие христианства); представим, что в то самое время, когда мы находимся в таком незнании христианства, открыва­ется пред нами история рода человеческого, указуется нам река времени: что тогда родится в душе нашей?

При взгляде на эту реку времен во всяком, кто не знает ничего ни об Иисусе, ни о Его чудесах, непременно родятся следующие мысли:

1) Он заметит без всякого предубеждения, что христианство обнимало и объемлет все самые просвещенные и могущественные народы, которые все­гда господствовали над другими и владели целым почти миром: вот первое, на что он обратит свое внимание при рассматривании человеческого рода! После сего он, естественно, спросит себя: отчего это происходило? Какая причина того, что христианские народы лучше других, и что в их руках судь­ба народов? Разбирая подробно причины этого явления, он найдет, что одна из главных причин есть христианство. Это ему тотчас представится, будь он какой угодно религии. Эту истину и доказывал один министр французский, говоря перед целым народом о причинах возвышения государств.

2) Далее, он увидит, что одна струя в реке сей непрерывна, а все про­чие прерываются; одно христианство постоянно. Вот второе явление! Хри­стианская религия современна миру, и не рассказ баснословный, а только истинная идея скрывается в том повествовании, которое говорит, что Крест Христов составлен из райского дерева, данного Адаму Ангелом. Действи­тельно, причина Креста там скрывается: христианство произошло в пер­вые времена мира.

3) В истории рода человеческого мы видим два отделения: мир древ­ний и новый. Чем они связаны в нравственном отношении? Христианством. Христианская религия стоит, так сказать, посреди их. Эти три заключения уже довольно останавливают внимание человека, размышляющего над сей религией.

4) Далее, он спрашивает себя: что более содействовало распростране­нию нравственных познаний? Рассматривая преемственно события, он най­дет, что христианство более всего содействовало этому. Например, открыта Америка. Кто первый занес туда образование? Миссионеры. Затем проника­ют вглубь Африки и открывают там диких. Кто их образует? Христианские проповедники.

5) Что вызвало важнейшие события в роде человеческом? Христианство. Например, крушение религии языческой, поддерживаемой кесарями и фило­софами, кем произведено? Христианскими учителями. В средние века Запад воевал с Востоком за Палестину: кто произвел эту благодетельную электри­зацию двух миров? Христианство. Правда, причины сего явления были мрач­ны, но последствия его весьма благодетельны: совершено открытие нового света. Вообще, из истории видно, что христианство теснейшим образом свя­зано с судьбою рода человеческого. Следовательно, надобно не иметь ни ума, ни совести, чтобы после этого легкомысленно судить о такой религии. Если бы она не была Божественной, то по этому одному заслуживала бы она вни­мание и уважение всех людей мыслящих. И что после сего затевают те, кои мечтают уничтожить христианство? Уничтожить христианство - это значит вырвать из всемирной истории самые лучшие страницы, переиначить про­шедшую судьбу человеческого рода. Таким образом, общий взгляд на все­мирную историю достаточно говорит в ее пользу, и в этом одном отношении никакая религия не может сравниться с христианской.

Обратим еще внимание на обстоятельства явления христианства. Оно явилось в самом лучшем месте - в центре мира, при берегах моря, которое в то время было средоточием торговых сообщений целого мира. Лучшего гео­графического положения нельзя желать. Явилось среди народа, который бо­лее всех был способен распространить его по всему миру, ибо судьба этого народа была необыкновенная и состояла в том, чтобы быть ему рассеянным по всем странам. Таким образом, Иудеи, рассеявшись, разнесли повсюду уче­ние христианской религии. И потом, хотя отвергли ее, однако делались оче­видными свидетелями для верующих. Язык Иудеев для древнего мира был самый лучший и употребительнейший, а для нас самый почтенный по тем произведениям, кои на нем написаны. Итак, со стороны этих обстоятельств разум ничего не может желать более от христианского откровения. Что обна­руживаем мы, обращаясь к самой религии христианской? В ее составе, уче­нии, принесенном ею роду человеческому, не находим при беспристрастном рассматривании ничего такого, что было бы противно уму или выгодам че­ловечества. Против христианства есть много возражений, но они произошли или а) оттого что христианство, происшедшее от Бога, смешивают с тем, ко­торое находится в руках людей или ими, так сказать, передается; или б) воз­ражения берут из мест христианской Библии, неправильно понимаемых. Из­вестно, что в Библии есть много мест обоюдных; есть такие места, которые, если брать отрешенно, могут породить невыгодные мысли. Но при сужде­нии о религии должно смотреть на цель ее и дух, и совершенно несправед­лив суд о ней, если он произносится на основании каких-нибудь мелочей. Вообще, нет возражений, которые бы были направлены против того, что есть главного в теории или практике христианской. Все они ограничиваются или жизнью христиан, или некоторыми частностями их учения. Были некоторые умники, кои непостижимость догматов учения ставили в упрек. Но что отве­чать им на это, всякий знает: чего ум не постигает, то еще есть нечто та­кое, что противоречит его законам, как сии утверждают.

