ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ТЕОРИЯ 13 страница

единого для всех жизненного выбора, универсальная форма которого обусловлена

его сообразностью природе и общеполезным характером. Брак связывает человека

с самим собой, в той мере, в какой человек -- существо природное и

принадлежит к роду людскому. На прощанье Эпиктет говорит своему

собеседнику-эпикурейцу: если станешь поступать вопреки установлениям Зевса,

потерпишь вред, ущерб;

"Какой ущерб? Иного никакого, кроме этого: не сделать то, что следует.

Ты потеряешь в себе человека честного, совестливого, порядочного. Иного,

большего ущерба, чем это, не ищи"3.

Во всяком случае, с браком дело обстояло так же, как и со всеми прочими

типами поведения, которые стоики относили к proegoumena, вещам

предпочтительным. Могут сложиться обстоятельства, при которых брак не будет

обязателен. Иерокл говорит: "Супружество есть вещь предпочтительная

[proegouтепоп], следовательно, для нас обязательная, если тому не

препятствуют никакие обстоятельства"4. Именно эта зависимость

обязанности жениться от стечения обстоятельств и обнаруживала все различие

между стоиками и эпикурейцами; с точки зрения последних, ничто не обязывает

вступать в брак, кроме обстоятельств, которые такой союз делают желательным;

с точки же зрения первых, только чрезвычайные обстоя-

__________

1 Там же, III, VII, 26.

2 Там же. III, VII, 28.

3 Там же, III, VII, 36.

4 Stobaei. Anthologium, XXII.

тельства могут отменить обязанность, уклоняться от которой, в принципе,

не следует.

Среди этих обстоятельств есть одно, долгое время остававшееся предметом

дискуссий: выбор жизненного пути философа. Тот факт, что брак философа уже в

классическую эпоху служил темой споров, можно объяснить различными

причинами: например, чужеродностью подобного способа жизни по отношению к

прочим формам существования или же противоречием между целями философа

(забота о собственной душе, обуздание страстей, стремление к безмятежности

духа) и опытом семейной жизни, традиционно описывавшимся в понятиях суеты и

тревог. Иначе говоря, согласование присущего философу специфического стиля

жизни с требованиями брака, отмеченными, в первую очередь, печатью

супружеской ответственности, казалось делом слишком сложным. Между тем, два

весьма важных текста демонстрируют совершенно противоположный подход не

только к решению этой задачи, но и к определению самих исходных данных

проблемы.

Мусоний -- автор более ранний, [нежели Эпиктет]. Он переворачивает

вопрос о практической несовместимости между супружеской жизнью и философским

существованием и замещает его утверждением об их сущностной

взаимопринадлежности1. Тот, кто желает стать философом, говорит

он, обязан жениться. Он должен это сделать потому, что главная задача

философии состоит в том, чтобы позволить человеку жить, сообразуясь с

природой и выполняя все обязательства по отношению к природе; в качестве

"наставника и руководителя" философ избирает себе то, что отвечает

человеческому бытию, сообразованному с природой, и следует ему строже, чем

кто-либо иной, поскольку философу недостаточно просто жить согласно разуму:

он должен являть всем остальным образец такой разумной жизни и быть ее

учителем. Философ не может оказаться менее достойным, нежели те, кого он

обязан руководить и наставлять. Уклоняясь от брака, он становится как бы

ниже всех тех, кто, повинуясь разуму и следуя природе, ведет полную забот о

себе и других супружескую жизнь. Такая жизнь, отнюдь не будучи

противоположностью философии, связывает

_______________

1 Musonius Rufus. Reliquiae, XIV.

[человека] двойным обязательством: долг перед собой требует от него

придать своему существованию универсальную и достойную форму, а долг перед

другими обязывает его представить людям образец [надлежащей] жизни.

