УДК 7(075.8) ББК 85.1О0.62к73 9 страница

Это, действительно, особый процесс, хотя он осуществляется теми же органами и по тем же общим законам нервных связей, как и процесс образования любого условного рефлекса, Однако эти общяе законы проявляются в этом процессе особенным образом.

Для того чтобы показать это, достаточно сравнить между собой изменения поведения, имеющие различный характер. С одной стороны, нужно взять такие случаи, когда наблюдаемое изменение поведения наступает под влиянием изменения самого отношения а:а, т. е. когда меняется инстинктивный смысл предмета, а с другой стороны, когда поведение меняется под влиянием изменения лишь условий протекания данного процесса. Тогда несовпадения деятельности, осуществляющей данное отношение, и ее механизмов выступят перед нами как фактическое несовпадение динамики формально одинаковых процессов.

10 Павлов И. П. Физиологический механизм так называемых произвольных движений // Двадцатилетний опыт, 1936. С. 703—705. Курсив мой — А, Л,

В несколько иной снязи мы уже описывали факты, показываю­щие такое несовпадение. Таковы, например, данные Бойтендейка и Аббо о протекании процесса торможения пищевого поведения у амфибий. В том случае когда животное обнаруживает, что оно преследовало несъедобную бумажку или непригодного в пищу муравья, то есть когда данное воздействие утрачивает для него свой первоначальный смысл, то процесс угасания попыток протекает весьма быстро; обычно для этого достаточно всего 1—2 сочетания. Другое дело, когда отношение воздействия (вид добычи), на которое направлена деятельность животного с устой­чиво связанным с ним биологически важным свойством (воздей­ствие типа а), не меняется, но в силу изменения условий процесс осуществиться не может, так что соответствующая связь, так же, как и в первом случае, не подкрепляется или подкрепляется отрицательно (удар о стекло, ранение челюсти иглами); в этом случае, как мы видели, угасание попыток происходит, наоборот, крайне медленно.

Не менее выразительны и опыты Ф. Даля (F. Dahl) с прыгаю­щими пауками (Atius Areuatus). Эти пауки бросаются на насекомых, не пользуясь паутиной. Кормя этих пауков обычно мухами, автор давал им в своем эксперименте муху, смоченную скипидарим; животное бросалось на нее, но тотчас ее выбрасыва­ло. Оказалось, что достаточно всего SL—в-х таких попыток, чтобы паук вовсе перестал схватывать мух, продолжая, однако, охотиться за другими насекомыми. Напомним аналогичные же факты, сообщаемые Морганом, о научении двухдневных цыплят водяной курочки не клевать кусочков апельсиновой корки и гусениц (Euchelia jacobiae) уже после однократной пробы11.

Наконец, в качестве примера исследования более сложных проявлений интересующего нас отношения укажем на работу Бойтендейка с обучением амфибий в лабиринте. Самое важное, на наш взгляд, в этой работе заключается в том, что ее автору удалось показать несовпадение динамики общего процесса поведения животного в лабиринте и образования собственно сенсомоторных связей (фиксация неправильных движений)12.

Уже приведенные примеры специфичности процесса функцио­нального изменения инстинктивного смысла воздействия указыва­ют на то место, которое может занять это понятие в зоопсихоло­гии- Многие факты, с трудом интерпретируемые с точки зрения общих соображений о роли инстинкта в явлениях изменчивости поведения или объяснимые путем привлечения нераскрываемого достаточно понятия интеллекта, находят, как нам кажется, в этом понятии свое адекватное научное обобщение.

Задача" генетического исследования, собственно, и заключа-

11 Морган Л, Привычка и инстинкт. Русск. пер., 1989, с. 38—39 (L. Habit and-insUnct. 1Я89).

1- Bityh'rtdijk F. Instinct cT;j! imputation ei ['experience chcz les cnipsu Psychologic des animaux. P. 205 и лед

1O0

ется в том, чтобы показать развитие отношений, осуществляемых этим чрезвычайным процессом. Иначе говоря, она состоит в том, чтобы показать развитие и трансформацию смысла деятельности.