Что касается внутреннего состава христианской религии, по которому, преимущественно и единственно, познается Божественность всякого откро­вения: то, вникая в оный, мы видим, что никакое воображение не может со­ставить такой системы, какая находится в сем откровении. План Божествен­ного домостроительства есть истинно план Божественной Премудрости: че­ловек никогда и не мог себе представить оного. Что обещает талмуд? Он передает нам истины вместе с ложью, преподает правила только полудоброй нравственности. Что - Магомет? Он выдает себя не более, как за посланни­ка, который должен исправить некоторые испорченные, по его мнению, мес­та в христианской Библии. Вообще, содержание их религии крайне бедно; в ней нет системы, нет главной идеи. В религии христианской содержатся дог­маты, непостижимые для ума человеческого, уже поэтому она должна быть предметом нашего благоговения, ибо основание этих таинств лежит в таин­ствах ума; Таинства христианские суть фигурные облачения таинств есте­ственных. Она не только наполняет бездну, в которую разум боится загля­нуть, но на ней, так сказать, строит себя. Существенные и основные истины ее суть: падение и восстановление человека; решение о начале и конце зла. Такая важная попытка решить проблемы сии, для ума неразрешимые, - дело ума Божественного. Сравним с такой системой истины других религий. Как они бедны! Можно ли уму обыкновенному, человеческому приписать то, что содержится в сей Божественной системе? Сказать, что Бог имеет Сына, что этот Сын приидет на землю искупить род человеческий и умрет за грехи человеков - это действительно безумие для всякого обыкновенно мысляще­го; и кто не откажется от такой мысли? Таким образом, самое основание хри­стианской религии непостижимо; и потому силы человеческие никак не мог­ли утвердить оного. Далее, оно приходит на помощь к бедному роду челове­ческому и восстановить порядок мира. Бедно ли в самом деле человечество? Нарушен ли порядок мира? В этом нет никакого сомнения. Говорят, что по­мощь сия будет оказана существом, в котором будет соединено Божество с человечеством, что этот восстановитель будет идеал обоженного человече­стве. Явно, что пред таким идеалом разум не может не благоговеть. Говорят, что Он явится в виде страждущей добродетели и униженной, и что будет превознесен за Свои страдания. Это идеал страждущего человечества и прославляемого! Все образы, самые совершенные, самые утешительные для человечества; и все это доказывает ее происхождение свыше! Люди не могли бы произвести этого; они уклонились бы в одну из двух главных крайностей: или предались бы холодному деизму, нравственности полудоброй, как это видим у многих философов; или уклонились бы в фанатизм - в пустую меч­тательность, как это делали те, кои слишком предавались чувству. Кроме того, уметь совместить метафизику с опытом, представить истины отвлеченные в формах общепонятных, соединить с этими истинами живую и простую нрав­ственность, подкрепить их примерами, вдохнуть в них какой-то дух жизни, преимущественно открывающийся в Новом Завете, произвести такое соче­тание редкого с общеупотребительным - на это руки человеческой мало. И Руссо, беспристрастный свидетель, недаром говорил, что лицо Иисуса Хри­ста не может быть вымышлено, ибо не могут быть вымышлены Его действия. И действительно, они выше всякого вымысла: такого идеала совершенства не может изобрести никакое воображение. Поэты вымышляют, но их вымыс­лы не что иное, как только копирование с природы. Таким образом, и состав христианской религии сильно говорит в ее пользу, ибо из него видно, что она решает важнейшие проблемы, решение коих возможно одному Богу.

