УДК 7(075.8) ББК 85.1О0.62к73 14 страница

артефактов, которые могут дезориентировать исследователя и еще более — читателя. („,).

Благодаря огромной трудности предварительного анализа экспериментальной ситуации и в особенности анализа роли в ней самого экспериментатора, едва ли вообще можно вовсе избежать в зоопсихологическом исследовании высших животных психологи­ческих артефактов. Все дело в том» чтобы их увидеть и отделить то, что только вызвано к жизни экспериментом, от того, что им искусственно создано. При этом условии построение экспери­ментального артефакта может приобрести и положительное значение в качестве метода исследования возможностей животно­го; не следует только преувеличивать роль этого метода. Эксперимент, даже систематически повторяющийся, не в состоя­нии вызвать действительного сдвига в развитии; его результаты можно скорее сравнить с влиянием дрессировки и приручения, чем с влиянием процесса одомашнения, подлинно преобразующего животное.

Психология домашних животных — это важнейшая, но еще не написанная глава зоопсихологии. Поэтому сейчас мы можем понять содержание процесса одомашнивания только в самом

общем его виде, По замечательной мысли Л, Фейербаха, он состоит в том, что «нечто человеческое становится предметом для животного»- Или, иначе говоря, человеческое приобретает смысл для животного. Именно это — стойкость сдвига инстинктивных смыслов, а вовсе не приобретаемые новые навыки и не простое развитие тех или иных функций и даже не изменение строения Деятельности в целом, существенно отличает одомашненное животное.

Неверно думать, что, например, деятельность собаки во время охоты состоит в постоянно прерываемом и поэтому всегда безуспешном добывании пищи; если это было бы так, то эта деятельность угасла бы у нее вовсе, В действительности на охоте ее деятельность направлена к хозяину, а не на дичь; дичь для нее — условие, определяющее задачу, а ее преследование — операция, отвечающая этому условию. Грубо говоря, она охотится не ради дичи, а ради хозяина; вспомним, что большинство охотничьих собак не едят дичи, а знаменитый «кусочек», порой получаемый из рук хозяина в награду во время охоты, обычно съедается ею из простой «вежливости». Поэтому, вопреки всем физиологическим правилам, перед охотой собака должна быть хорошо накормлена; с голодными животными работают только укротители и плохие дрессировщики.

Домашнее животное беспомощно без человека вовсе не потому, что оно физически слабее, чем его дикие сородичи или что его органы чувств притупились, но потому, что многие предметы природной среды перестали для него существовать; их заменил человек и созданный им мир человеческих предметов. (...)

Высшие животные обладают интеллектом. Это значит, что им свойствекна способность психического отражения внешних связей и отношений тех объективных вещей, среди которых они живут,

примитивное обобщение и анализ этих отношений, потому что такова их деятельность, осуществляющая их жизнь*

Это значит, далее, что н сама деятельность высших животных способна подчиниться внешним связям и отношениям субъ­ективных вещей, способна строиться в соответствии с этими связями и отношениями, раскалываясь и обращаясь одной из своих фаз на лишенную для животного побудительности вещь именно в силу воспринимаемой связи ее с другой вещью1 потому что такова свойственная им форма психического отражения внешней, окружающей их объективной действительности.

Выделение в деятельности фазы подготовления и составляет существенную характеристику этой высшей стадии развития психики в животном мире — стадии интеллекта.

Интеллект животных принципиально отличается от мышления человека. Перефразируя классический тезис Кёлера, можно сказать, что разумное поведение, которое мы находим у животных, не того же самого рода, что у человека. И все же в интеллекте животных лежат корни человеческого разума. Разве не является мыслительная деятельность человека лишь грандиозной, беско-

нечно усложненной внутренними теоретическими операциями «фазой подготовлениям, способной отделяться от фазы осуще­ствления, которая становится теперь фазой ее практической проверки?

