ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ТЕОРИЯ 15 страница

укусы претерпел, а медовые соты бросил"2. Но слишком острое

физическое наслаждение, испытанное в начале брака, тоже небезопасно: когда

его острота притупится, наслаждение может иссякнуть, а вместе с ним и

любовь, если только источник ее не коренится в характере и душевных

качествах супругов3***. На протяжении всей жизни супругам нужно

всячески заботиться также и о том, чтобы плотская связь служила укреплению

дружбы между ними. Автор Наставление супругам. дважды прямо обращается к

проблеме реактивации чувст-

__________________

1 Там. же, 18, 140с; ср. Плутарх,. Изречения спартанских женщин,

242Ь.

* У Фуко ошибочная ссылка на трактат О доблести, женской.-- Прим.. ред.

** Цит. пер. М. Н. Ботвинника в примечаниях к Изречениям спартанских

женщин (Плутарх.. Застольные беседа.-- М., 1990.-- С. 558). У Э. Юнца --

"напрашиваться".-- Прим. ред.

2 Там. же, 2, l38d-- e.

3 Там. же, 4, l38f.

*** Собственно, Плутарх говорит здесь скорее о соотношении физического

и психического элемента супружеских отношений: "Подобно огню, который в

тростнике, соломе и заячьем волосе легко вспыхивает, но быстро угасает, если

не найдет себе другой пищи, любовь ярко воспламеняется цветущей молодостью и

телесной привлекательностью, но скоро угаснет, если ее не будут питать

душевные достоинства и добрый нрав юных супругов".-- Прим.. ред.

ва (столь же определенно об этом говорит и один из участников диалога

Об Эроте1) и рекомендует супругам, во-первых, избегая раздоров

вообще, пуще всего остерегаться столкновений в спальне, поскольку "ссорам,

перебранкам и взаимному озлоблению, если они начались на ложе, нелегко

положить конец в другое время и в другом месте"2; а во-вторых,

поссорившись, не спешить спать врозь: "ведь именно тогда им нужно призвать

на помощь Афродиту, наилучшую целительницу такого рода

огорчений"3.

Тема [соотношения чувства и дружбы] занимает достаточно много места в

творчестве Плутарха. Так, в диалоге Об Эроте мы обращаемся к ней, чтобы

провести сущностное различение между любовью к женщине и любовью к

мальчикам: в первом случае телесное удовольствие дополняется благотворным

воздействием духовного начала, тогда как во втором случае оно, очевидно,

лишено взаимности и потому не может служить основанием добрых отношений.

Речь об этом идет и в Пире семи мудрецов, когда сексуальное наслаждение

сопоставляется с опьянением и музыкой -- двумя другими видами физического

удовольствия, которые часто упоминают в-одном ряду. Принимающий участие в

беседе Мнесифил замечает, что "во всяком искусстве и умении" главное -- "не

то, из чего творится, а то, что творится, и то, зачем творится и как": ergon

строителя не в замесе, но в создании храма, и Музы, когда играют на кифаре

или флейте, имеют одну цель -- "воспитание нравов" и "умиротворение

страстей"4. Подобно тому, как Дионис печется не о винном

похмелье, так и дело Афродиты (ergon Aphrodites) состоит не в самом плотском

соитии (sunousia, meixis), но в доброжелательности (philophrosune) и во

взаимовлечении (pothos), в обходительности (homolia) и свычности

(sunetheia). В супружеской общении секс призван служить инструментом

установления и развития симметрических, обратимых эмоцио-

________________

1 См. гл. VI настоящего издания. *

* Имеется в виду ссылка на закон Солона, обязующий супругов сближаться

не реже чем трижды на месяц "не ради наслаждения, а с тем, чтоб, обновляя

брак, освободить его от набирающихся при всей взаимной благожелательности в

повседневной жизни разногласий..." (Плутарх. Об Эроте, 23. 1б9а).-- Прим..

ред.

2 Плутарх. Наставление супругам, 39, 143е.

3 Там. же, 38, 143d.

4 Плутарх. Пир семи мудрецов, 13, 156с.

нальных связей: "Афродита,-- пишет Плутарх,-- трудами своими вершит

согласие и любовь [homophrosunes kai philias demiourgos] между мужчинами и

женщинами, сливая и сплавляя наслаждением их тела, чтобы слить

души"1.