Может возникнуть соблазн противопоставить этому анализу принадлежащий

Эпиктету портрет идеального киника -- человека, который сделал философию

своей профессией, того, кто должен быть общественным педагогом, глашатаем

истины, посланцем Зевса среди людей, того, кто выходит на сцену взывать к

людям и обличать их образ жизни: "Посмотрите на меня. Нет у меня дома, я

изгнанник, нет у меня имущества, нет у меня раба. Я сплю на земле. Не жена,

не дети, не домишко,-- а только земля, небо и один потертый

плащишко"1. Впрочем, Эпиктет рисует также знакомую картину брака

и связанных с ним забот. С несколько банальным вдохновением он описывает так

называемую "рутину повседневности", "мелочи жизни", занимающие душу и

отвлекающие от размышлений; женатый человек обременен множеством частных

обязанностей, "отвлечении": ему нужен котел, в котором он мог бы "разогреть

воду для ребенка, чтобы помыть его в корыте, шерсть для родившей жены", он

должен иметь "оливковое масло, коечку, кружечку..."2. На первый

взгляд, речь здесь идет лишь о длинном перечне обязанностей, обременяющих

мудреца и мешающих ему заниматься собой*. Однако причина, по которой,

согласно Эпиктету, киник должен отказаться от брака, коренится не в желании

философа ограничиться заботой только о себе самом, но, напротив, в

призвании, вынуждающем его "смотреть за другими", заботиться о них,

выступать в роли их "эвергета", подобно врачу, "обходя всех и щупая

пульс"3; если его поглотит домашнее хозяйство (пусть даже и

весьма бедное, в роде того, что описано Эпиктетом), ему не хватит времени

взять на себя заботу обо всем человечестве. Отказ от каких бы то ни было

личных связей является следствием связи, которую он как философ

устанавливает с родом человеческим; у него нет семьи, поскольку его семья

это человечество; у него нет детей, по-____________

1 Эпиктет. Беседы, III, XXII, 47.

2 Там же, III, XXII, 70-- 71.

* "Уже выходит слишком много утваришки ...",-- замечает Эпиктет.--

Прим. ред.

3 Там же, III, XXII, 73.

скольку он, в определенном смысле, усыновил всех мужчин и женщин.

Следовательно, нужно твердо усвоить: посвятить себя личному хозяйству кинику

не позволяет бремя вселенской семьи.

Но Эпиктет этим не ограничивается и устанавливает предел такой

несовместимости, наличную ситуацию, которую он называет актуальным

"катастазисом" мира ("положение, какое существует в действительности, как в

боевом строю"). Окажись мы в городе мудрецов, у нас не было бы более нужды в

людях, "ничем не отвлекаемых, всецело преданных единственно богу", в

"вестниках, лазутчиках, глашатаях богов", в тех, кто, добровольно

отказавшись от всего, бодрствует, дабы пробудить к истине остальных. Всякий

стал бы тогда философ, и киник с его грубым ремеслом оказался бы не у дел. С

другой стороны, при таком положении вещей брак более не порождал бы тех

проблем, какие он вызывает сегодня, при настоящем состоянии человечества;

философ мог бы найти в своих жене, тесте, детях людей подобных себе и

сходным образом воспитанных1. Вступив в брак мудрец заключил бы в

союз со "своим другим я". Следовательно, нужно полагать, что отказ

воинствующего философа от брака не свидетельствует еще о подлинном

осуждении, он проистекает только из необходимости, вызванной

обстоятельствами; ему не осталось бы ничего иного как распроститься со своим

обетом безбрачия, будь все люди способны вести существование, сообразное их

истинной природе.

3. Уникальное отношение. Разумеется, философы императорской эпохи не

могут считаться первооткрывателями эмоционального аспекта брачных отношений,

подобно тому, как им досталось устранить "компонент корысти" из

индивидуальной, семейной и гражданской жизни. Но они попытались придать и

этим отношениям, и способу, посредством которого устанавливается связь между

супругами, особую форму и наделить их особыми качествами.

Аристотель придавал большое значение отношениям между супругами, но

анализируя связующие людей отношения, похоже, отдавал предпочтение кровному

родству; по его мнению,

__________________

1 Там же, III, XXII, 67-- 68.

нет связи теснее, нежели "отеческая" привязанность к детям, .которых

родители любят "как часть самих себя"1. Мусоний в трактате Брак.

как препятствие для философии строит другую иерархию. Из всех общностей,

которые могут создавать люди, он выделяет брак как самую тесную, самую

важную и самую почтенную (presbutate). По своей силе она превосходит те, что

соединяют друзей, братьев, детей с родителями. Она превосходит даже связь

между родителями и потомством -- и это определяющий момент. Ни отец, ни

мать, пишет Мусоний, не питают к своему ребенку чувства более дружественные,

нежели супруг к супругу. В доказательство он приводит пример Ад-мета: кто

решился умереть за него? Не старые родители, но жена Алкестида, хотя она и

была совсем юной2.