Эта стадия — стадия интеллекта — завершает собой развитие психики в животном мире. (.„)

Если окинуть единым взглядом путь, который проходит это развитие, то отчетливо выступает закономерная зависимость психики животных от типа их деятельности. При этом развитие психического отражения животными окружающей их внешней действительности как бы отстает от развития их деятельности. Так, простейшая деятельность, определяемая объективными связями воздействующих свойств действительности и соотнося­щая животное со сложной вещно-оформленной средой, обусловли­вает развитие элементарных ощущений, которые отражают лишь отдельные воздействия. Более сложная деятельность позвоночных, определяемая вещными соотношениями, вещными ситуациями, связана с отражением отдельных вещей. Наконец, когда на стадии интеллекта в деятельности животных выделяется «фаза подго­товления», объективно определяемая возможностью дальнейшей деятельности самого животного, то форма психики характеризу­ется отражением вещных соотношений, вещных ситуаций.

Таким образом, развитие формы психического отражения является по отношению к развитию строения деятельности животных как бы сдвинутым на одну ступень вниз, так что между ними никогда не бывает прямогосоответствия. Точнее говоря, это соответствие может существовать лишь как момент, обозначаю­щий собой переход развития на следующую, высшую ступень, ибо уничтожение этого несоответствия, этого противоречия путем возникновения новой формы отражения раскрывает новые возможности деятельности, которая благодаря этому перестраива­ется, в результате чего вновь возникает несоответствие и противо­речие между ними.

В основе этого сложного процесса развития лежит формирова­ние «естественных орудий деятельности животных — их органов и присущих им функций. Эволюция органов и функций, осуще­ствляющих процессы, связанные с психическим отражением внешней среды, и составляет содержание тех изменений, которые, происходя внутри каждой данной стадии развития деятельности и психики животных, постепенно подготавливают переход к новой, высшей стадии. Происходящее при этом переходе изменение самого строения деятельности и психики в свою очередь создает условия для дальнейшей эволюции этих органов и функций животных, теперь обычно идущей в новом направлении.

Так, например,, функция памяти формируется на стадии элементарной сенсорной психики, с одной стороны, как функция закрепления связей отдельных воздействующих свойств среды, а с другой стороны — как функция закрепления простейших двигательных связей; эта же функция на стадии перцептивной

психики развивается в форме образной памяти, а с другой стороны — в форме приобретения двигательных навыков; наконец, на стадии интеллекта ее развитие идет еще в одном, новом направлении — в направлении развития памяти на соотношения, на ситуации. Подобные же качественные изменения наблюдаются и в развитии других психофизиологических функ­ций,

Рассматривая развитие психики животных, мы подчеркивали прежде всего те различия, которые существуют между отдельными ее формами. Теперь нам необходимо выделить то общее, что характеризует эти различные формы и что делает деятельность животных и их психику качественно отличными от человеческой деятельности и от человеческого сознания.

Первое отличие всякой деятельности животных от деятельно­сти человека состоит в том, что она является деятельностью

инстинктивной. Пользуясь этим термином, хотим сказать только то, что деятельность животного может существовать лишь по отношению к предмету жизненной, биологической потребности или, точнее, по отношению к воздействующим свойствам, вещам или их соотношениям (ситуациям), которые для животного приобретают биологический смысл. Поэтому всякое изменение деятельности животных выражает собой лишь изменение фактиче­ского воздействия, побуждающего данную деятельность, а не самого отношения животных. Так, например, в обычных опытах с воспитанием условного рефлекса на световой сигнал у собаки, конечно, не возникает никакого нового отношения; у нее вовсе не появляется потребности в свете и если она отвечает теперь на световой сигнал, то лишь в силу того, что этот сигнал приобрел для нее смысл пищи, то есть действует на нее так же, как само пищевое вещество,

Если проанализировать любую из многообразных деятельно-

стей животного, то всегда можно установить определенное инстинктивное отношение, которое она осуществляет и, следова­тельно, найти лежащую в ее основе биологическую потребность-

Итак, деятельность животных всегда остается в пределах нх инстинктивных, биологических отношений к природе. Это —

верховный закон деятельности животных.