Такого рода истины, пожалуй, могут показаться несколько избитыми. И все

же они вошли в прелиминарии к этой долгой истории -- истории двойной

кодификации моральных отношений между мужем и женой, как в рамках общих

призывов к сдержанности, так и в плане сложного учения об эмоциональной

коммуникации посредством сексуальных удовольствий.

*

"Монополистический" принцип: внебрачные половые связи совершенно

недопустимы. Требование "дегедонизации": в своей сексуальной практике

супруги не могут руководствоваться экономикой удовольствий. Установка на

зачатие: целью соития является продолжение рода. Вот главные признаки той

этики супружеской жизни, которую разрабатывали моралисты ранней Империи,

прежде всего, стоики. Впрочем, здесь нет ничего, что составило бы специфику

позднего стоицизма: подобные же нормы можно найти в законах, которые Платон

дал гражданам своего Государства; позднее Церковь обяжет их соблюдением

добрых христиан. На протяжении веков именно эти три принципа с гораздо

большим правом, нежели все ухищрения стоического ригоризма или же моральные

проекты эпохи неизменно выступали в качестве источника той сексуальной

строгости, которую следовало навязать браку.

Но постоянство этих принципов само по себе отнюдь еще не

свидетельствует о полном их тождестве. Мораль императорской эпохи, в той или

иной степени отмеченная влиянием стоицизма, не могла удовольствоваться ролью

посредника, который просто передаст христианству заимствованный из

Платоновой утопии кодекс "монопольного" брака, нацеленного на продолжение

рода и чуждого удовольствию. Она привнесла сюда це-

________________

1 Там же, 156d. В Plutarque et stoicisme (P. 109) Бабю (Babut)

замечает, что Антипатр, Мусоний и Иерокл "интересуются скорее браком, нежели

любовью; кажется, их главная цель -- доказать, что брак не мешает вести

жизнь философа; наконец, мы не встретим у них и намека на одну из главных

идей Amatorius: женщина способна внушать любовную страсть не хуже мужчины ".

лый ряд своеобразных отклонений, выявляющих формы, вызванные развитием

культуры себя.

Прежде всего следует отметить, что Платон одним из главных оснований

для ограничения сексуальных связей рамками матримониальной структуры считал

потребность в умножении числа детей, необходимых полису для того, чтобы

выжить и сохранить свое могущество. Христианство же будет оправдывать связь

сексуальных отношений с браком тем, что плоть отмечена печатью греха,

падения и зла, и лишь супружеские узы могут вернуть ей законный статус, не

устранив, впрочем, сомнений в ее совершенной невинности. Таким образом, хотя

для Мусония, Сенеки, Плутарха или Иерокла понятие пользы весьма существенно,

а удовольствие явно остается "под подозрением", связь между браком и

aphrodisia они обосновывают по преимуществу не через утверждение примата

социальных или политических целей брака и не через постулирование

изначальности зла, присущего удовольствиям, но устанавливая их сродство и

сопричастность природе, разуму, сущности. Чтобы подчеркнуть эту специфику

позиций и доктринальных подходов, заметим, что в данной форме этики

абсолютная сексуальная монополия, которую хотели закрепить за браком,

сосредоточена не столько на "внешней" полезности брака или "внутреннем"

отрицании удовольствия, сколько на попытке согласовать друг с другом, свести

воедино несколько разных типов связи:

близость сексуальных партнеров, двусторонний союз супругов, социальную

функцию семьи,-- и все это при сохранении максимально адекватного отношения

к себе.

Так мы касаемся второго важного различия. Необходимость удерживать

использование удовольствий в рамках брака для платоновского стража,

исократовского вождя или аристотелевского гражданина усиливалась еще и

постольку, поскольку то был способ установить господство над собой,--

господство, которое получало обязательный характер благодаря тому, что

данное лицо занимает в полисе определенное положение или наделено властными

полномочиями. Христианская пастырская традиция вменяет принцип совершенной

супружеской верности в безусловный долг тому, кто печется о спасении свой

души. Мораль же стоического толка, в противоположность этому утверждает, что

сексуальные удовольствия следует ограничить

пределами брака и подчинить его целям именно затем, чтобы удовлетворить

требованиям, присущим отношению к себе, чтобы сберечь непорочной свою

природу и сущность, чтобы чтить самого себя как разумное существо.

