Б. Об отношении христианства к другим религиям

В каком отношении христианская религия к прочим существующим религиям? Есть ли это отношение - отношение противоположности или сходства? Ни то, ни другое в строгом смысле, и отдельно, а отчасти - противоположность, отчасти же сходство. Употребим сравнение: христианство по отношению к прочим религиям есть то же, что свет полуденный у людей, живущих под экватором, по отношению к свету солнечному у обитателей других частей земного шара. Свет один и тот же; различие только в степени. Некоторые народы в сем отношении могут сравняться с людьми, живущими у полюса, где слабо действуют лучи солнечные; у некоторых более света и теплоты; но христиане суть те обитатели, у которых солнце над головою. Еще сравнение: христианство можно сравнить с человеком взрослым, хорошо понимающим свои обязанности, а прочие религии - с недорослями, которые бывают различных видов: одни из них могут только лепетать: "Бог, вечность, ад"; другие знают более. Таким образом, в христианстве нет противоположности с другими религиями касательно предметов естественных; но оно сходствует с ними и в предметах положительных.

Есть мнение, что христианство по духу своему всемирно; мнение сие справедливо, ибо во всех религиях более или менее прилично все то, что есть в христианстве. Так, основание христианства есть учение о падении человека. Оно есть во всех религиях: все верили в золотой, потерянный век и ожидали восстановления его ("все" в строгом смысле, даже дикие). Источни­ком зла все признавали грех и, следовательно, спасали честь Творца. Мно­гие, а особенно восточные, изъясняли весьма сходно и образ сей ужасной катастрофы. Средоточие христианства есть восстановление от этого перево­рота Богом. Этот догмат есть также во всех религиях, - в одних тайно, а в других более заметно: 1) тайно, поколику все народы допускали жертвы, ко­торыми Бог умилостивляется, оправдывает человека и, следовательно, под­нимает его; 2) явно, ибо у восточных народов, например, у индийцев, второе лицо, Вишну, воплощается для спасения мира и человека от погибели; то же делает у египтян доброе начало, у персов - Аримазд, у греков - Дионисий. Христианство восстановляет мир через вочеловечение второго Лица. То же есть и у других народов, преимущественно у индийцев. Далее, христианство говорит о смерти сего Восстановителя; то же говорят индийцы о своем Виш­ну, египтяне - о своем добром начале, которое, по их мнению, убито Тифоном; греки - о своем Дионисии, который даже нисходит во ад и опять оттуда выходит. Черты воскресения есть и у индийцев, и у египтян, и у греков. Чер­ты явления Избавителя от неискусобрачной Девы видны в том, что все наро­ды приписывали происхождение великих людей наитию высших сил.

Второй основной догмат христианства есть учение о действиях благода­ти. И он разителен у индийцев, да и все святые книги других народов гово­рят о нравственном действии Бога на душу. Таким образом, главные догматы христианской религии мы находим и в прочих религиях. Что касается до уче­ния о добрых и злых духах, то в сем отношении еще более сходства. Откуда это сходство? Изъясняют это разными путями. Общий путь есть предание, то есть будто патриархи передавали все это происшедшим от них народам. Это изъяснение естественно; но, с другой стороны, против него можно ска­зать то, что, рассматривая религию патриархов и Моисея, мы не находим там таких оттенков христианства, в каких оно представляется у сих народов. Здесь может пособить предположение, что Моисей не все писал, что было открыто патриархам. Так можно думать в рассуждении тех догматов, которые содер­жатся в сей религии, то есть можно полагать, что патриархи обширнее пони­мали их; но чтобы они знали все те оттенки христианства по откровению, в каких оно представляется у других народов, это еще сомнительно.

Есть другой путь к изъяснению сего сходства, весьма примечательный. В натуре человека есть предрасположение ко всему тому, что мы встречаем в христианстве. Почему христианство явилось в этом, а не в другом виде? По­тому что так устроена натура человеческая. Образ явления его определяется нуждой, а нужда - расположенностью природы человеческой. Следователь­но, разум мог еще прежде, хотя темно, гадать, что произведет христианство, ибо сам видел, в чем нуждается человеческая природа. Скажут: это мог он сделать слишком поздно. Нет! это мог сделать живой инстинкт, то есть бе­зотчетное действие всех сил души, совокупно действующих, а инстинкт от­крывается весьма рано и всегда прежде логического рассудка.