На низших ступенях развития психики животных это — всегда смысл отдельных воздействующих свойств, у более развитых животных это, как мы увидим ниже, — смысл отдельных предметов; на еще более высокой генетической стадии это — смысл определенных межпредметных связей, смысл ситуаций, Наконец, содержание того особого отношения, которое мы обозначили термином «смысл», становится принципиально иным, как только мы переходим к человеку: биологический, инстинктивный смысл превращается в смысл сознательный, в основе которого лежат уже общественные по своей природе отношения.

Смысловые связи это — те связи, которые не осуществляют деятельность, а осуществляются ею. Процесс их образования и есть тот чрезвычайный процесс, в результате которого возникает психологическое содержание поведения и которое выражает особый принцип приспособления к среде — принцип приспо­собления организмов, обладающих психикой.

Его физиологическому выделению препятствовало то обстоя­тельство, чго осуществляющие его аппараты развиваются как аппараты координации жизни организма в целом и, следователь­но, неизбежно охватывают широчайшую сферу физиологических отношений включая и всю вегетатику.

Поэтому он должен быть раньше выделен чисто функциональ­но, что, впрочем, тоже не лишено некоторых трудностей. Дело в том, что по разным генетическим линиям, на разных ступенях развития и в разных конкретных условиях этот чрезвычайный процесс выступает совершенно различно: то.в форме «пробужде­ния» инстинкта, то в форме явления sudden drop; то — на высших ступенях развития животных — в форме явления insights, или образования ассоциации «после единственного сочетания*.

Перейдем теперь к анализу другого момента, составляющего условие психической деятельности, а именно к анализу состояний самого субъекта.

Что же специфического мы находим в состояниях субъекта психической деятельности? Прежде всего мы находим, что ему свойственны не только такие состояния, которые могут быть обозначены -как, например, состояние голодания, состояние насыщения, состояние развивающейся жизни, состояние угасаю­щей жизни, скрытой жизни (К* Бернар) и т. п.- т. е., которые могут быть выражены непосредственно в терминах организма, в терми­нах, относящихся к самому субъекту. Мы находим также и такие своеобразные состояния субъекта, которые, наоборот, не могут быть выражены в терминах, включающих в себя указание на воздействующие на организм извне свойства, т. е. в терминах, так сказать, «объектных, характеризующих объект..

Действительно, воздействия типа #альфа»> по нашей условной схеме, хотя и не способны сами по себе изменить такие состояния организма, как, например, степень его насыщения, но все же вызывают, конечно, какие-то изменения в его внутренних состояниях. Что же в таком случае это за состояния и как выразить их существенные особенности?

Вспомним приведенные опыты Рабо с пауком. Как обозначить, как характеризовать то состояние паука, с которым связана система его движений? Для этого существует только одна-единственная возможность, — выразить это состояние через определяющее его объективное воздействие; паук чузствует вибрацию.

Состояния этого рода, которые, как мы уже видели, всегда представляют собой более или менее точное отражение воздей­ствующего свойства объективной действительности, мы обычно и выражаем в терминах самих этих свойств; так, например* мы говорим об ощущениях красного, твердого, тяжелого и т. д..

Наиболее примитивная форма этих специфических состоя­ний — состояний чувствительности — конечно, далека от формы дифференцированных ощущений высших животных. На первых ступенях развития это еще примитивная, неточная чувствитель­ность. Только в ходе развития происходит постепенное ее усложнение и дифференцирование.

Необходимость такой дифференциации заключается в том факте, что деятельность по отношению к тому или иному воздействующему свойству действительности обусловлена опреде­ленной связью данного воздействующего свойства со свойствами среды, необходимыми для поддержания жизни организма, то есть биологическим смыслом данного воздействия. Но действитель­ность многообразна и изменчива, а воздействующие свойства — признаки являются объективно тонко дифференцированными. Поэтому необходимо происходит дифференциация и органов чувств, и самих ощущений. Вот почему, как мы уже подчеркивали, известный психологический принцип, называемый принципом «специфической энергии органов чувству должен быть в генетиче­ском аспекте заменен принципом приспособления органов чувств к специфичности реально воздействующих на организм «энергий»,

В связи с вопросом о развитии органов чувств и дифференциа­ции ощущений мы должны уже сейчас обратить внимание на два следующих обстоятельства, которые нам важно будет иметь в виду в дальнейшем.