Для полного убеждения в Божественности христианской религии, нуж­но еще обратить внимание на лицо и дела Основателя и первых провозвест­ников ее. История Основателя христианской религии, то есть рождение в пре­зренном Назарете от незнатной Девы и бедное воспитание Его, всякому из нас известна. Известно также, что в сем отношении Иисус был весьма мал и низок в глазах всех Его современников. Да и невозможно было судя по сему составить о Нем лучшее понятие. Но сей незнатный, бедный, неученый Иудей выдает себя за посланника Божия и, что еще более, за Сына Божия, пришед­шего спасти мир. Как пришла Ему столь высокая мысль, дотоле неслыхан­ная в мире? Могла ли она естественно родиться в Его уме? И этой-то всеобъ­емлющей мысли посвящена была вся Его жизнь; за эту мысль Он умер са­мым поносным образом. Что это показывает? Разве мало сего к тому, чтобы видеть в сем необыкновенном человеке высочайший ум и необыкновенно сильную волю? Вникнем в Его требование более. Он выдает себя за Спаси­теля мира, следовательно, в Его уме и сердце обдумана судьба всего рода человеческого. Мысль прекрасная! Всемирная история нигде не представля­ет ее нам. Она могла прийти философу, но у философов мы не находим ее. Платон и Аристотель писали о религии, но их требования касательно сего предмета были весьма тесны. Пифагор старался доставить счастье жителям Кротона и других, смежных с ним городов. Еще могла прийти царям, как и видим ее в Сезострисе; но как сей, так и другие подобные ему, цари заботят­ся о судьбе известного народа, а не всего человечества. Этой высокой мысли не находим ни у одного поэта, несмотря на то, что поэзия всегда смелее фи­лософии и политики. Что же сказать о Том Человеке, в уме Которого роди­лась столь благодетельная и единственная мысль? Что скажем о Нем, когда присовокупим к сему еще и то, что Он явился и жил в таком народе, который отличался невнимательностью к судьбе других народов, которого доброде­тели были большей частью национальны? Такой человек, как весьма редкое и единственное в истории рода человеческого явление, уже по этому одному заслуживает то, чтобы обратить на Него внимание особенное. Но может быть, сия высокая и благотворная мысль неудобоприложима к опыту; может быть сей необыкновенный Человек поступил так, как часто поступают люди, ког­да приходят им подобного рода мысли, то есть они отдают им уважение, любуются ими и потом оставляют их? Нет! в уме Основателя христианства, как только родилась сия мысль высокая, тотчас изобретены и средства, дос­таточные к приведению ее в исполнение; тотчас составлен, так сказать, план преобразовать человечество и создана Церковь, которая теперь обнимает большую часть рода человеческого и со временем будет вмещать в себе всех людей. Таким образом, преобразование Иисуса Христа по самой идее своей показывает в преобразователе чрезвычайную любовь и высочайшую степень самоотвержения. Но сказал ли нам Иисус Христос, каким образом Он Сам пришел к этой мысли Что Он пришел к ней не вдруг, а постепенно, - это необходимо по законам природы человеческой. Ибо Он родился младенцем и, следовательно, с неразвитым еще рассудком; развитие сие хотя и произво­дилось скорее обыкновенного, но не могло не быть постепенным; благодать, действуя в Нем сверхъестественным образом, не нарушала, однако, законов естества. Но о тех минутах, в которые Он познал Себя посланником Божиим и Мессиею, ни Он Сам, ни апостолы Его не говорят ничего. Он только гово­рит нам, что Он совершенно был уверен в союзе Своем с Отцом Небесным; был уверен столько, сколько возможно для человека. Так выразился Он, бе­седуя с Никодимом: «аминь, аминь глаголю тебе, яко еже вемы, глаголем, и, еже видехом, свидетельствуем» (Ин. 3; 11). Такого рода выражение показы­вает знание вещей опытное. Ибо слова сии яснее могут быть так представле­ны: Я тебе говорю то, что видел, и чего был очевидным свидетелем. Или к Иудеям говорил: «вем, откуду приидох» (разумеется рождение, а не посольство), «и камо иду» (то есть в другой мир). Следовательно, Он должен был видеть Бога и вечность, когда говорит о них с таким полным и твердым убеждени­ем. Примечательно, что ни один из посланников Божиих, например ветхоза­ветных, не выражался о своем союзе с Богом с такой уверенностью, как Иисус Христос. Как рано родилась в Нем мысль о Божественном посольстве? Эта мысль была у Него на двенадцатом году и была в силе: место, в коем пове­ствуется об этом (Лк. 2; 41), весьма замечательно в психологическом отно­шении. Из него видим, что Иисус Христос двенадцатилетний Отрок, приво­дится во Иерусалим и, отставь от отца и от матери, решается остаться здесь. Поступок, судя по-человечески, весьма смелый. Он показывает, что Иисус Христос в сих летах начал уже действовать самостоятельно. Кроме того, ос­тавшись в столице, Он не занимается детскими игрушками, как обыкновен­ные дети, но сидит в храме, и с иудейскими учителями беседует о законе. Кто после сего станет отвергать, что способности Его развивались хотя по-человечески, но с необыкновенной скоростью, и что в двенадцать лет ум Его довольно уже был раскрыт? Место, в котором говорит Иисус: «в тех, яже Отца Моего, достоит быти Ми» (Лк. 2; 49), толкуют двояким образом: «в тех» одни разумеют «в храме», а другие – «в занятиях», относящихся к религии. Как бы то ни было, в том и другом случае показывают, что понятие о Боге и зако­не уже было в Нем довольно твердо: ибо Он Иегову называет Отцем и при­том Своим; также говорит: «достоит быти». Все это показывает, что Он уже имел самое раздельное понятие о должностях и отношениях Своих к Богу. Но как понятие сие образовалось в Нем и с какого времени - на это нет пси­хологических замечаний. Могут быть в рассуждении сего только некоторые догадки. Мы знаем, что Иудеи учили своих детей только читать, и особенно закон Божий; поэтому первые понятия о законе могли развиться в Нем так же, как и у других детей, то есть учением, с тем только различием, что у Него развились скорее и яснее.

