Прогресс как тип социального процесса.

Идея прогресса – одна из старейших, наиболее прочных, наиболее универсальных идей, созданных человечеством. Ей не менее 2500 лет – в четко сформулированном виде, как обоснованная идея, она появилась, как и множество других сущностных компонентов европейской культуры, в Древней Греции и Риме. С той поры история идеи прогресса равнозначна истории всей социальной мысли. В Древней Греции мы найдем рассуждения о прогрессе у Эсхила, Протагора, Сократа, Платона, в Риме – у Сенеки, в средневековой христианской мысли – у Святого Августина и Бернарда Шартрского, в эпоху Ренессанса – у Макиавелли, Мора, Бэкона, Эразма Роттердамского, в эпоху Просвещения – у Бодена, Вико, Лейбница.

Однако подлинный триумф эта идея переживает только в XIX в., который иногда даже называют веком прогресса. Здесь образ прогресса не только пронизывает почти все социальные теории – эволюционизм Сен–Симона, Конта, Спенсера, Моргана, Дюркгейма, диалектическую теорию Гегеля и Маркса, но и становится предметом повседневного мышления, доминирует в сознании простых, обыкновенных людей. Это был век оптимизма – веры в разум, науку, технику, производство, экономический рост, территориальную экспансию, в цивилизацию. Развитие, как казалось, не имело никаких границ, человеческий потенциал представлялся неограниченным, будущее – безоблачным, прекрасным и открытым.

И, тем не менее, несмотря на все эти богатые и прекрасные традиции, несмотря на наличие экзистенциальных корней, идея прогресса в конце XX в. переживает свой кризис, как в массовом сознании, так и в социологических теориях. XX век – это раздвоенное время, время, полное противоречий: прекрасное и трагическое. С одной стороны, он приносит небывалое ускорение научного, технического, медицинского прогресса, подъем уровня жизни, рост благосостояния. «Даже самый большой скептик и релятивист вынужден будет признать, что увеличение срока средней продолжительности жизни человека до 70 лет и более (при сроке в 30 лет в эпоху Средневековья), сокращение длительности межконтинентальных коммуникаций с нескольких месяцев до нескольких часов, небывалый рост производительности труда, который позволяет 3% человечества обеспечивать продуктами питания остальное человечество (именно таков процент фермеров в США) или создать автомобиль за несколько часов (как это делается в Японии), всеобщее распространение образования и культуры, повышение потребительского спроса, экспансия демократической системы (а это лишь отдельные промеры) являются очевидными знаками прогресса, – пишет классик современной социологии Э.Гидденс. – Но одновременно в том же самом XX в. по какой–то трагической иронии истории все чаще появляются противовесы, противоположности того, что было мечтой и стремлением. Последствия действий людей уходят из–под контроля и обращаются против самих людей»[174]. Уже в начале XX в. успешно развивавшийся капитализм внезапно переживает экономический кризис; затем демократия западного образца рождает фашизм; гуманистическая идея социализма вырождается в преступления сталинского режима; концепция национального государства порождает шовинизм, национализм, две мировые войны и бесчисленное количество локальных войн; под гуманистическими лозунгами религий выступают догматизм, нетерпимость, ведутся кровавые религиозные и конфессиональные войны; под знаменами прогрессивных идеологий рождается терроризм; наука нередко уступает свое место иррационализму, мистике, обскурантизму и невежеству; цивилизация вызывает эпидемии новых заболеваний; техника и промышленность способствуют экологическим катастрофам, угрожающим существованию человечества изменением климата на планете и потенциальным атомным загрязнением окружающей среды, то есть создают вполне реальные шансы для полного уничтожения человечества. Место разума занимает сила, а место надежды – разочарование и отчаяние[175].