Несомненно, такой принцип, стремящийся даже мужчинам запретить вступать в

плотскую связь вне брака и полагающий соитие допустимым лишь в строго

определенных целях, станет во главу угла последующей "юридификации"

супружеских отношений и сексуальной практики, когда половую деятельность

женатого мужчины, равно как и женщины, начнет, по крайней мере, в принципе,

регулировать закон, и даже в рамках брака строгий кодекс будет четко

определять, что дозволено и что запрещено делать, желать и даже думать. Но

столь явная "юридификация", которая еще так громко о себе заявит, связана

уже с христианством и его структурами. Даже в тех текстах, где жизнь

супружеской пары изучена самым детальным и внимательным образом (например, у

Плутарха), области допустимого и запретного вовсе не разделены при помощи

жесткой регламентации, а описаны как различные способы бытия, стили

отношений. Мораль брака и наставления в искусстве супружеской жизни

одновременно служат и общезначимыми принципами, и конкретными правилами для

тех, кто хочет придать своему существованию достойную и красивую форму. Это

не закон, но универсальная эстетика существования, как бы то ни было,

практикуемая лишь немногими.

Такое осупружествление половых отношений, когда их легитимность

оказалась обусловлена рамками брака, несомненно, вело к явному ограничению

сексуальной деятельности (по крайней мере, в том, что касается мужчины,

поскольку замужняя женщина была в этом ограничена уже давно). Более того,

эту деятельность как таковую изнутри дисквалифицирует требование не сводить

использование удовольствий к гедонистической цели. Но нельзя забывать, что

эти ограничения и дисквалификации происходят на фоне другого процесса:

повышения ценности и значимости половых отношений в браке. С одной стороны,

супружеская близость, фактически, уже не является простым следствием и

манифестацией права; она должна занять соответствующее место в сети

отношений, которые суть отношения любви, привязанности и взаимности. С

другой сто-

роны, если удовольствие как самоцель подлежит устранению, его следует

использовать,-- во всяком случае, согласно некоторым, наиболее тонким

рецептам этой этики,-- как элемент (инструмент и вместе с тем гарантию) в

игре эмоциональных проявлений, которую ведут между собой супруги.

И как раз эта переоценка значения aphrodisia в супружеских отношениях,

роль, которую они начинают играть в семейной коммуникации, все чаще

порождает сомнения в том, что любовь к мальчикам действительно

предпочтительнее любви к женщине.

ГЛАВА VI

МАЛЬЧИКИ

1. Плутарх

2. Псевдо-Лукиан

3. Новая эротика

В первые века нашей эры проблема любви к мальчикам, пережившая свой

расцвет в возвышенных размышлениях классической эпохи, утрачивает если не

актуальность, то, по крайней мере, серьезность, живость и напряженность. Те,

кто к ней обращаются, обычно тотчас же сбиваются на повторение и, обыгрывая

древние темы (чаще всего платонические), вносят свой, впрочем, весьма

скудный, вклад, в возрождение классической культуры. Даже когда философия

попытается вернуть былой престиж фигуре Сократа, любовь к мальчикам, равно

как и вся связанная с ней проблематика, уже не станет активным и живым

источником рефлексии: четыре речи Максима Тирского о сократической любви не

могут служить аргументом, который бы свидетельствовал об обратном.

Но это не значит, что такого рода практика исчезла или же подверглась

какой-либо дисквалификации. Как совершенно определенно явствует из всех

текстов, она еще оставалась в ходу и продолжала считаться делом вполне

естественным. Перемены коснулись, похоже, не столько склонности к мальчикам

и не оценочных суждений о тех, кто был этой склонности подвержен, сколько

самого способа вопрошания. Устарел не предмет как таковой, но проблема:

интерес к ней неуклонно падал, она занимала все меньше и меньше места

морально-философских контроверзах эпохи. Несомненно, причин для такой

"распроблематизации" можно найти немало, в том числе, сказывалось и влияние

римской культуры, хотя едва ли римляне были менее чувствительны к такого

рода удовольствиям, нежели греки. Но в рамках римских институций сложный

вопрос о мальчиках как объекте наслаждения стоял не так остро, как в

греческом полисе. С одной стороны, детей благородного происхож-

дения надежно "охраняли" семейное право и государственные законы; главы

семейств в состоянии были заставить всех уважать ту власть, которой они

подчинили своих сыновей, и пресловутый закон Скантишя, как показал

Босуэл1, не запрещал гомосексуализм, но защищал свободного

подростка от обмана и насилия. С другой стороны, это несомненно вело к тому,

что такого рода связь практиковали главным образом с молодыми рабами,

положение которых никого не заботило: "В Риме свободнорожденного эфеба

заменил раб",-- писал П. Вейн2. Даже эллинизированный, зараженный

философией Рим, чьи поэты с таким пылом воспевали юношей, не отозвался на

великие греческие концепции любви к мальчикам.