Когда Иисус проповедовал учение, то требовал ли веры без доказательств? Никогда. Он не обижался неверием, если оно не происходило от упорства. Он хотел, чтобы вера в Него утверждалась на твердых доказательствах. Это видно из поступка Его с Нафанаилом (Ин. 1; 47). Место сие не доволь­но определено герменевтически, но тон его показывает, что Иисус напом­нил Нафанаилу о каком-то приключении, его касающемся, может быть, его совести, которое Иисус, может быть еще в младенчестве, видел каким-ни­будь образом. Неизвестно, почему сие припоминание так сильно подейство­вало на Нафанаила; известно только, что он из сих малых посылок вывел огромное заключение: «Равви! Ты еси Сын Божий, Ты еси Царь Израилев!» Иисус отвечал: о, если ты так скоро поверил, то то ли ты увидишь? Ты уви­дишь не так малые события, а узришь целое небо отверстым, и Ангелов, служащих Сыну Божию. Из такого ответа видно, что Иисус Христос не тре­бовал безусловной веры; Он терпел неверие самых Своих учеников, кото­рые до воскресения Его часто не соглашались с Ним. Таким образом, хри­стианская религия, по духу Основателя ее, не только не требует легковерия, но требует еще строгого испытания и твердого убеждения, не как религия тьмы - религия магометанская, но как религия света. Если так, то весьма любопытно и поучительно знать, чем Иисус Христос доказывал Свое уче­ние, Свою Божественность?

1) Указывал на дела. Под ними преимущественно должно разуметь Его чудотворения; но в некоторых местах Священного Писания они принимают­ся в более общем смысле: разумеется вся необыкновенная Его жизнь и дея­тельность (Ин. 10; 25 и далее). Против этого образовалось недавно мнение, будто Иисус Христос не употреблял в доказательство Своего посольства чу­дес, а хотел, чтобы судили о Нем по доброте Его учения. Это мнение основа­но на некоторых местах Священного Писания, где выражено неудовольствие Иисуса требованием чудес и прямой отказ тем, кои искали знамения. Но про­тив сего надобно сказать то, что Спаситель был недоволен не требованием чудес, а излишней привязанностью иудеев к чудесам, тем, что они одними только чудесами хотели уверять себя. А что Иисус Христос почитал их нуж­ными к подтверждению Своей религии, в том нет никакого сомнения; это подтверждается Его словами и делами.

2) Не употреблял ли Он в доказательство Своей религии пророчеств? Употреблял: во-первых, Свои пророчества, а, во-вторых, пророчества о Нем других. Что употреблял пророчества первого рода, то есть Свои, видно из следующего места: «отселе глаголю вам, прежде даже не будет, да, егда бу­дет, веру имате, яко Аз есмь» (Ин. 13; 19). Очевидно, что Он здесь Сам о Себе предрекает. Пророчества других употреблял в Свою пользу весьма час­то, ссылаясь на пророков вообще: «испытайте Писаний» (Ин. 5; 39), и в част­ности на Моисея: «аще бо бысте веровали Моисеови, веровали бысте (убо и) Мне» (Ин. 5; 46), на Давида: «како убо Давид духом Господа Его нарицает» (Мф. 22; 43) и других.

3) Доказывал преобразованиями: например указывал на Иону, на медно­го змия и прочее.

4) Указывал на доброту Своего учения, на то, что в нем нет никакой фальши: «Аз же зане истину глаголю», - говорил Он иудеям, - «не веруете Мне» (Ин. 8; 45).

5) На жизнь Свою как вообще, на характер Свой, так и в частности на некоторые свойства и добрые качества; вообще Он говорил о Себе: «Аз же не ищу славы Моея» (Ин. 8; 50); в частности, указывал на свое самоотвержение, презрение честей и удовольствий. «Лиси», - говорил Он, - «язвины имут, и пти­цы небесныя гнезда: Сын же Человеческий не имать где главы подклонити» (Мф. 8; 20). Это - самые сильные нравственные доказательства.

6) Указывал также на действия Своего учения. Так отвечал Он послан­ным от Иоанна: «возвестита Иоаннови, яже слышита и видита» (Мф. 11; 4).

7) Доказывал собственным опытом каждого: "начните поступать так, как Я учу, и вы увидите истину Моих слов". Это был у Него особенный способ убеждения. И неуспех Свой изъяснял из недостатка сего условия. Ибо споры Свои с иудеями большей частью оканчивал сим изречением: "слово Мое не вмещается в вас, ибо вы нравственно тесны, в сердце вашем нет места, к которому могло бы привиться Мое учение".