Таким образом, понимаемые как наиболее важные и тесные из всех

возможных отношений, супружеские узы определяют весь способ существования.

Супружеская жизнь характеризуется распределением обязанностей и типов

поведения по принципу взаимодополнительности: мужчина должен делать то, что

не может исполнить женщина, а она берет на себя дела, находящиеся вне сферы

компетенции мужа; именно единство цели (процветание дома) объединяло в одно

целое различные по определению деятельность и образ жизни каждого из них.

Такое разделение специфических ролей сохранялось и в тех житейских

наставлениях, которые получали женатые люди,-- в своем Домострое Иерокл

ссылается на правила, идентичные тем, что можно найти у

Ксенофонта3. Но помимо этого распределения типов поведения,

касающихся дома, имущества и патримония, явно утверждается требование

разделять жизнь друг друга и вести совместное существование. Искусство

состоять в браке отнюдь не сводится к тому, что супруги, каждый со своей

стороны, действуют разумно в достижении объединяющей их общей цели. Это

способ жить в паре, когда двое становятся как одно; брак требует

придерживаться определенного стиля поведения, при котором каждый из супругов

свою жизнь проживает как жизнь вдвоем, и, слившись в единое целое, муж и

жена ведут общее существование.

____________

1 Аристотель. Никомахова этика, VIII, 14, 1161b17.

2 Musoniu.s Rufus. Reliquiae, XIV.

3 См. Stobaei. Anthologium, XXI.

Этот стиль существования отличает, прежде всего, определенное искусство

быть вместе. Из-за своих занятий мужчина вынужден покидать дом, тогда как

женщина должна в нем оставаться. Но хорошие супруги стремятся последовать

друг за другом и сократить разлуку настолько, насколько это возможно.

Присутствие другого, его близость, жизнь бок о бок являются не только

долгом, но и желанием, характерным для уз, соединяющих супругов. Каждый из

них, разумеется, может играть собственную роль [в брачном союзе], но

обходиться друг без друга они не способны. В счастливом браке, подчеркивает

Мусоний, супруги испытывают настоятельную необходимость жить вместе. Из

этого стремления не расставаться он выводит даже критерий их уникальной

дружбы: ничье отсутствие никто не переносит так тяжело, как жена --

отсутствие мужа, а муж -- отсутствие жены; ничье присутствие не обладает

такой способностью облегчить горе, умножить радость, исцелить от

невзгод1. Можно вспомнить, как в разлуке с женой Плиний описывал

дни и ночи, которые он проводил, вспоминая ее лицо, чтобы создать хотя бы

иллюзию присутствия2.

Искусство быть вместе есть еще и искусство общения. Так, в Домострое

Ксенофонт описывал определенную модель взаимообмена между супругами: муж в

качестве высшей инстанции должен по преимуществу руководить, наставлять,

обучать, направлять супругу в ее деятельности хозяйки дома, а жена должна

спрашивать о том, чего не знает, и отчитываться в том, что смогла сделать.

Более поздние тексты предлагают иной тип супружеского диалога, преследующего

иные цели. Каждый из супругов, согласно Иероклу, должен рассказывать

другому, что он сделал; жена обязана сообщать мужу, что происходило в доме,

но также интересоваться тем, что случилось с ним за время

отсутствия3. Плинию нравится, что Кальпурния знает о его

общественной деятельности, подбадривает его и радуется его успехам, как было

уже давно заведено в семьях, принадлежавшим к высшим слоям римского

общества. Но он связывает это непосредственно со своей работой, тогда как ее

интерес к словесности вызван той нежностью, которую она испытывает

____________

1 Musonius Rufus, Reliquiae, XIV.

2 Плиний Мл. Письма, VII, 5.

3 См. Stobaei. Anthologium, XXIV.

к своему мужу. Он делает ее свидетелем и судьей своих литературных

трудов: она читает его книги, слушает речи и с удовольствием слушает хвалу

[в его адрес]. Поэтому Плиний надеется, что их "постоянное единодушие",

concordia, никогда не прервется и день ото дня будет крепнуть'.