Более того, установившиеся формы педагогической практики и способы ее

институционализации весьма осложнили оценку связи с подростками в терминах

воспитательной эффективности. Рассуждая о сроках, когда воспитание мальчика

нужно доверить учителю риторики, Квинтилиан напоминает, что следует

удостовериться в "добронравии" последнего: в самом деле,-- говорит он,--

дети попадают к этим наставникам почти уже сложившимися людьми и, достигнув

юности, продолжают оставаться рядом с ними; поэтому нужно тщательно следить

за тем, чтобы чистота учителя оберегала их еще нежный возраст от

всевозможных обид и оскорблений, и силой своего примера препятствовала бы

излишней пылкости перерасти в распущенность; следовательно, учитель должен

питать к ученику отцовские чувства и рассматривать себя как представителя

тех, кто доверил ему своих детей3. В более широком смысле,

некоторое снижение роли личных отношений philia, равно как и распространение

представлений о высокой ценности брака и эмоциональной связи между

супругами, несомненно, привело к тому, что тема "мужской любви" перестала

служить главным объектом теоретических дискуссий и моральных интенций.

Тем не менее, мы располагаем тремя очень важными текстами,-- это диалог

Плутарха о любви, еще один диалог, более поздний, автором которого считается

Лукиан, а также четыре

_______________

1 J. Boswel. Christianity, Social Tolerance, and Homosexuality.--

P. 61 sv.

2 P. Veine. L'amour a Rome//L'Histoire.-- Janvier, 1981.-- P. 77.

3 Quintilianus. De institutione oratoriae, II, 2.

речи Максима Тирского о сократической любви, которыми, впрочем, можно

пренебречь, но не столько из-за их риторичности и нарочитости,--

Псевдо-Лукиановы Amoribus* страдают тем же недостатком, а обращение к

древним сюжетам в академических изысканиях вообще характерно для этой

эпохи,-- сколько в силу того, что тексты Максима Тирского совершенно

традиционны и посвящены главным образом различению и сопоставлению двух

видов мужской любви: прекрасной и правильной, .с одной стороны, и ее

противоположности, с другой1,-- дистинкция, которая соответствует

платонической оппозиции истинной ("небесной") и ложной ("пошлой) любви, и

позволяет, вполне в духе данной традиции, развернуть их систематическое

противопоставление: по качеству (одной присущи добродетель, дружелюбие,

целомудрие, искренность, постоянство; другой -- распущенность, злоба,

бесстыдство, неверность), по образу жизни, который им свойствен (одной --

эллинский и мужественный, другой -- женственный и варварский), наконец, по

поведению любовников (приверженец первой из них заботится о возлюбленном,

сопровождает его в гимнасии, на охоте, на поле боя, не покидая его и в

смерти, но отнюдь не стремится сойтись с ним обязательно ночью и наедине;

тогда как его антагонист, напротив, избегает солнечного света, ищет мрака и

уединения, и не желает, чтобы его не видели с тем, кого он любит) .

Диалоги Плутарха и Псевдо-Лукиана построены совсем иначе. Их Эротика

тоже бинарна и сравнительна: речь здесь всегда идет о том, чтобы, различив

две формы любви, сопоставить их и оценить. Но вместо того, чтобы,

ограничившись пределами Эрота, в которых обычно преобладала, если не

монопольно господствовала, мужская любовь, исследовать два ее морально

неравноценных вида, это сравнение различает две разноприродные формы связи:

отношения с мальчиками и отношения с женщинами (точнее, с законной

супругой), и уже в рамках такой дистинкции ставится и решается вопрос о

ценности, красоте и моральном превосходстве одной из форм. Многообразные

_____________

* В русском пер. С. Ошерова диалог носит название Две любви и отнесен

составителем к корпусу сочинений Лукиана (см. Лукиан. Избранная проза/Сост.,

вст. статья и коммент. И. Нахова.-- М., 1991.-- С. 435-- 461).-- Прим. ред.

1 Max.im.us Tyrius. Disssertationes, 24, I; 25, I.

2 Ibid, 25, 2-- 4.

следствия такого подхода в значительной мере модифицируют само

представление о сфере Эротики: выясняется, что любовь к женщине и особенно

брак на вполне законном основании могут быть отнесены к владениям Эрота и

подлежат его проблематизации, что они опираются на естественное

противостояние между любовью к своему полу и любовью к полу

противоположному, наконец, что этическая переоценка любви более невозможна

без учета физического удовольствия.