В связи с этим возможности психологического отражения животными окружающей их действительности также являются принципиально ограниченными. В силу того что животное вступает во взаимодействия с многообразными, воздействующими на него вещами, перенося на них свои биологические отношения, они отражаются в его. психике лишь теми своими сторонами и свойствами, которые связаны с осуществлением этих отношений.

Так, например, если для сознания человека треугольник выступает безотносительно к наличному отношению к нему и характеризуется прежде всего объективно — количеством углов и проч., то для животного, способного различать формы, он может выделиться лишь в том случае, если он приобретает для него тот

или иной биологический смысл — смысл пищи, угрозы и т. п. При этом эта выделившаяся из ряда других форма будет отражаться животным неотделимо от соответствующего осуществляющегося биологического отношения и в зависимости от него.

Если у животного не существует инстинктивного отношения к данной вещи или к данному воздействующему свойству, то в этом случае и сама вещь как бы не существует для животного. Оно обнаруживает в своей деятельности безразличие к ней, и хотя она и может быть предметом его восприятия, но, однако, никогда при этих условиях ке становится им. Поэтому мир, воспринимае­мый даже наиболее высокоразвитыми животными, и по сравнению с миром, воспринимаемым человеком, должен казаться настоящей пустыней.

«Всякая животная жизнь... ограничена и связана с совершенно определенными качествами. Ее круг существования узок, а над ее интересами господствует естественная нужда в пище, половое влечение и т. д.» (Гегель).

У животных не существует деятельности, которая не отвечала бы той или другой прямой биологической потребности, которая не вызывалась бы воздействием, имеющим для животного ин­стинктивный смысл предмета, удовлетворяющего данную его потребность, и которая не была бы направлена своим последним звеном непосредственно на этот предмет. У животных, следова­тельно, инстинктивный предмет их деятельности и инстинктивный же мотив всегда слиты, всегда совпадают между собой и ни при каких обстоятельствах не могут быть разделены. Иначе говоря, в деятельности животных то, на что она направлена (предмет деятельности), и то, что извне побуждает данную деятельность, в чем находит себя биологическая потребность животного {мотив ее), всегда совпадают между собой. Именно этим и объясняется ограниченность воспринимаемого животным мира узкими рамка­ми их инстинктивных отношений. Поэтому в противоположность человеку у животных не существует и подлинного объективно-предметного отражения действительности. Можно сказать, что животные существуют в мире инстинктивных предметов.

С другой стороны, если для животного всякое воздействие внешней деятельности всегда выступает неотделимо от его инстинктивной потребности, то понятно, что и само отношение к нему животного, конечно, тоже никогда не выступает для него как таковое, само по себе, в отдельности от своего предмета. Это также составляет противоположность тому, что характеризует сознание человека. Когда человек вступает в то или иное отношение к вещи, то он отличает, осознает в их раздельности, с одной стороны, объективный предмет своего отношения, а с другой — само свое отношение к нему. Такого именно разделения и не существует у животных. «Животное, — говорит Маркс, — не «относится» ни к чему и вообще не «относится»; для животного его отношение не существует как отношение» (Маркс К., Энгельс Ф, Соч. М., 1933. Т. IV. С 21),

Поэтому если мы говорим, что всякая вещь выступает для животного как инстинктивный предмет, то можно сказать и наоборот: их инстинкты всегда предметны,

В связи с этой чертой мы должны отметить и еще одну существенную черту психики животных, качественно отличающую ее от человеческого сознания. Эта черта состоит в том, что отношения животных к себе подобным принципиально таковы же, как и их отношения к другим внешним объектам, то есть тоже принадлежат к кругу их инстинктивных биологических отношений. Поэтому в мире животных не существует общества. Мы можем наблюдать деятельность нескольких, иногда многих, животных вместе, но мы никогда не наблюдаем у них деятельности совместной, совместной в том смысле, в каком мы употребляем это слово, говоря о деятельности людей.