Первое из них заключается в том, что состояния, процессы, совершающиеся в органах-преобразователях внешних зоздей-ствий, н собственно двигательные процессы представляют собой на низших ступенях развития не разные, отграниченные друг от друга процессы, но являются как бы слитными между собой. Само строение зачаточной нервной*системы ясно показывает на эту сенсорномоторную слитность. Значит, дело происходит не так, что раньше возникает, оформляется ощущение, восприятие,

а затем начинается ответное действие. На низших ступенях развития оба этих момента как бы сливаются друг с другом, одно непосредственно переходит здесь в другое.

Разрушается ли, однако, эта взаимосвязь, это взаимопро­никновение чувствительности и двигательных процессов на высших ступенях развития жизни? Обычно принято говорить о «сенсомоторном единстве» лишь как о начальной ступени развития. Выходит так, что как будто в дальнейшем сенсорные и двигательные процессы отделяются один от другого. Это, конечно, неправильно. Данные современной морфологии и фи­зиологии заставляют нас говорить не только о наличии аффе-рентации двигательных процессов, но и о наличии афферентации процессов чувствительности. Значит, речь должна идти не о разрушении, не о распаде или «разрывен сенсомоторного единства, а об изменении и о развитии конкретных форм этого единства.

Второе обстоятельство, которое здесь уместно отметить, заключается в том, что нам необходимо с самого' начала ясно различить между собой, с одной стороны, наличие морфофизиоло-гической возможности ощущения {так называемой «латентной» чувствительности, по терминологии Г. Бона), а с другой стороны — наличие самого факта ощущения. Так, у собаки некоторые запахи (например, запах цветов) обычно не могут вызвать никакой реакции и обычно никак не ориентируют это животное, хотя по отношению к другим запахам собака обладает поистине поразительной чувствительностью, например запах некоторых кислот различается ею уже в растворе одной десятимиллионной (!)

части (Хеннинг. Бойтендейк); при известных условиях, однако, собака может ощущать и эти, прежде ею не ощущавшиеся запахи13. «Латентная» чувствительность к этим запахам превра­щается у нее в чувствительность актуальную (мы бы сказали: собака раздражена, но не чувствительна к ряду запахов; на этой основе можно сделать ее чувствительной к ним; для этого необходимо и достаточно, чтобы соответствующие запахи при­обрели для нее определенный биологический инстинктивный смысл). В числе других "-многочисленных "примеров подобного несовпадения между наличием органа-преобразователя опреде-ленных воздействий и способностью ощущения можно было бы указать на опыты Макса Мейера, У рыб, прежде не реагировавших на определенный звуковой раздражитель» удается воспитать чувствительность к нему путем сообщения данному звуку определенного биологического смысла14. Сходные опыты с различением рыбами были проведены Р. Маесом и у нас

13 Проблема различения собаками запаха растений была поставлена опытами Binet u Passy. См.; Menning N. Geruchsversuche am Hund // Zeitschnft fir Biologie/ B. 70. S, I—8; BtiyiendLjk F. L'odorat du chien // Arch. NeerL de Physiologie, 1921. V.

14 По gohn G,t p. 63.

в последнее время А. В, Запорожцем и И. Г. Диманштейн15.

По-видимому, известная возможность такого «функционально­го» развития чувствительности является существенным условием приспособления организмов к изменяющейся среде, и поэтому ход естественного отбора необходимо приводит к указанному несовпа­дению. Суть этого несовпадения очень ясно выражена В. М, Бо­ровским, который пишет: «Мы можем сказать, что физиологически адекватный раздражитель не всегда будет биологически адекват­ным»16. Г, Элтрингем (Н. Eltringham), цитируя данные К Г. Тэрне-pa (Turner, 1910, 1911), говорит, что отсутствие реакции на стимул не значит непременно, что стимул не замечается, но просто не получил значения |7. К этому следует только прибавить: не может его получить.