В. Об отношении христианской религии к земному быту или гражданственности

В каком отношении христианская религия к гражданственности - каса­ется ли она гражданского быта или нет? Что касается до религии Моисеевой, то она не только касалась политики, но тесно была соединена с нею, так что преступление церковное было вместе и преступлением гражданским, и на­оборот. Но в христианстве этого нет; оно совершенно отделено от политики. Главный предмет христианства есть нравственность, политику оно оставля­ет такой, какой застало, нимало не изменяя прав гражданских и взаимных общественных отношений. Если оно произвело какую-либо перемену в по­литических обществах, то не прямым образом: это есть следствие нравствен­ной перемены людей, произведенной христианской религией. Например, ка­кой-нибудь деспот по принятии христианской религии делается кротким и добрым господином, это делает он не потому, что сего ясно требует принятая им религия, и^о она ничего не говорит о рабстве, а потому, что в нем переме­нился образ нравственной его деятельности, что он познал свои истинные отношения к человечеству, ибо принятая им религия сказала ему, что во Хри­сте Иисусе все равны, - и свободные, и рабы. Следовательно, отношение но­возаветного христианства к политике есть следующее: она не содержит в себе никаких гражданских законов и постановлений, а только некоторые из них подтверждает и освящает; таковы, например, повиновение подданных ца­рям, рабов господам, и прочее. Не делает также никаких изменений в жизни гражданской, а изменяет только жизнь нравственную, за изменением коей следует уже само по себе изменение жизни гражданской.

Отчего же Моисеева религия соединена с гражданственностью, а рели­гия Иисуса Христа отделена от оной? Не худа ли которая нибудь из сих рели­гий? Ибо скажут: если хорошо поступил Моисей, соединив религию с поли­тикой, то худо сделал Иисус, отделив одну от другой, и наоборот. Но мы скажем, что тот и другой поступили весьма хорошо. Докажем наше мнение: соединить религию с гражданственностью и нужно было, и можно; нужно потому, что без этого она совсем бы затерялась скоро, гражданственность была ее подпорой. Мы видим, что и связи гражданские были слабы к тому (для того - ред.), чтобы содержать Израильтян в религии, и при политичес­кой строгости они часто впадали в идолопоклонство; что же было бы без оной? Не будь сей связи, Иудеи забыли бы навсегда своего Бога. Итак, Мои­сей был вынужден соединить с религией политику; но в христианстве этой нужды вовсе нет. Были и есть ереси, но нет и не будет совершенного отступ­ничества. Никакая история не говорит, чтобы целый какой-либо народ от­стал от истинного Бога. В Моисеевой религии можно и легко было соеди­нить с религией политику потому, что здесь был в деле один народ; в христи­анстве невозможно, ибо оно простирается на весь род человеческий. Следовательно, в последнем случае надобно все народы подчинить одной форме правления; но можно ли это сделать при таком различии стран, кли­матов, и других личных и местных обстоятельств? Допустить ли, что даны разные формы правления? Но к чему допускать сей излишек, когда и без того христианство производит те же действия, хотя косвенно, но сильно? Тако­вые различные формы не принесли бы пользы, а вред, ибо каждый народ начал бы предпочитать свой образ правления другому. Ближайшим следствием этого была бы взаимная ненависть народов. Таким образом, религия ветхоза­ветная соединена с политикой потому, что это соединение было в то время нужно и удобно; а религия новозаветная не соединена с гражданственнос­тью потому, что это и трудно, и невозможно, и в дальнейших своих послед­ствиях вредно.

Это отделение христианской религии от политики, с другой стороны, доказывает ее Божественность. Все те ложные посланники, кои действовали в угодность своим страстям и имели земные виды, соединяли религию с по­литикой. Магомет был царь в известном отношении; Иисус Христос не дела­ет этого потому, что действует для одной известной цели. Эта укоризна не идет к Моисеею, ибо он не имеет никаких корыстных видов; умер в беднос­ти, избрал преемником не родственника, а человека из другого племени, по­томков своих оставил в прежней их частной жизни. Следовательно, не своим корыстным произволом приведен был к тому, чтобы с религией соединить политику, а нуждой того народа, коему сообщал ее.