Отсюда представление о том, что семейная жизнь должна быть искусством,

позволяющим двоим создать новое единство. Вспомним, как Ксенофонт выделял

различные качества, которыми природа наделила мужчину и женщину, чтобы они

могли выполнять в доме каждый свои обязанности, или как Аристотель

приписывал мужчине способность доводить до совершенства те добродетели,

которые у женщины всегда развиты слабее, что и оправдывает ее подчиненное

положение. Стоики же наделяли оба пола если и не равными склонностями, то,

по крайней мере, равной способностью к добродетели. Счастливый брак, по

Мусонию, стоит на homonoia, под которой, однако, не нужно понимать лишь

сродство мыслей у партнеров;

речь идет скорее об идентичности проявления благоразумия в плане морали

и добродетели. В супружестве чета призвана сотворить истинную этическую

общность, которую Мусоний описывает как результат подгонки двух частей в

строительной конструкции: для того, чтобы образовать прочное целостность,

обе должны быть совершенно прямыми2. Характеризуя то

субстанциальное единство, которое формирует собой чета, иногда прибегают и к

другой метафоре, гораздо более выразительной, нежели образ подогнанных друг

к другу деталей. Это метафора "полного растворения", di'holon krasis,

заимствованная из стоической физики.

Антипатр уже прибегал к этому образу, противопоставляя супружескую

любовь всем иным формам дружбы3, описанным как сочетания, члены

которых независимы друг от друга, точно зерна: однажды ссыпаные вместе, они

всегда могут быть разделены вновь; термин mixis определяет этот тип смеси

как рядоположенность. Брак, напротив, явление того же порядка, что и полное

слияние, подобное слиянию вина и воды, образующих при смешивании новую

жидкость. Это же понятие,-- брачный

__________________

1 Плиний Мл.. Письма, IV, 19.

2 Musonius Rufus. Reliquiae, XIII В.

3 Stobaei. Anthologium, XXV.

krasis,-- встречается у Плутарха в тридцать четвертом Наставлении

супругам: оно применено для различения трех типов брака и их взаимной

иерархизации. Супружеские союзы, в которые вступают затем лишь, чтобы

"вместе спать", соотносятся с категорией смесей, составленных из "частей

обособленных", сохраняющих свою "индивидуальность". Браки по расчету,

заключенные "ради приданого или продолжения рода", подобны сочетаниям

"сопряженных частей", элементы которых образуют прочную общность, но всегда

могут быть разобраны вновь, как "дом или корабль", сработанные плотником.

Что же касается полного "растворения друг в друге без остатка",-- "красиса",

создающего "единое, сросшееся целое", которое уже ничто не в силах

разъединить,-- то оно свойствено только бракам, основанным на взаимной

любви'.

Сами по себе эти несколько текстов не дадут нам исчерпывающего

представления ни о том, что же на самом деле являла собой брачная практика

начала нашей эры, ни о том, какие теоретические споры она вызывала.

Открывающаяся картина, безусловна, неполна и характеризует лишь некоторые

отдельные доктрины и весьма узкий слой людей. Однако здесь четко, хотя и

фрагментарно, дан эскизный очерк супружеского существования, его наглядная

модель, в которой наиболее фундаментальным воплощением взаимозависимости

[людей друг от друга] становится не кровное родство и не дружба, но

отношения мужчины и женщины, организованные по [принципу] дополнительности

как в виде институализированной формы брака, так и в виде совместной жизни.

Родовая система и дружеские связи, несомненно, сохранили в основном свое

социальное значение, но с точки зрения искусства существования они несколько

обесценились по сравнению со связью, соединяющей представителей двух разных

полов. Этим дуальным гетеросексуальным отношениям в обход всех прочих

досталась естественная привилегия, онтологическая и, вместе с тем,

этическая.

Отсюда вытекает, несомненно, одна из наиболее своеобразных черт этого

искусства состоять в браке: тесная взаимосвязь внимания о себе с заботой о

совместной жизни. Если отноше-

_________________

1 Плутарх.. Наставление супругам, 34 (142е-- 143а). В наставлении

20 (140е-- 141а) хороший брак сравнивается с "путами", которые "переплетаясь

между собой", становятся "прочнее".

ния с женщиной, "женой", "супругой", суть сущность существования, а

человеческое существо есть брачный индивидуум, природа которого

осуществляется в практике совместной жизни, то между отношением к себе и

отношением к другому нет и не может быть существенной и изначальной

несовместимости, так что искусство супружества является неотъемлемой

составной часть культуры себя.