8) Употреблял в доказательство свидетельство Иоанна: вы посласте, -говорил Он Иудеям, - «ко Иоанну, и свидетелствова о истине» (Ин. 5; 33). Конечно, Христос не имел нужды в свидетельстве Иоанна. Он ссылался на него только потому, что его свидетельство было важно в глазах иудеев, кото­рые имели Иоанна как пророка.

9) Не раз употреблял в доказательство обстоятельства и положения ве­щей. Так он фарисеям и саддукеям говорил: «лице убо небесе умеете разсуждати, знамений же временем не можете (искусити)» (Мф. 16; 3), то есть как бы так сказал: вы видите, когда будет пасмурно и когда будет светло, а того, что уже настало время Мессии, не видите; не видите, что открылся новый порядок вещей. Также при входе в Иерусалим со слезами взывал к нему: о, если бы ты познал день своего спасения; но ты не видишь настоящего твоего положения, потому остаешься в пагубном неверии (Лк. 12; 42). Мудрость Иисуса Христа так видна в Его учении, что доказывать ее есть то же, ежели бы кто захотел доказывать, что солнце светит. Ей он мог научиться ни от кого, как только от Бога. Ибо Он был низкого состояния, не учен и беден. Правда, Цельс, без всяких исторических справок, полагает, что Он мог на­учиться мудрости у египтян; но надобно заметить, что сия мудрость выше всякого мудрования египетского, и по истории не известно, чтобы Иисус когда-либо учился в Египте. Умел ли Христос писать? Умел. Это видно из того, что Он «долу преклонъся, перстом писаше на земли» (Ин. 8; 6), также из письма Его к Авгарю Едесскому.

Но искусство писания не могло сообщить Ему такой мудрости: между этими двумя предметами находится неизмеримое пространство, и от перво­го весьма не скоро может быть переход к последнему. Опыты Своей мудро­сти Иисус Христос преимущественно показал в ответах Своих на возраже­ния ученых Иудеев. Замечательно, что когда Он решал их, то народ большей частью был на Его стороне. Поскольку эти вопросы и ответы не совсем ясны, то пересмотрим их порознь. «Достойно ли есть даты кинсон кесаревы, или ни?» (Мф. 22; 17). Что тут за хитрость фарисеев, и что за мудрость Иисуса Христа? Они обратили против Него такую дилемму: если Иисус скажет, что не должно давать, то мы обвиним Его как возмутителя народного; если ска­жет, что должно давать, то обвиним Его как человека неприязненного, име­ющего мало национального духа. Среднего между сими двумя крайностя­ми ничего не могло быть. Иисус Христос отвечает им посредством пенязя (монеты). Что за сила этого ответа? Фарисеи думали, что Он впадет в одну из двух крайностей, между тем как Иисус Христос отклонил ту и другую. Это первый признак мудрости. Второй заключается в том, что Он заставляет так сказать монету, вещь бездушную, отвечать за Него тогда, когда собственный ответ мог бы подвергнуть Его опасности. Это показывает в Нем весьма муд­рое соображение. Итак, вещь прикровенным образом отвечает фарисеям на их вопрос. Как же она отвечает? Мы знаем, что у Иудеев были и свои священ­ные монеты, кроме римских, например «сикли» и подобные. Следовательно, Иудеи могли принести не кесареву монету, а свою; поэтому у Иисуса должны были быть ответы на все случаи. Поскольку же случайно была принесена монета кесарева, то Иисус приспособил ответ Свой к сей монете, и в сокра­щенном виде сказал фарисеям столько, сколько они не могли от Него требо­вать. Рассудок каждого выводит из сего ответа все, что нужно было знать, и если бы кого-либо из тех, кои слушали ответ, спросили: высказал ли Иисус мнение Свое о даянии подати кесарю, то