В каком же отношении друг к другу находятся, с одной стороны, те специфические состояния субъекта, которые представ­ляют собой формы отражения действительности и, с другой стороны, сама действительность субъекта, т, е- тот конкретный процесс, который связывает субъекта с воздействующей на него объективной действительностью?

Психическое отражение и деятельность образуют единство. Это, конечно, совершенно бесспорное положение. Конечно, не существует и не может существовать никакого внутреннего субъективного состояния в фррме ощущения, представления и т. д. там, где нет материального субъекта и при этом субъекта, активно действующего по отношению к объективной действитель­ности. Конечно, верно также и то, что не существует и не может существовать таких высших форм деятельности, которые не были бы связаны с психическим отражением действительности. Если, однако, мы оставим это совершенно бесспорное положение без дальнейшего конкретного раскрытия, то мы встанем перед серьезной опасностью подменить категорию единства категорией сосуществования, потому что одно только утверждение, что там, где мы находим деятельность, а следовательно, и соответствую­щий анатомо-физиологический субстрат этого процесса, там сущестгует и отражение действительности, остается утверждени­ем чисто параллелистическим и, следовательно, глубоко метафи­зическим и идеалистическим. Категория единства, как и вообще любая философская категория, требует, конечно, всякий раз свое­го конкретного раскрытия,применительно к данному отношению или процессу.

В понятии того отношения, которое мы называем отношением единства, содержится утверждение различия и противоположно-

|:" Maes R. La vision des formes chei les poissons, no Verlaine L. La psychologic animal en Belgique; Запорожец А. В., Диманштейн И. Г. Развитие восприятия у животных. Наукова сессия Харьковского держав, педагог, ннстит, Харьков, 1940, С. 39.

16 Боровский В. М. «Психическая деятельность животных». М., 1936. С, 49. Eltringham И. The senses of insects. Русск. пер., М.т 1934. С 46,

сти тех сторон, тех моментов, которые образуют это отношение. Более того, понятие единства содержит в себе утверждение взаимного проникновения, взаимоперехода его сторон1 его мо­ментов, превращения одного в другое.

Понятие единства, следовательно, обозначает не мертвенное сосуществование различных и противоположных вещей, пп предполагает наличие связывающего их процесса, в результате которого эти противоположности могут, выражаясь философским , языком, «становиться тождественными», чтобы затем вновь обнаружить свою противоположность, Значит, существует и суще­ственно «не только единство противоположностей, но «переходы КАЖДОГО определения, качества, черты, стороны, свойства в каждое другое*18.

Итак* если психическое отражение и деятельность субъекта составляют единство, то значит существует и переход между ними. В чем же заключается и как, конкретно, обнаруживает себя тот внутренний процесс перехода, который соединяет» между собой оба этих противоположных полюса, образующих единство жизни в ее высшей форме — в форме одушевленной, то есть психической жизни?

Первое положение, которое мы должны отметить в связи с этим вопросом, заключается в том, что то внутреннее субъ­ективное состояние, которое является психическим отражением, возникает и развивается в результате процесса, осуществляюще­гося между субъектом к отражаемым данным его состоянием предметом» то есть в деятельности субъекта и что иначе оно возникнуть и развиваться вообще не может.

Это ясно вытекает уже из тех немногих наблюдений и опытов, которые мы приводим выше. С еще большей ясностью это вытекает из тех фактов, с которыми нам еще предстоит встретить­ся в дальнейшем изложении. Наконец, это может быть специально показано в эксперименте.

Собаку (терьера) помешают в клетку, которая запирается изнутри рычажным затвором. Естественно, что она тотчас же начинает делать попытки выбраться из нее, — скребет лапами по клетке и т. п. Попадая случайно на рычаг, собака отпирает дверцу-и выходит из клетки, В результате нескольких повторений опытов животное» после того, как оно введено в клетку, сразу же ударяет лапой по рычагу и освобождается.