Вопреки описанному Крауфордом (1937)9 трогательному сотрудничеству молодых шимпанзе, которому они были специаль­но обучены, это ясно видно и у наиболее высокоорганизованных животных. Если сразу перед несколькими обезьянами поставить задачу, требующую положить ящик на ящик для того, чтобы влезть на них и этим способом достать высоко подвешенный банан, то каждая из них действует, не считаясь с другими. Поэтому при таком «совместном» действии нередко возникает борьба за ящик, столкновения и драки между животными, так что в результате «предмет спора» уничтожается, а постройка так и остается невозведенной, несмотря на то* что каждая обезьяна умеет, хотя и не очень ловко, нагромождать один ящик на другой и взбираться по ним вверх.

Вопреки этим фактам нередко указывают на то, что у некото­рых животных наблюдается своеобразное «разделение труда». Такое «разделение труда» известно, например, у пчел, у муравьев и у целого ряда других животных. В действительности, однако, во всех этих случаях вообще не существует какой бы то ни было разделенной деятельности. У названных животных отдельные особи выполняют в сообществе рааные функции, но в основе их разделений лежат непосредственно биологические моменты; это доказывается и строго фиксированным характером самих функций (например, «рабочие пчелы строят соты и проч., матка откладывает в них яички), и строго фиксированным характером их смены (например, последовательная смена функций у «рабочих» пчел). Различие выполняемых животными в сообществе функций определяется, следовательно, биологическими причинами, а не объективными условиями их «производства».

Из того факта, что все виды совместной деятельности животных остаются в пределах их инстинктивных биологических отношений, вытекает, что их взаимоотношения друг с другом не обрлчуют никакого нового качества по сравнению с их отношения-

Л[. Р„ The Cooperative Solving Problems by young Chimpanzees // Compar. PsycftoL Monographs, 1937. V. 14.

ми к другим природным явлениям. Для животных, строго говоря, не существует себе подобных; для ' них существует лишь окружающая природа, к которой они относятся в соответствии с наличными у них биологическими потребностями. А так как эти потребности неустойчивы, имеют свои циклы и то вспыхивают на некоторое время с особенной силой, то вновь угасают, то и взаимоотношения животных друг с другом также необыкновенно изменчивы. Достаточно, чтобы произошел сдвиг в цикле внутрен­них биологических процессов и соответствующих потребностей животного, и его отношение к другим особям может резко

измениться.

Ранней весной, в период прилета водоплавающей дичи, утка, завидев издали летящего селезня или услышав характерный свист его крыльев, поспешно выплывает на чистую воду и испускает громкие призывные звуки- Она устремляется навстречу селезню. Но проходит всего несколько дней, и поведение теперь уже оплодотворенной утки резко меняется. При приближении селезня она забивается в заросли и тщательно скрывает свое присутствие. Теперь селезень приобретает для нее новый смысл: это — враг, встречи с которым нужно избегать, от которого нужно прятаться.

Отношения животного не закрепляются и не удерживаются за предметом независимо от актуального состояния его потребностей. У животных есть память, но у них нет памяти на их собственные отношения. В этом смысле правильно указывают, что животные не имеют прошлой жизни и поэтому живут также вне будущего

(Кёлер).

Особенности взаимоотношений животных друг с другом

определяют собой и особенности их «речи». Как известно, общение животных выражается нередко в том, что одно животное воздействует на других с помощью звуков голоса. Это и дало основание говорить о речи животных. Указывают, например, на сигналы, подаваемые сторожевыми птицами другим птицам стаи. К журавлям, опустившимся на луг или на болото, трудно подойти именно в силу того, что достаточно крайней птице стаи заметить приближение хищного животного или человека, как она издает пронзительный крик и с шумным хлопаньем крыльев поднимается на воздух, а в ответ на это снимается и вся журавлиная стая.