Вот парадокс: именно вопрос об удовольствии был в античности тем

центром, вокруг которого возникла греческая традиция размышлений о

педерастии, и он же стал свидетельством ее упадка. Брак как личная связь,

предусматривающая половые отношения и способная наделить их позитивным

значением, все более активно начинает определять стилистику моральной жизни.

Тем не менее, любовь к мальчикам не подверглась осуждению и впоследствии

сумела еще вполне успешно выразить себя в поэзии и искусстве. Однако она все

же претерпела известное "оскудение", своего рода философскую дезинвестицию.

Когда ее принялись исследовать, не желая далее просто находить в ней одно из

высочайших проявлений любви, ей прежде всего поставили в упрек коренной ее

недостаток: здесь не было места отношениям удовольствия. Те препятствия,

которые приходилось преодолевать, чтобы помыслить связь между этой формой

любви и использованием aphrodisia, долгое время обусловливали высокую

степень ее философской оценки. Они же отныне дают основание усматривать в

любви к мальчикам склонность, привычку, предпочтение, которые, пожалуй,

могут представлять традицию, но не определять стиль жизни, эстетику

поведения и все качественное и формальное многообразие отношений к себе, к

другим и к истине.

Диалоги Плутарха и Псевдо-Лукиана как раз и свидетельствуют о том, что

любовь к мальчикам по-прежнему остается легитимной, но при этом переживает

все более и более глубокий упадок в качестве живой темы стилистики

существования.

1 ПЛУТАРХ

Плутархов Диалог о любви (Об Эроте) начинается и заканчивается под

знаком брака. Вскоре после свадьбы Плутарх с женой совершили паломничество в

Феспии*. Они хотели принести жертву богу и попросить его о благословении,

так как между их семьями была ссора, а это считалось недобрым знаком. Здесь

они попадают на диспут: несколько их друзей обеспокоены судьбой юного Вакхон

по прозвищу "Красавец": должен ли этот соблазнительный эфеб жениться на

некоей женщине, преследующей его своей любовью? Спор, перипетии,

похищение... Диалог заканчивается на том, что все готовятся составить

свадебную процессию новоявленных супругов и принести жертву благосклонному

божеству. Действие разворачивается от одного брака к другому1.

При этом все происходит под знаком Эроса, во время Эротидий,

празднеств, которые в Феспиях справляли каждые четыре года на пятый "в честь

как Муз, так и Эрота"**. Именно у этого бога Плутарх хотел просить

покровительства для свое-

_______________

* На самом деле, согласно тексту Плутарха, в Феспии Беотийские --

древнейший центр архаического и классического культов Эрота, где его

почитали и в виде необделанного камня (см. Павсаний, IX, 27, 1), и в виде

прекрасного эфеба, статуи которого были изваяны Праксителем и Лисиппом --

отправились "вскоре после женитьбы" родители Автобула, участника и,

собственно, "рассказчика" диалога, о чем он и сообщает с самого начала;

именно к отцу Автобула, расположившемуся на Геликоне, как к третейскому

судье обратятся участники спора, составляющего основное содержание текста, и

ему же Плутарх доверит представлять свою точку зрения. Таким образом, явное

lapsus memoriae, допущенное Фуко, вполне объяснимо.-- Прим. ред.

1 Г. Мартин (Н. Martin. Plutarch's Etical Writings and Early

Christian Literature/ed. by Н. D. Betz) замечает, что в диалоге нет четкой

различения между гетеросексу-альной любовью и браком. Сравнивая диалог с

Наставлениями супругам, Л. Гесслер (L. Qoesseler) отмечает связь,

установленную Плутархом между ямос и эрос, и то новое, что он вносит в

традиционный вопрос о браке.