Воспринимает ли собака рычаг? Ответ на этот вопрос дает следующий опыт: собаку вновь помещают в клетку, но открываю­щаяся дверца с рычагом помещается теперь на другой стороне клетки. Как будет действовать собака? По отношению к рычагу, который, конечно, проецируется на сетчатку ее глаз, или по отношению к чему-нибудь другому? Оказывается, что собака остается как бы слепой к рычагу и требуется новый период

18 Лекин В. И, Философские тетради, 1934. С. 212.

тренировки для того, чтобы она вновь научилась открывать клетку.

Как объяснить этот факт? Дело в том, что рычаг не был выделен в самой деятельности собаки, т. е. ее деятельность была направлена не на рычаг, но, по-видимому, руководилась чисто пространственными соотношениями.

Изменим несколько условия опыта. Систематически перемещая расположение рычага, сделаем предметом деятельности собаки теперь именно рычаг. В результате собака выделяет, воспринима­ет рычаг; она руководствуется в дальнейшем поведении именно видом рычага1*3. Подобные же данные мы находим и в других исследованиях.

Конечно, для правильного анализа подобных опытов, хотя они и являются иногда очень выразительными, необходимо всякий раз считаться с тем, на какой ступени стоит данное животное и каков обычный образ его жизни. В зависимости от этого конкретный процесс деятельности животного по отношению к тому или иному предмету (свойству, вещи, ситуации) и его субъективный результат в смысле возникновения соответствующего отражения данного предмета (ощущение, образ) будут, разумеется, различ* ными.

Особенно усложняется и затемняется процесс формирования образов в деятельности человека. Это зависит от того, что, с одной стороны, у человека мы наблюдаем особую, специфическую форму деятельности—деятельность внутреннюю, теоретическую, а с другой стороны, вследствие изменения у человека самих его чувств, которые, по выражению Маркса, становятся сами «теоретиками».

Хотя это и нарушает ход нашего изложения, мы все же приведем некоторые относящиеся сюда факты, полученные на человеке.

Если закрыть испытуемому глаза (практически это заменяется установкой специального экрана-ширмы) и предъявить ему одну за другой серию простых контурных фигур, выпиленных из дерева или из металла, и попросить его каждый раз, после того как он обведет пальцем одну из фигур, нарисовать на бумаге то, что ему удалось воспринять, то оказывается, что в результате у него складывается достаточно правильный образ предъявленных форм.

Изменим теперь условия опыта. Возьмем новую серию фигур и предложим испытуемому положить палец на край фигуры, возможно более ослабивши мышцы руки. После этого положим свою руку поверх его руки и поведем его палец по контуру фигуры, как это он делал прежде сам. Оказывается, что при этих условиях восприятие формы резко дезорганизуется. Но, может быть, это объясняется различием в самом пути, который проделывает

19 Эти данные, полученные Э. Торндайком, были затем воспроизведены в исследовании Бойтендейка (Vue sur la psychoiogie ammalt 193L).

ощупываемый палец? Введя в эту новую серию несколько фигур из первой серии, в отношении которых движение испытуемого было прежде точно зарегистрировано, воспроизведем теперь его же собственное движение. Оказывается, что и при этих условиях, несмотря на повторность опыта, правильный образ формы у испытуемого все же не возникает.

По-видимому, различие, которое мы здесь наблюдаем, отно сится за счет того, что в первом случае испытуемый активно действует, а во втором случае лишь «подвергается воздействию». Может быть, однако, дело не в этом, а в различии самих воздействий (лишнее ощущение ведущей руки экспериментатора) и в том, что, ведя руку испытуемого, мы выключаем у него нормальные мускульные ощущения?

Чтобы зыяскить это, продолжим опыт несколько дальше. Проведем новую серию экспериментов, в которых снова попросим самого испытуемого обводить пальцем фигуры, однако теперь он должен будет делать это не самостоятельно, а по указаниям, «по команде» экспериментатора. Конечно, в эту новую серию фигур мы опять введем те, путь по. которым, приводящий к успешному их восприятию, был зарегистрирован, и опять, командуя движениями испытуемого, возможно более точно воспроизведем этот путь- При этих условиях действующим является экспериментатор, испытуе­мый же только осуществляет движения. Результаты снова отрицательные. Следовательно; дело не в движении как таковом, а в действии, которое этими движениями осуществляется.