Имеем ли мы, однако, в этом случае процесс, похожий на речевое общение человека? Некоторое внешнее сходство между ними, несомненно, существует. Внутренне же эти процессы в корне различны. Человек выражает в своей речи некоторое объективное содержание и отвечает на обращенную к нему речь как на звукосочетание, устойчиво связанное с определенным явлением, подобное, например, треску сучков, предупреждающему путника, идущего по лесной чаще, о приближении крупного животного или другого человека, но именно как на своеобразное отражение некоторой реальности.

Совсем другое дело мы имеем в случае голосового общения животных. Легко показать, что животное, реагирующее на голос

другого животного, отвечает не на то, что объективно отражает данный голосовой сигнал, но отвечает на самый этот сигнал, приобретший для него определенный инстинктивно-биологический смысл. Так, в нашем примере крайняя птица стаи замечает реальный предмет, угрожающий ей, и производит ряд движений, в том числе и движения своего голосового аппарата. Остальные птицы реагируют на этот голосовой сигнал как на звук, при­обретший смысл опасности, а вовсе не на само явление, которое объективно лежит за данным сигналом.

Как показывает внимательный анализ данных специальных исследований (Р. Иеркс и Б- Лернед, 1925, Ф. Бойтендейк и В. Фишель, 1934 и др-)1(\ принципиально такими же по своему характеру остаются и голосовые проявления даже у наиболее высокоразвитых животных, у собак и человекоподобных обезьян. Новая черта, которая отчетливо проявляется, например, у собак, заключается лишь в том, что воздействующая на животное речь человека меняет свое структурное место в его деятельности; оно может теперь входить в ситуацию как одно из условий задачи.

Итак, общение животных и по своему содержанию, и по характеру осуществляющих его конкретных процессов также полностью остается в пределах их инстинктивной деятельности.

Совсем иную качественно форму психики, характеризующуюся совершенно другими чертами, представляет собой психика человека — человеческое сознание.

Переход к человеческому сознанию, в основе которого лежит переход к человеческим формам жизни, к человеческой, обще* ственной по своей природе, деятельности, связан не только с изменением принципиального строения деятельности и возникно­вением новой формы отражения действительности. Сознание человека не только освобождается от тех черт, которые общи всем рассмотренным нами стадиям психического развития животных, и не только приобретает новые, невозможные в животном мире черты, но — самое важное — с переходом к человеку меняется и самый тип прогресса дальнейшего развития психики. Если на ,всем протяжении животного мира теми общими законами, которыми определялись законы развития психики, были законы биологической эволюции, то с переходом к человеку развитие психики начинает определяться законами развития общественно-исторического.

Сложная деятельность высших, животных, подчиняющаяся естественным вещным связям и отношениям, превращается у человека в деятельность, подчиняющуюся связям и отношениям изначально общественным. Это и составляет ту причину, благода­ря которой возникает специфически человеческая форма психиче­ского отражения действительности — сознание человека.

1П Yerkes R. M.. Learned 8. W. Chimpanzee Intelligence and its Vucal Expression. 1925; Buyiendijk F., Flschet W. Ober die Reaktkmen des Hundes auf menschliche Worter // Arch. Neerland. de Physiol 1934. V, XIV. S. L

6— I7U4

* *

Начиная свое исследование, мы аидели одну из его задач в том, чтобы развеять традиционное убеждение в непознаваемости психики животных, составляющей для человека тайну, в которую невозможно проникнуть методами объективного научного иссле­дования. Удалось ли нам приподнять хотя бы только край скрывающей ее завесы?

Разве, могут нас спросить, не упустили мы самого главного: мира субъективных переживаний. И разве, признавая существова­ние у животных внутренних психических состояний, мы не обязаны были раскрыть то, как они выступают для них самих?

Не оказалось ли наше исследование несостоятельным перед этой задачей? Нет, потому что по отношению к животным этой задачи не существует вовсе. Психическое отражение посредствует деятельность животных, но оно не открывается ими самими как содержание их внутреннего» субъективного мира — животным не свойственно сознание и они не способны к самонаблюдению.