И все же тому, кто заботится о себе, недостаточно просто жениться,-- он

должен еще придать своей жизни в браке продуманную форму и особый стиль,

который, учитывая неизбежную в этом случае умеренность, не исчерпывается

принципом "самообладания" и способностью управляться с собой, необходимой

для того, чтобы иметь право направлять других, но требует еще и определенным

образом сформированной взаимности: супружеская связь так преображает жизнь

ее участников, что супруги, будучи привилегированными партнерами,

воспринимаются как существа, полностью тождественные друг другу, как

элементы субстанциального единства. В рамках культуры себя тема брака

приобретает характер парадоксальный и философский: жена рассматривается

здесь как другой по преимуществу, но, вместе с тем, муж должен признавать ее

в качестве [стороны], составляющей вместе с ним некое единое целое. Налицо

очевидное изменение традиционных форм матримониальных отношений.

2. ПРОБЛЕМА МОНОПОЛИИ

Естественно было бы предположить, что трактаты, посвященные семейной

жизни, особое внимание должны уделять сексуальному режиму, которого обязаны

придерживаться супруги. Однако, в действительности этому вопросу отводили

довольно скромное место, так, словно объективация брачных отношений надолго

предвосхитила объективацию развертывающихся в их рамках половых связей, а

усилия, которых требовало поддержание жизни вдвоем, по-прежнему затмевали

проблему супружеского секса.

Несомненно, все дело здесь в традиционной сдержанности. Когда Платон

еще писал на сей счет законы и, оговаривая меры предосторожности, которые

нужно было предпринять, дабы произвести на свет здоровое потомство,

предписывал будущим родителям определенное физическое и моральное состояние,

а также учреждал должность женщин-инспекторов, призванных контролировать быт

молодых пар, он подчеркивал трудности, связанные с претворением в жизнь

подобного рода установлении1. Этой скромности греков можно

противопоставить мелочное рвение христианских пастырей, с самого начала

Средних веков пытавшихся регламентировать буквально все: позы, частоту,

жесты, расположение духа, осведомленность о намерениях партнера, знаки

желании, с одной стороны, и свидетельства согласия -- с другой, и прочее. И

эллинистическая, и римская мораль была этим не слишком занята.

Однако ряд важных принципов, касавшихся проблемы соотношения между

использованием удовольствий и супружеской жизнью, все же получил воплощение

в некоторых текстах.

________________

1 См. М. Foucault. L'usage des plaisirs,-- Chap. Ill; Платон.

Законы, VI, 779с-- 780а.

Как мы видели, традиция объясняла связь полового акта с браком

потребностью в продолжении рода. Эта цель -- произведение потомства --

числилась среди оснований к женитьбе, именно она обусловливала необходимость

половых отношений между супругами, а бесплодие могло привести к расторжению

брачного союза (поэтому-то молодоженов и осведомляли о наиболее

благоприятных условиях для зачатия и обучали их правилам соития: как

выбирать подходящее время, с помощью какого режима готовиться к акту и т.

д.). Возражения же против внебрачных связей (не только у женщин, конечно, но

равно и у мужчин) вызваны стремлением избежать осложнений, связанных с

незаконными наследниками. Несколько упрощая, можно предположить, что

классические тексты рассматривают синтез матримониальных и сексуальных

отношений, исходя, в первую очередь, из соображений деторождения, и ни

природа половых актов сама по себе, ни сущность брака как таковая отнюдь не

исключают возможность получения удовольствий (по крайней мере, для мужчин)

вне рамок супружеской близости. Помимо проблемы незаконнорожденных детей и

необходимости учитывать этическое требование владения собой, не было причин,

обязывающих мужчину, хотя бы и женатого, связывать все свои сексуальные

удовольствия с собственной супругой,-- и только с ней.

Итак, за ригоризмом брачной морали, сложившейся, как мы уже знаем, на

протяжении первых веков нашей эры, встает явление, которое можно назвать

своего рода "осупружествлением" сексуальных связей,-- осупружествлением

прямым и, в то же время, обратным. Прямое осупружествление предполагает, что

природа половых отношений исключает возможность близости вне брака.

Обратимость же означает, что природа супружеских связей избавляет от

необходимости искать любовные удовольствия в другом месте. Следовательно,

сексуальная деятельность должна стремиться к растворению в браке, причем, с

полным основанием, а не только во имя обеспечения законного потомства. Такое

растворение -- или, скорее, движение к растворению, не лишенное некоторых

противоречий и возможных исключений,-- проявляется в выработке двух

принципов:

с одной стороны, сексуальные удовольствия как таковые не могут быть

признаны вне брака, тем самым на практике они не-

допустимы, даже если речь идет о неженатом индивидууме; с другой

стороны, для жены, в силу специфики супружеских отношений, оскорбительна не

только утрата своего статуса, но и тот простой факт, что ее муж может

испытывать удовольствие с другой, а не с ней.