Чтобы проверить это, изменим еще один раз условия опыта. Организуем следующую, четвертую, серию экспериментов так же, как была организована вторая серия, то есть будем двигать сами рукой испытуемого. Пусть, однако, нашими движениями «ко­мандует» теперь сам испытуемый. В этом случае действующим лицом снова становится сам испытуемый, экспериментатор же выполняет по отношению к его руке лишь функцию своеобразного двигательного аппарата. Результаты, разумеется, положительные. Достоин внимания и еще один факт: если во второй, «пассивной» серии испытуемый повторяет левой рукой движения своей правой" руки, которую ведет экспериментатор, то интеграция ощущений происходит; характерно, что этот прием был найден в исследова­нии самими испытуемыми (Котлярова, 1940).

Итак, из сопоставления приведенных фактов следует, что необходимым условием возникновения образа, формирующегося на основе тактильных и кинетических ощущений, является соответствующее активное действие испытуемого .

Мы полагаем, что не иначе обстоит дело и при зрительном восприятии с той, однако, разницей, что в этом случае самый процесс действия является гораздо менее ясно выраженным,

Приведенные экспериментальные данные азяты из диссертационной рабо­ты Л. И, Котляровой {Кафедра психологии Харьковского педагогического института) и из наших собственных опытов.

а отчасти и вовсе скрытым от непосредственного наблюдения. «Идет ли речь о контурах и величине или об удалении и относи­тельном расположении предметов, двигательные реакции глаз при смотрении и рук при ощупывании равнозначны по смыслу», — писал в свое время И. Сеченов21, Его идея глаза как «щупала» представляется нам идеей, которая еще недостаточно оценена. Многое из того, что кажется в восприятии симультанным, несомненно, раскроет себя как сукцессивньж процесс .

Даже слуховые образы, опирающиеся на работы кажется самого «неподвижного» из рецепторов — уха, возникают лишь в результате известного активного процесса; Б, М. Теплов, автор выдающегося исследования в области психологии музыки, назы­вает этот процесс процессом активного представления23.

Бесспорным свидетельством зависимости образа от активных формирующих его процессов являются некоторые современные патопсихологические данные; мы имеем в виду случаи лобных, то есть двигательных по своей основе агнозий24,

Процесс формирования- образа, разумеется, нельзя безогово­рочно сближать с формированием простейших ощущений. На высших ступенях развития, когда ощущения выступают лишь как элементы образного восприятия, оба этих процесса скорее могут быть в данном отношении противопоставлены друг другу. Иначе в условиях генетического сравнения: в том случае, когда ощущение выступает не как элемент более высокого сенсорного образования, но как самодеятельная и единственная форма восприятия действительности, оно, конечно, формируется по тому же общему принципу; словом, соотношения здесь такие же, как и соотношения, например, в принципах работы мозговой коры и нижележащих центров при изолированном рассмотрении их у высших животных и у животных, не обладающих корой.

Итак, состояния субъекта, представляющие собой отражения воздействующей на него действительности, формируются именно в процессе его деятельности, так что можно сказать, что именно деятельность «переводит» в эти состояния воздействия объ­ективной действительности.

Поставим теперь тот же вопрос с другой, противоположной стороны: возможна ли, деятельность в той форме, о которой идет речь, без этих специфических состояний — состояний, представля­ющих собой психическое отражение предмета деятельности, то есть того, на что она направлена? Очевидно, нет. Эти состояния не только формируются в деятельности, но и осуществляются в ней; можно сказать, что они переходят в деятельность.

11 См,: Сеченов И. Физиологические очерки, Ч* II. 1893+ С- 262,

В настоящее время В. И. Дробанцевой закончено специальное экспери­ментальное исследование движения взора, дающее нам основание особенно настойчиво выдвигать это положение.

См.: Теплое Б. М. Психология музыкальных способностей, i940. Гл. IX (рукопись).

См.: Jlyptut А, Р. Нарушение восприятия при любых поражениях. Ш9.