Москва, декабрь, 1940 г.

РАЗДЕЛ III

МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ТЕТРАДИ

ТЕТРАДЬ ПЕРВАЯ

Психология1 имеет своим предметом деятельность субъекта по отношению к действительности, опосредствованную отображением этой действительности.

Отображение2 субъектом действительности есть то особое его состояние («внутреннее» состояние материи, внутреннее, конечно, не в смысле параллелизма, не в смысле Челпанова — Корнилова. См. об употреблении этого слова Досевт Теор(ня) Отр(ажения). С. 198), которое называется переживанием.

Чувствование, ощущение, мысль суть формы переживаний.

Психология изучает, следовательно, то, как действительность субъекта становится его переживанием и как его переживания становятся действительными. Психологические законы и суть законы переходов одного в другое3.

\j Психологическая действительность есть единство деятель­ности и переживания.

L Подобно тому как мы судим об исторических эпохах не по их сознанию, так мы судим и людей не по их переживаниям, а по их деятельности.

2. В психологии надо начинать от деятельности, а отнюдь не изучать раньше переживания, а потом ставить вопрос об их значении для деятельности. Система психологии должна, следова­тельно, строиться как история развития форм и видов деятельно­сти,

3. Нужно понять, что переживания не имеют истории, не имеют развития в том смысле, в каком их не имеют и виды общественной идеологии, «утрачивающие видимость самостоя­тельности» (см. М(аркс) иЭ(нгельс). Немецкая идеология. Собр, соч. <М., 1933.) Т. IV. С. 17),

4. Что же такое переживание? Философский ответ на этот вопрос:

1 См. с, (Предмет психологии).

2 Там же, л Там же-

Ссылка, вместо разъяснений: «Кажущееся есть сущность в одном ее определении, & одной из ее сторон, в одном из ее моментов. Сущность кажется тем-то. Кажимость есть явление сущности в самой себе», {Ленин (В. И,) Ф(илософские) т<етради. NL, 1931 ♦) С. 131. «Кажимость (кажущееся) есть отражение сущности в себе (ней) самой» (Там же).

— Переживание н есть кажущееся. «Кажимость есть (1) ни­что, несуществующее, которое существует — (2) бытие как момент» (Там же. С. 130). «Таким образом, видимость есть сама сущность, ко сущность в некоторой определенности, прнтом так, что последняя есть лишь момент сущности...» (Гегель), «Сущ­ность в этом своем самодвижении есть рефлексия. Видимость есть то же, чем является рефлексия». «Становление сущности, ее рефлектирующее движение есть поэтому движение от ничто к ничто и тем самым к себе самому (Гегель)4. NB! [Это все становится ясным, только понимая Учение о сущности. Нужно подробно развить это и изложить.]6

Формы переживаний развиваются. В основе их развития лежит развитие деятельности, Ощущение как «чистое ощущение» не является начальной формой переживания. Ощущение возникает как чувствование, как смутное ощущение — аффект. Его предмет не объективирован, т. е> не существует для субъекта как предмет, вызывающий ощущение, а следовательно), само ощущение не может быть отделено от актуального отношения субъекта к действительности. Только с развитием мыслящего сознания ощущение впервые выделяется как собственно ощущение, аф­фект — как собственно аффект. Это легко понять: собственно ощущение есть всегда переживание свойства предмета, отнесенное к данному предмету. Чувствование же есть переживание, отнесенное к самому отношению (к <кположению» субъекта в отношении к действительности). Первоначально, очевидно, 1 первое не существует вне второго, и наоборот, т(ак) к<ак> 1) не объективирован предмет (=субъект не выделяет себя из действи­тельности} и 2) само отношение, взятое как таковое, есть идеальное и, след(овательно), существует только для мыслящего

д Ленин В. И, Философские тетради. М., 1933. С. 131*

5 Переживание есть «мое отношение для меня»? Ведь именно в переживании мне является woe отношение к действительности?