1. Разумеется, утверждения, в которых безоговорочно осуждаются любые

половые акты, совершенные вне узаконивающего их брака, встречаются редко.

Холостой мужчина, соблюдающий меру и уважительно относящийся к обычаям,

законам и правам других, может предаваться удовольствиям как хочет: и

действительно, при всей строгости морали, было бы весьма непросто принудить

его к полному воздержанию, поскольку он не связан брачными обязательствами.

Так, одна лишь "безупречность нрава", по словам Сенеки, вынуждала сына

Марции избегать готовых совратить его женщин, "когда ж испорченность

некоторых из них дошла до того, что они попытались соблазнить его, он был

так пристыжен, точно согрешил [quasi peccasset] уже тем, что

понравился"1. Еще пример: Дион Хрисостом был весьма строг к

проституции и порицал "сводников" прежде всего за то, что они "устраивают

любовные связи, в которых нет любви", "служат похоти, не вызванной

страстью", и силой принуждают людей к [разврату]; вместе с тем, искренне

желая уничтожения этого института в "добропорядочном полисе", он, однако, не

думает, будто "старые обычаи и пороки", издавна и глубоко поразившие

человека, можно искоренить в одночасье2. Марк Аврелий гордится

своей сексуальной сдержанностью: он не только "сберег юность свою и не стал

мужчиной до поры, но еще и прихватил этого времени"; подобные высказывания

определенно свидетельствуют о том, что его добродетель заключается не в

воздержании от удовольствий до брака, но в самообладании, достаточном, чтобы

дожидаться дольше, нежели это принято, возможности вкушать плотские

удовольствия3. Эпик-тетов идеал также предполагает отказ от

сексуальных отношений вне брака в пользу матримониальной близости, но у него

______________

1 Сенека. Утешение к Марции, 24.

2 Дион. из Прусы. Речи, VII, 133 сл.

3 Марк Аврелий. Размышления, I, 17.

это не жесткий императив, а совет, которому нужно следовать, не чванясь

своей непорочностью: "Что касается любовных наслаждений, то лучше бы по

возможности приберечь невинность до брака; но в этой склонности не

переступай пределов дозволенного, не докучай тому, кто чинит иначе, не

поучай его и не провозглашай повсюду, что сам-то ты не таков"1.

Призывая соблюдать в половых сношениях крайнюю умеренность, Эпиктет

оправдывает ее не формой брака, соответствующими правами и обязанностями или

супружеским обетом; он объясняет ее долгом перед самим собой, потому что в

каждом из нас есть часть бога, и надлежит чтить начало, которое временно

обитает в теле, беречь его на всем протяжении нашего бренного существования.

Таким образом, скорее память о том, кто мы суть, нежели осознание связи с

другим, служит постоянным источником строгости: "Не хочешь ли ты помнить,

когда ты ешь -- как кто ты ешь и кого ты кормишь? Когда ты вступаешь в связь

-- как кто ты вступаешь? Когда -- в общение? Когда ты упражняешься, когда ты

разговариваешь, не знаешь ли ты, что бога ты кормишь, бога ты упражняешь?

<...> Даже при статуе бога ты не осмелился бы делать что-нибудь то,

что делаешь ты. А при самом боге внутри, и видящем все и слышащем, не

стыдишься ли ты, помышляя и делая это, ты, несознающий своей природы и

навлекающий на себя гнев бога?"2.

С другой стороны, Мусоний, похоже, осуществляет полное осупружествление

сексуальной деятельности, осуждая любые половые отношения, которые

происходят вне брака и не преследуют присущие ему цели. Соответствующее

место в трактате об aphrodisia, сохранившемся у Стобея, начинается с обычной

критики распутной жизни -- жизни, которая, не в силах должным образом

овладеть собой, вовлекается в нескончаемую погоню за редкими изысканными

наслаждениями и "постыдными отношениями". К этому банальному упреку Мусоний

прилагает в качестве своего рода положительного предписания определение

aphrodisia dikai,-- законных удовольствий, которым партнеры предаются в

браке, ради рождения детей (ta en gamoi kai epi genesei paid on

sunteloumena). Затем он четко фор-