он, не нарушив собственного дос­тоинства, не мог бы не сказать, что Иисус при отдаче монеты высказал мнение умное и основательное. Итак, Иисус дозволил давать дань кесарю. Не противно ли это закону Моисееву? Известно, что Моисей заповедал да­вать только десятины Иегове. Вопрос сей важен, ибо из него мы узнаем, как Христос думал о политике. Правда, религия Его не зависит от политики, ибо есть явление чисто нравственное; но быть не может, чтобы Он, обращая вни­мание на все, не обратил его на политическое состояние евреев. Что же вид­но из сего поступка, в котором обнаруживается образ мыслей Его о политике Иудеев? Вот что: Он одобряет дань Римлянам; но не одобряет зависимости Иудеев от Римлян. Спрашивается: не противно ли это закону Моисееву? С этим вопросом соединяется еще и другой, не менее важный вопрос, которого весьма мало касаются. Вопрос это следующий: Иисус Христос, явившись в виде избавителя всего рода человеческого, и в частности народа Иудейского, мог ли сему последнему доставить и земное счастье, которого он ожидал от Мессии? Мог, и доставил бы, если бы только Иудеи Его приняли. Это видно из того, что говорил Иисус при входе в Иерусалим. Ему хотелось, чтобы Иудеи поняли Его в последний раз. И так как они поступали вопреки Его желаниям, то Он плакал и восклицал: «Иерусалиме! Иерусалиме!» (Мф. 23; 37). Следстви­ем такой невнимательности Иудеев Он полагал бедствия Иерусалима времен­ные, - разрушение его рукою врагов. Посему следствием расположенности Иудеев к Иисусу, если бы она была, были бы благовременное и цветущее состояние Иерусалима и самих евреев. Тогда бы всемирной истории надле­жало исключить разрушение храма Иерусалимского и рассеяние Иудеев. Из сего видно, что Иисус Христос, доставляя вечное блаженство народу Иудей­скому, доставил бы ему и временное, если бы они приняли Его, как должно. Так должно отвечать тем, кои утверждают, будто бы Иисус Христос не мог ис­полнить всего того, что о Нем предсказали пророки, и что надеялись получить от Него Иудеи. Обратимся к вопросу: как смотрел Иисус на зависимость Иудеев от Римлян? Он смотрел на зависимость Иудеев, как на временное зло, которое допущено только для предотвращения зла большего. А что, не допустив зла сего, надобно было допустить зло большее, в этом уверились потом Иудеи собственным опытом, когда они, не захотев терпеть Римской власти - зла мень­шего, претерпели поражение Иерусалима - зло большее. Посему образ мыс­лей Иисуса Христа в рассуждении политики Иудеев был такой: зависимость Иудеев от Римлян противозаконна: Иудеи должны стараться прекратить сие бедствие; способы к прекращению оного состоят в обращении к Богу и в исправлении своего поведения; но доколе способы эти не произведут свое действие, дотоле лучше бы Иудеям терпеть меньшее зло. Вот как должно было судить о зависимости Иудеи от Рима, и благоразумнейшие из Иудеев были точно таковых мыслей. Мы видим, что Иудеи, в рассуждении сего пред­мета разделялись на три партии. 1) Одни полагали, что Иудеям нечего ожи­дать исполнения данных обетований; надобно отказаться от всего, что обе­щали пророки, и совершенно положиться на судьбу; это - партия иродиан, преданная Римлянам. 2) Другие, гордясь национальными отличиями, не хо­тели признавать над собою никакой власти, думали, что надобно идти про­тив времени и обстоятельств; это были зилоты, подобные позднейшим яко­бинцам. 3) Третьи, весьма немногие, держались середины между этими край­ностями. Мнение Иисуса Христа также стояло на середине.