Нет ничего удивительного в том, что верить в прогресс становится все труднее, а сама категория прогресса все чаще уступает место понятию «кризис». В отличие от изначального смысла понятия «кризис» как переходного состояния, необходимости выбора, принятия таких решений, от которых будет зависеть дальнейшее развитие действия, сегодняшняя трактовка этого понятия иная. Когда сегодня говорят об экономическом, политическом, экологическом, общественном кризисе, то все чаще имеют в виду длительную, постоянную, хроническую ситуацию, ставшую уже привычной. Этот переход от оптимистического мышления в категориях прогресса к пессимистическому мышлению в категориях кризиса – наиболее характерный признак общественного сознания конца XX и начала XXI в.

В обыденном сознании это находит выражение в таких подходах к действительности, как сомнения, разочарования, чувства потерянности, бессилия, утрата смысла жизни, неспособность к перспективному мышлению, разрыв с традициями и потеря чувства своей принадлежности к ним, уход в мир личных интересов и частных целей, игнорирование вопросов, касающихся всего общества. В мире социальных теорий это приводит к развитию релятивизма и субъективизма, к сомнениям в правильном и справедливом устройстве социальной жизни, к акцентированию роли случая, эмоции, к замене этических ценностей поверхностными эстетическими ощущениями. Еще более четко и прямо отрицание прогресса выступает в различных модных футурологических теориях и картинах глобальных катастроф. Все чаще и во все более широких кругах общества вера в прогресс рассматривается как нечто наивное и анахроничное, как пережиток минувшей эпохи.

Вместе с тем, прогрессивность / регрессивность какого–либо процесса всегда относительна. Во–первых, это определяется ее привязкой к какой–либо группе (классу, народу), которая данную оценку формулирует. Экспроприация земель у крупных землевладельцев и передача ее в собственность крестьянам была, несомненно, прогрессивным явлением с точки зрения крестьянских масс, но не с позиций аристократии. Введение системы прогрессивного налогообложения и тем самым уменьшение различий в уровне материального благосостояния людей прогрессивно с точки зрения тех, кто меньше всего зарабатывает, но отнюдь не с точки зрения энергичных предпринимателей.

Во–вторых, прогрессивность относительна в историческом плане – то, что считается прогрессом сегодня, вполне могло не оцениваться как прогрессивное явление вчера. Новые технические изобретения и орудия, распространение образования, свобода нравов, деформализация отношений между людьми, женское равноправие – эти социальные изменения с позиций сегодняшнего дня, конечно, прогрессивны, но они не всегда казались таковыми. Достаточно вспомнить, сколько усилий, какой отчаянной борьбы требовало преодоление сопротивления, которое им оказывалось.

В–третьих, прогрессивность (регрессивность) относительна, ибо зависит от принятых критериев прогресса, признанных ценностей – то, что прогрессивно в соответствии с одним критерием, может не быть прогрессивно в соответствии с другим, противоположным, конкурирующим критерием, более того, в этой перспективе может даже представлять собой регресс. Так, например, индустриализация является прогрессом, если принять за критерий рост продукции, но она не будет прогрессом, если в качестве критерия взять сохранение природного окружения. Урбанизация окажется прогрессом, если учесть богатые возможности обеспечения людей работой, развлечениями, всем потреблением культуры, которое происходит в городах, однако она окажется регрессом, если в качестве критерия будут признаны традиционные, общинные связи между людьми, типичные для сельской среды. По поводу ослабления и исчезновения таких связей уже в XIX веке сожалел Ф. Теннис, для которого переход от традиционной локальной общности (Gemeinschaft) к современному, индустриальному и урбанизированному обществу (Gesellschaft) означал утрату качества жизни и нечто, противоречащее человеческой природе.

Конечно, из этого не следует, будто существует полный произвол в оценке того, что можно считать прогрессом. Уже само по себе формирование общественного консенсуса по поводу определенных критериев прогресса представляет собой фильтр, позволяющий большинству членов общества выбрать определенные ценности в качестве основных. Кроме того, есть такие области, где критерии утверждаются сами собой, и трудно подвергать их сомнению. Когда уменьшается детская смертность, увеличивается средняя продолжительность человеческой жизни, исчезает туберкулез, перестает существовать угроза голода, развивается телекоммуникация, обогащаются знания человека о природе, уменьшается угроза войны – в этих и подобных случаях мы однозначно имеем дело с прогрессивными процессами. В таких случаях речь идет о вещах, соответствующих универсальным интересам, и именно таким образом они воспринимаются всеми людьми, независимо от их групповой принадлежности.