** Феспии расположены у подножия Геликона, горы Муз.-- Прим. ред.

го брака, именно этого бога призывали рассудить столь спорное

бракосочетание Вакхона и Исменодоры, а под конец установили, что он

"радостно присутствует здесь и благосклонен к тому, что у нас

происходит"1. Разумеется, Плутарх не упустил случай произнести

весьма пространный панегирик Эроту и, воздав хвалу его божественности,

древности, могуществу, щедрости, силе, благодаря которой он возвышает и

увлекает вслед за собой души, тем самым причаститься культу божества вместе

со всеми гражданами. "Эрос" и "Гамос", сила любви и супружеские узы в их

соотношении и взаимосвязи -- такова тема диалога. Предназначение религиозных

обрядов, послуживших ему обрамлением, ясна: мощь Эрота, которого просят

стать покровителем супружеской четы, должна преодолеть вражду семей, уладить

распрю между друзьями и обеспечить супругам счастливую жизнь. В

теоретической части беседа соответствует этой благочестивой практике и

обосновывает ее, доказывая, что брачный союз лучше всех прочих отношений

приспособлен к восприятию Эротовой силы, для которой нет на свете более

достойного места, нежели семейная пара.

История, послужившая поводом к беседе, и внешние перипетии,

направляющие ее ход, изложены торжественно и иронично: "Вопрос, из которого

возникли эти речи, по своей возвышенности требует трагического хора и сцены,

и сама обстановка содержит в себе все начала драмы"2. Собственно

говоря, перед нами пустячный комический эпизод. Вакхона, соблазнительного

юношу, красивого и добродетельного, вожделеет некий эраст, Писий, а также

вдова, много старше его, которой доверили подыскать ему достойную супругу.

Она однако не нашла никого лучше себя и всерьез взялась за парня: преследует

его, похищает и даже устраивает свадьбу под самым носом у Вакхонова

воздыхателя, который поначалу впал было в ярость, но после смирился. Диалог

начинается в тот момент, когда замыслы грозной вдовы уже открылись, но еще

до того, как она решилась на насилие. Таким образом, мальчик по-прежнему

мечется между двумя поклонниками и не знает, кого предпочесть. Поскольку он

предоставил взрослым решать за него, те

______________

1 Плутарх. Об Эроте, 26, 771е.

2 Там же, 1, 749а.

избавляют его от необходимости выбора. Дискуссию открывают два

поборника любви к мальчикам, Протоген и Писий, с одной стороны, и

отстаивающие любовь к женщинам Антемион и Дафней,-- с другой. Спор

разворачивается на глазах у Плутарха, который быстро отказывается от роли

слушателя, берет инициативу в свои руки и "переводит разговор" на общую

теорию любви. Между тем "протагонисты" диалога, вступившие в борьбу каждый

за своего Эрота, покидают сцену, и беседу продолжают новые участники:

Пемптид и, главным образом, Зевксипп; первый выдвигает материалистическую

концепцию любви, второй отстаивает агрессивно-критическое представление о

браке. Эти воззрения и вынужден опровергать Плутарх.

Здесь мы сталкиваемся с одной из наиболее замечательных черт диалога.

Его зачин представляет собой традиционную схему мифологических

повествований и моральной казуистики -- перепутье. Какой путь избрать, что

предпочесть: любовь к мальчикам или любовь к женщинам?.. На самом деле,

собеседников занимает несколько иная проблема: если в платоновских текстах

благородный мужской Эрот противостоит Эроту легкомысленному, переменчивому,

плотскому, "пандемическому" (очевидно, речь идет о пристрастии к маленьким

детям и незамужним девушкам)*, то у Плутарха выбирают между мальчиками, с

одной

_______________

* Согласно Платону, природа Эрота двойственна сообразно природе

соответствующей Афродиты: Урании ("Небесной") сопутствует Эрот небесный, а

Пандемос ("Всенародной", "Пошлой" в отечественной традиции перевода) -- Эрот

пошлый;

первый покровительствует любви к юношам и зрелым молодым людям (но не

маленьким мальчикам); сфера второго -- менее достойная любовь к женщине,

обеспечивающая продолжение рода, и предосудительная любовь к малолетним

детям. Эрот Афродиты пошлой "способен на что угодно; это как раз та любовь,

которой любят люди ничтожные. А такие люди любят во-первых, женщин не

меньше, чем юношей; во-вторых, они любят своих любимых больше ради их тела,

чем ради души, и, наконец, любят они тех, кто поглупее, заботясь только о

том, чтобы добиться своего, и не задумываясь прекрасно ли это". Эрот же

Афродиты небесной восходит к богине, которая, во-первых, "причастна только

мужскому началу, но никак не к женскому", а во-вторых, "старше и чужда

преступной дерзости". Одержимые такой любовью "обращаются к мужскому полу,

отдавая предпочтение тому, что сильней от природы и наделено большим умом".

Они верны и постоянны, поскольку любят "за высокие нравственные

достоинства", причем не детей, а тех, "у кого уже обнаружился разум". Их