Разрешим еще вопрос «о блуднице», или лучше вникнем в его силу: «иже есть без греха в вас, прежде верзи камень на ню» (Ин. 8; 7). Прямой ответ в этом случае на вопрос мог бы быть такой: поступите с нею так, как повелел Моисей. Так надлежало бы отвечать Иисусу. Но Он не отвечает им так, без сомнения, для предосторожности от предстоящей Ему опасности. Какая же тут предстояла Ему опасность? В чем они хотели уловить Его? Недостаточ­ность исторических свидетельств делает сие место отчасти затруднительным к изъяснению; ибо с первого взгляда не видно, в чем состояла хитрость совопросников иудейских. Впрочем, можно открывать ее таким образом: мы знаем, что Римляне имели обыкновение вводить в своих провинциях соб­ственные законы; из этого часто происходило, что прежние законы побеж­денных ими народов сталкивались с новыми законами, которые они вводи­ли. Без сомнения, такое же было и в данном случае столкновение законов иудейских с римскими. Это можно допустить тем с большей достовернос­тью, что в римских законах мы не находим ни одного, который повелевал бы побивать преступника камнями. Теперь очевидно, что отвечать на вопрос фарисеев словами Моисея было бы опасно, ибо представим, что спрашива­ющие были зилоты иудейские, так сказать, якобинцы, фанатики, которые все делали по закону Моисея, ссылаясь на Финееса: в таком случае они тотчас привели бы в исполнение повеление Моисея, подтвержденное Иисусом, тем более, что они во всем старались показывать опыты самоуправления. Что ж из сего вышло бы? Дошло бы дело к прокуратору, без согласия коего Иудеи не могли производить никакой казни, и он, по силе своих законов, должен был бы обвинить Иисуса. Еще можно утвердить ответ Иисуса Христа на том основании, что Он часто облегчал строгость Моисеевых законов, например в субботу делал то, что запрещал Моисей: ходил более надлежащего, и вообще, где Моисей был строг, там Иисус являл Себя кротким. Притом, можно сказать еще и то, что если бы Иисус Христос не одобрил закон Моисеев, то враги Его могли бы тотчас разнести по всей Иудее, что Иисус Назарянин весьма горд: будучи молодым еще, поставляет себя выше Моисея, ибо судит о нем и не одобряет его закона. Итак, соображая все сие, нельзя не находить великой мудрости в ответе Иисуса Христа. «Крещение Иоанново откуду бе; с небесе ли, или от человек!» (Мф. 21; 25). Место сие весьма важно. Это един­ственный случай в жизни Иисуса Христа. Он выдавал Себя за Мессию, за лицо Божественное, следовательно явление Его было чрезвычайное, такое, от которого зависела судьба всех: от первосвященника до мытаря. Судя по сему, надлежало ожидать, что правительство Иудейское обратит на Иисуса все внимание; расспросит Его и произнесет над Ним решительный свой суд. Но между тем Он три года ходил по Иудее, обратил на Себя внимание про­стого народа; привел в опасность самый синедрион Иудейский, и при всем этом старейшины иудейские не задают Ему вопроса о Его звании и назначе­нии; не спрашивают, Он ли Мессия; только по временам являются послан­ные от саддукеев и фарисеев, которые частным образом предлагают этот воп­рос, а синедрион молчит, тогда как ему должно было решить прежде всех сие дело, важное для всех и каждого. В последнюю пасху Христос воскрешает Лазаря; несмотря на это, синедрион все медлит; наконец Он совершает тор­жественное вшествие в Иерусалим, является во храме, изгоняет торжников: событие самое необыкновенное! Оно слегка только описано евангелистами, а надобно думать, что при сем последнем очищении храма Иерусалимского народ оказал великое послушание. Ибо, по всей вероятности, не Сам Иисус изгонял торжников: те, кои последовали за Ним, сделали это по Его манове­нию. Из сего видно, что здесь Иисус явил Себя уже в качестве Мессии. По­этому раввины, не терпящие беспорядков в храме, не могли остаться равно­душными, тем более, что под их ведением производился беззаконный торг. Вследствие этого они относятся к синедриону, и синедрион, узнав на другой день, что Он еще во храме, отправляет к Нему депутацию. Эти депутаты являются в храм, при стечении многочисленного народа, собравшегося на праздник пасхи. Появление сей депутации, без сомнения, обратило на себя внимание народа и учеников Иисуса. Ибо те и другие хотели узнать, что ду­мает о Нем синедрион, и что Он Сам скажет о Себе? Они думали, что теперь решительным образом подтвердится мнение учеников о Своем Учителе, ко­торые собственным признанием предварили суд синедриона. Следовательно время сие для Христа было весьма важно. Надлежало представить Себя це­лой Иудейской нации; надлежало решить, примут ли Его за Мессию или нет? Как же спрашивали Его посланные от синедриона? Они не спрашивали Его так, как Иоанна: ты ли Мессия? А из этого видно, что посольство сие сделано только для вида. С Иоанном было у них лучше. Он не был для них опасен. Ибо Он жил в пустыне и весьма немногих имел последователей; посему они не благоволили к нему тайком. Но не так было с Иисусом. Они знали, что Он Мессия, и прямо говорить к Нему весьма было бы опасно для их видов. Впро­чем, для народа и этот вопрос был весьма ясен: «коею властию сия твориши; и кто Ти даде власть сию?» (Мф. 21; 23). Вероятно, перед пришествием Мес­сии ученейшие евреи составили науку, как судить о Нем, и по каким призна­кам. Вопрос сей состоит из двух частей: в первой заключается следующая мысль: Божиею ли силою Ты творишь это? Во второй такой смысл: если по повелению Божию, то как получил сие повеление, прямо или нет, посред­ственно или непосредственно? Конечно, вопрос сей был частный: он касал­ся только того, по