П.Штомпка предлагает новое понятие прогресса – активистскую или деятельностную модель общества. Основная его идея заключается в том, что критерий прогресса находится не в каком–то воображаемом будущем, а в реальной современности; не в том, к чему общество стремится, а в том, чем оно является в настоящее время. Это означает поиск, выявление таких особенностей реально существующих обществ, которые позволят определить их как прогрессивные или консервативные. Это означает также поиск, выявление таких качеств людей, которые позволяют назвать их действия прогрессивными или тормозящими прогресс. Наконец, это поиск таких контуров социальных теорий (доктрин, идеологий), которые позволяют трактовать эти теории как прогрессивные или консервативные.

Общество, которое складывается из людей, имеющих мотивацию своей творческой активности и способных учиться, постоянно преображается благодаря их непрерывным действиям. Уже сама по себе эта способность общества к творческим преобразованиям, к изменению собственных границ, к преодолению препятствий, к самосовершенствованию представляет собой явление, которое можно назвать «прогрессивность». А исчезновение или ограничение такой способности – это стагнация или регрессивность. Общество, обладающее способностью к самосовершенствованию, то есть прогрессивное общество, может быть названо активным, а общество, в котором эта способность утрачена или не развита, – пассивным. Что же является решающим в формировании такого фундаментального качества, как общественная активность, приводящая к творческим преобразованиям?

На взгляд автора, решающее значение здесь имеют четыре группы факторов. Первая – это черты и качества отдельных людей, доминирующий в данном обществе тип личности (индивидуальности). Активизирующее влияние на общество должны оказывать творческие личности, склонные и способные к инновациям, ориентированные на достижение успеха, обладающие значительными знаниями, развитым воображением и чувством реальности, ощущающие свою автономию, интегральность и независимость. Вторая группа факторов – это особенности социальных структур, условий, в которых люди предпринимают действия. Активное общество должно представлять самое широкое поле для свободной, творческой активности. Это означает наличие плюралистических, гетерогенных, открытых, эластичных структур, толерантных по отношению к разнообразию и оригинальности. Третья группа факторов – это господствующее в обществе отношение к традициям, к прошлому. Активное общество имеет свои корни в прошлом, из самой продолжительности исторической традиции черпает силы и средства для дальнейшего развития, а собственная оригинальная традиция является предметом гордости и источником особенной лояльности его членов. Четвертая группа факторов – это момент ожидаемого будущего. В активном обществе господствует оптимизм и надежда, убеждение, что будущее зависит от действий людей, а не от предначертания Провидением, перспективное и стратегическое мышление, способное к предвосхищению и планированию событий на далекую временную перспективу[176].

Противоположный образ пассивного, переживающего стагнацию общества несложно представить, просто заменив все приведенные выше признаки на прямо противоположные. Между крайними полюсами этих двух идеальных типов – активного и пассивного общества – располагаются все реально существующие в истории общества. Чем ближе то или иное общество приближается к полюсу активности, тем более оно прогрессивно, в том новом значении понятия «прогресс», которое предлагает П.Штомпка.

Важно, что определенная таким образом прогрессивность общества существует вопреки скептикам и релятивистам. О прогрессивности здесь свидетельствует не абсолютный, уже достигнутый уровень успехов, а стремление к достижению таких успехов. В этом случае бедное, отсталое общество, находящееся на низком уровне развития, может быть прогрессивным, если оно проявляет высокую меру такой социальной мобилизации, всеобщей творческой активности. И наоборот, богатое, высокоразвитое общество может быть регрессивным, стагнационным, если снижается социальная мобилизация и напряжение творческих устремлений.

Иными словами, в современных условиях рациональное переосмысление сущности идеи прогресса является исключительно важным, поскольку ее возрождение является необходимым условием преодоления кризиса современной цивилизации.