Здесь необходимо оговориться. Традиционный взгляд, воспи­танный на чисто аналитическом рассмотрении развитой психики, привык отделять ощущения, образы восприятия и проч. как чисто познавательные элементы от того, что обозначается терминами интенция, внутренняя поза {innere Haltungen — Цутта), уста­новка. Собственно, последнее и есть, с этой точки зрения, именно то, чему соответствует «психический эквивалент поведения», что признается переходящим в .деятельность, осуществляющимся в ней. Наоборот, познавательные элементы выступают при последовательном развитии этого взгляда лишь как несущие инструментальную функцию и как таковые, в сущности, не являются непосредственньш предметом психологического изуче­ния- Однако сам этот взгляд, разделяющий психическое на якобы принципиально различные сферы, является в любом из своих вариантов лажным. Это особенно ясно при генетическом рассмот­рении вопроса: всякая попытка отделить восприятие, отражающее действительность, от так называемой установки, немедленно же вступает в противоречие с фактами.

В противоположность буржуазно-психологическим теориям установки, Д. Н. Узнадзе, критикуя теорию, развиваемую Марбе, выдвигает тот тезис, что установка, то есть то, что находит свое осуществление в деятельности, есть не что иное, как объективная действительность, «переместившаяся» в субъект, преломившаяся в его состояниях. Установка, в понимании Узнадзе, представляет собой модификацию живого существа, соответствующую объ­ективной действительности, отражение последней в субъекте5. Очевидно, что при таком раскрытии понятия установки познава­тельные элементы не могут быть отделены от нее и ей противопо­ставлены. Другой вопрос, целесообразно ли исходить именно из этого понятия. По ряду соображений нам кажется необходимым обернуть здесь отношение к прямо говорить о таких состояниях субъекта, о таких его «модификациях*, которые прежде всего представляют собой психическое отражение действительности, отражение, способное переходить в деятельность. Последнее отнюдь не является результатом некоего другого, особого состоя­ния субъекта, результатом, который лишь условно приписывается состоянию самого отражения; давно известные в психологии простые факты показывают, наоборот, скорее условность,,отведе­ния этого свойства от познавательных состояний.

Итак, можно сказать, что деятельность и отражение переходят друг в друга. Психическое отражение формируется в процессе активной деятельности субъекта или, что то же самое,— деятельность как бы «кристаллизуется» на полюсе субъекта в виде его специфических состояний — состояний психического отраже­ния той действительности, с которой она его реально-связывает. И наоборот, психическое отражение переходит в деятельность,

См.: Узнадзе Д. И, Проблема установки. Рукопись перевода.

осуществляется в ней и через нее в ее предмете. Эти переходы из «формы деятельности в форму бытия» (Маркс) совершаются постоянно и на обоих полюсах процесса. Ибо субъект, воздействуя на внешний, сопротивляющийся ему предмет, не только подчиняет ему свою деятельность, но, испытывая воздействия с его стороны, неизбежно изменяется и сам.

Попытаемся подвести некоторые итоги, к которым нас приводит наш теоретический анализ. Мы начали с выделения предмета деятельности. Однако предмет, взятый как предмет деятельности субъекта, выступил перед нами своеобразно: он выступил как имеющий смысл для субъекта, то есть как нечто, зависящее в своем отражении от деятельности* субъекта. Мы сделали еще один шаг в анализе, поставив вопрос об отношении деятельности к ее субъекту. Здесь мы должны были признать, что деятельность определяется тем специфическим состоянием субъ­екта, которое есть отражение свойств самого предмета, на который она направлена.

Может показаться, что этим мы замкнули круг и остались в пределах чистой субъективности, что мы возвратились к тому, что мы принципиально отрицали и от чего мы отталкивались. Это, однако, только грубая иллюзия поверхностного взгляда. То, что при плоском изображении кажется здесь движением по кругу, в своем действительном рельефе является, скорее, движением по спирали, движением, восходящим ко все более и более правильно­му и полному, все более точному и адекватному психическому отражению субъектом окружающей его объективной действитель­ности.