какому праву Иисус Христос очистил храм? Но поскольку Он совершил сие в качестве Мессии, то в этом частном вопросе заключается и общий, то есть. Он ли Мессия? Иисус Христос не дает прямого ответа. Почему? Казалось бы, что в сии решительные минуты должно бы оставить все обоюдности, должно бы сказать прямо: "да" или "нет!" Между тем, Иисус как бы уклоняется от исследования столь важного дела. Вместо того, чтобы сказать: Я творю это по власти Божией, так, как и говорил это при допросе перед страданиями, Он отвечает непрямо. Отчего же сия косвенность? Отче­го Он представляет столь важную истину только в полусвете? Положим, что Он отвечал бы прямо; в таком случае могли выйти некоторые несообразнос­ти, которые трудно было бы предотвратить. Известно, что »го происходило в понедельник. Если бы Он в то время признал и явил Себя Мессиею, то ряд событий до смерти Его был бы совершенно иной, и Ему надлежало бы дей­ствовать совершенно иначе. Но Он всячески избегал того, и до самой смерти явно не объявлял Себя Мессиею. Если при входе в Иерусалим Он не запре­щал называть Себя этим именем, то сделал это потому только, что не видел никаких вредных для Себя последствий от сего. Здесь, напротив, стоило толь­ко решительно выдать Себя за Мессию, то народ, оказавший прежде совер­шенное послушание при очищении храма, вдруг произвел бы возмущение; а Иисус Христос хотел сделать Свое дело так, чтобы Римская власть нимало не вмешивалась в это. Кто знает, может быть народ, разъярившись на тех, кои спрашивали Иисуса, убил бы их? А это для Спасителя человеков было бы весьма несвойственно. Его мудрость требовала отвратить это, и нельзя надивиться, как Он избегнул всего этого. Положение Иисуса Христа было самое опасное: с одной стороны, Ему нужно было выдать Себя за Мессию; а с другой, нужно было предотвратить все вредные последствия, кои могли бы произойти от сего объявления. Посему Он так расположил Своими делами, что первые два года выдавал Себя за учителя, предоставив воле народа при­знавать Себя за Мессию. В третий год начал более являть Свою власть как Мессия, и наконец пред судиями открыл вполне тайну Своего посольства. Этот, вероятно, прежде начертанный Им план, был причиною, что Он отвечал фарисеям косвенно. Впрочем, в мнении народа ответ косвенный значил бо­лее, нежели прямой. В то время было признаком мудрости отвечать вопросом на вопрос. Поэтому народ мог даже ожидать от Иисуса такого ответа. Он мог думать так: если раввины наши могут отвечать на вопрос вопросом, то тем более это возможно для Мессии. Притом, таким косвенным ответом Иисус отдавал Свое дело на суд синедриона. Он как бы так сказал: "Ты спрашива­ешь: кто Я? Я одно с Иоанном: как ты судил об Иоанне, так будешь судить и обо Мне; но об Иоанне пророке ты не мог судить: следовательно, тем более тебе невозможно судить обо Мне - Мессии. Посему Я тебе не отвечаю". Еще можно присовокупить и то, что Он, судя по их намерению, не признавал их за представителей иудейской нации. И действительно, законоположники и су­дии во Израиле были только до времен Мессии. Со времени появления Его законоположение должно было разрушиться; и Он один должен был стать выше представителей народных и самого народа. Посему-то Иисус как бы так сказал: "Я не знаю вас, Я хочу относиться только к народу"; однако же, как бы почувствовав, что сказал более, нежели сколько нужно, Иисус Хри­стос решает потом что-нибудь ответить им. В дальнейшей беседе (Мф. 21; 28-45) объясняет ответ Свой притчами. В первой притче представляет двух сы­нов, из коих один изъявил отцу своему готовность идти в виноградник, и не пошел, а другой не изъявлял готовности, и пошел: явно, что под первым сы­ном разумеются раввины иудейские, а под вторым - народ простой, который предварил их суждение о Мессии своим, хотя не поставлял себе прежде в обязанность судить о Нем. В заключение Иисус Христос ссылается на Иоан­на, давая через то знать, что дело Его с Иоанном есть одно и то же. Таким образом в сей притче есть ответ, только прикровенный. Во второй притче Он отвечает прямее. Здесь нисходит Он до побуждения и причин неверия; рас­крывает сердце иудейских раввинов; показывает, что они не хотят признать Его Мессиею потому только, что им не хочется расстаться с виноградником; не хочется отдать своей власти Мессии. Вот тон притчи. В самом деле, како­му-нибудь Каиафе трудно было лишиться всего того, что удовлетворяло его выгодам и страстям. Из всего этого видно, что это есть один из опытов не­обыкновенной мудрости Иисуса Христа. В ответах сих видна величайшая пре­мудрость Иисуса Христа. «Приступиша к Нему (Иисусу) саддукеи, иже глаго­лют не быти воскресению, и вопросиша Его, глаголюще: Учителю, Моисей рече: аще кто умрет не имый чад, (да) поймет брат его жену его и воскре­сит семя брата своего: беша же в нас седмъ братия: и первый оженъсяумре: и не имый Семене, остави жену свою брату своему: такожде и вторый, и третий, даже до седмаго: последи же всех умре и жена: в воскресение убо, которого от седмих будет жена; еси бо имеша ю» (Мф. 22; 23-28). Воп­рос саддукеев о воскресении мертвых хитрый и замысловатый. Надобно ду­мать, что это был у саддукеев последний их отпор в то время, когда нападали на них фарисеи и заставляли их признать истину бессмертия. Фарисеи, без сомнения, отделывались в сем случае несообразностью учения саддукейского с учением Моисея. Но Иисус Христос не только опроверг самым осно­вательным образом возражение саддукеев, но и положительно доказал исти­ну бессмертия, ибо далее говорит: «несть Бог Бог мертвых, но (Бог) живых» (Мф. 22; 32).