Но исчерпывается ли этим сколько-нибудь сущность этого моего отноше­ния? — Конечно, нет? Поэтому объявить переживание единственной психологиче­ской реальностью — значит встать на позиции феноменализма к агностицизма!

Переживание — явление, но «явление существенное Внутренний мир— мир существенных явлении!

сознания. Чистое чувствование есть результат осознания отноше­ния («положения»); его предмет — само сознание, мысль (иногда вместе с предметом мысли). Беспредметная эмоция, как и беспред­метное ощущение, в пределах нормальной психики не существуют: «Инстинктивные* эмоции суть собственно не эмоции, а аффек­тивные ощущения. Эти основные формы переживаний в развитом сознании сосуществуют. Они " могут быть сами предметами осознания, обобщения (= осознанное ощущение иное, как и осоз­нанная эмоция, осознанная мысль!)

Переживание лишено собственного движения. Только в един­стве деятельности и переживания, а не в переживании как таковом, заключены внутренние движущие силы психологического развития. Переживание есть только форма по отношению к содержательности человеческой деятельности.

Для деятельности (а ' значит, и для психологии) техника {орудие) так же важна, как и физиология. Человеческая психика вне техники, вне промышленности — такая же абстракция, как вне физиологии, вне мозга. Можно сказать, что техника есть внешняя форма физиологии» есть внешняя система искусственных органов деятельности (ср. Маркс о промышленности как о «раскрытой книге» человеческих сущностных сил)6.

Сознание индивида и общественное сознание

Подобно тому как производственная) деятельность отдельно­го индивидуума не совпадает (не тождественна) с производитель­ной деятельностью общества, так и индивидуальное сознание не совпадает с общественным сознанием, но подобно тому как индивид(уальная) произвродственная) деятельность не суще­ствует вне производящего общества (= вне общественного производства)} так и индивидуальное сознание не существует вне общественного сознания,

л 1

Memorandum)

Обязательно показать в историческом введении две основные и не осуществленные в буржуазной) псих(ологии) тенден­ции: 1) тенденцию к превращению психологии в положитель­ную науку и 2) тенденцию к превращению психологии в науку о живом человеке, в науку «о самом важном» («то, что художники дают в художественных) образах, псих(ология) должна дать в системе научных понятий). Показать, как эти тенденции выступали в форме прямых лозунгов (даже!) и как они казались всегда несовместимы­ми. (Использовать для этого подобранный к курсу матери­ал.)

См.: Маркс К, Энгельс Ф. Соч. М.—Л., 1929. Т. JIL С. 623—629.

Очень важно со стороны метода:

В психологии ни объективное (данные объект (ивного) наблюдения)), ни субъективное {интроспекц<ия>) не совпадают с ее действительным предметом.

Бытие психологического заключается в наличии единого и неразложимого одушевленного жизненного процесса.

Значение

Значение предмета7 есть то его свойство (или система свойств), в котором данный предмет непосредственно выступает для субъекта. Это есть непосредственное значение предмета (= биологическое, инстинктивное). Понятно, что такое непосред­ственное значение неотделимо от предмета, не существует вне актуального отношения к предмету, вне восприятия — действия

с ним, не существует как идея.

Только у человека значение может отделиться от актуального предмета, стать идеей.

Значение становится идеей, отделяясь от предмета в языке. Оно превращается & значение слова. Слово и есть носитель значения. Тогда и только тогда вещь в ее свойствах может быть мысленно представлена, она осознается. Для осознания необхо­дим язык — общение. Предмет приобретает дбщественное значе­ние. Для человека всякий предмет есть, следовательно, обще­ственный предмет. Даже «природные» предметы — пища и т. п.— только для изголодавшегося человека выступают в своем инстинктивном значении (Ср. Маркс. Подготовит (ельные) работы к Св(ятому) Сем{ейству>, § 2)8Т но тогда они перестают быть человеческими предметами...