УДК 7(075.8) ББК 85.1О0.62к73 6 страница

скую, или, как ее иногда еще называют, линейную, т. е. это есть речь с помощью жестов. Правда, по-видимому (такое предполо­жение может быть сделано с современной научной точки зрения), эта речь связана и с некоторым звуковым сопровождением. Но что решающую роль выполняет на первых ступенях развития речи? Жест, движение. Чем же характеризуется сознание на этой ступени комплексной кинетической речи? Что оформляется в жесте и выступает для нашего сознания как объективное, не связанное с нашим собственным субъективным состоянием? Выделяется прежде всего природа, в которой выделяются еще только некоторые основные свойства и предметы, удовлетворяю­щие потребности человека в пище и т. д. С одной стороны выделяется природа, а на другом полюсе выделяется что? Субъектом здесь является не человек, а человеческое общество. Мы — действующие люди, человеческий коллектив и она — природа. Вот первое разделение в сознании человека которое связано с зарождением труда и речи.

1940 г.

РАЗДЕЛ II

РАЗВИТИЕ ПСИХИКИ

(ФРАГМЕНТЫ ДОКТОРСКОЙ ДИССЕРТАЦИИ)

I. ИНСТИНКТЫ И ИНДИВИДУАЛЬНОЕ ПРИСПОСОБЛЕНИЕ В

ПОВЕДЕНИИ ЖИВОТНЫХ

Зоопсихологию пытаются иногда представить в качестве вполне самостоятельной дисциплины, имеющей свою особую проблематику, свой особый подход и свой собственный круг понятий, якобы не зависимых от понятий общепсихологических. Это, однако, не мешает авторам, стоящим в зоопсихологии на такой по существу сепаратистской позиции, все же фактически исходить из тех или иных, обычно плохо проанализированных теоретических взглядов на психику, С другой стороны, это не мешает им претендовать на широчайшие психологические выводы. Отношение между зоопсихологией и общей психологией понима­ется при этом крайне односторонне, как отношение двух принципиально равноправных разделов знаний, которые соприка­саются лишь по восходящей генетической линии и лишь в меру допускаемой близости, существующей между понятыми чисто эмпирически предметами их изучения — животным и человеком,

С точки зрения противоположного взгляда, психологическое изучение деятельности животных представляет собой раздел знаний, входящий в единую систему психологической науки. Зоопсихология должна, следовательно, отражать в своей специ­фической проблематике проблематику общепсихологическую, ее метод не может не стоять в зависимости от того, как решается принципиальный вопрос о методе психологического исследования вообще» ее понятия должны быть связаны с понятиями общей психологии. С этой точки зрения связь зоопсихологии и психоло­гии является связью двусторонней; данные зоопсихологических исследований, как и данные других специальных разделов психологической науки, обобщаются в понятиях общей или теоретической психологии; эти последние в свою очередь проника­ют в зоопсихологию при нисходящем генетическом рассмотрении фактов.

Примером первого подхода, первого пути могут служить работы Ж. Леба, приложившего идеи фитофизиолога И+ Закса к изучению поведения животных. Примером второго подхода — зоопсихологические исследования представителей гештальтпсихо-логки.

Этот двоякий подход к изучению деятельности животных в значительной степени отразился и на общем состоянии современных зоопсихологических знаний. С одной стороны, огромный, почти необозримый фактический материал, накоплен­ный в экспериментальных исследованиях, нередко остается почти

без всякого анализа с точки зрения общепсихологических проблем. С другой стороны, концепции поведения животных, выдвигаемые авторами, исходящими из широких психологических оснований, по необходимости опираются лишь на небольшое количество специально добытых фактов; чтобы восполнить недостающие звенья, они эклектически включают в себя обобще­ния зоопсихологов-эмпириков, не осмеливаясь посягнуть на их мнимую незыблемость.

Особенно резко это положение в зоопсихологии сказывается на состоянии проблемы развития психики животных. Поэтому и в этой проблеме, как и в проблеме возникновения психики, мы не можем воспользоваться никаким готовым решением и вынуждены начинать с критического анализа наиболее известных взглядов.

Если отбросить многочисленные виталистические и грубомеха-нистические воззрения на развитие психики в животном мире, то остается всего лишь одна группа весьма близких между собой теорий, наиболее ясным представителем которой является широко известная у нас и в Западной Европе теория К* Бюлера. Действительно, большинство взглядов, которые высказываются в современной общепсихологической литературе, хотя в большей или меньшей степени и отличаются со своей фактической стороны от взглядов Бюлера, но в принципиальном отношении они все же остаются весьма близкими к ним.

Сущность теории К- Бюлера (если ее можно назвать теорией) состоит в том, что она исходит нз принципа разделения всего процесса развития психики в животном мире на отдельные ступени в зависимости от различных механизмов поведения.

Соответственно этому Бюлер выделяет три основные ступени развития психики. Во-первых, ступень врожденного, инстинктив­ного поведения, затем — ступень дрессуры, или навыков, и, наконец — ступень интеллекта.

Рассмотрим прежде всего вопрос о соответствии этих выделяе­мых Бюлером генетических ступеней фактическим научным данным, характеризующим последовательное развитие поведения животных.

Комментируя знаменитые опыты Ф.Дофлейна (Doflein, 19I6) с муравьиным львом, Бюлер подчеркивает, что эта личинка «держит себя совершенно как автомат, внешне законченный при выходе из яйца и не изменяющийся заметно в продолжение своей жизни». Именно это и является основным свойством поведения, свой­ственного животным, стоящим на первой ступени развития — на ступени инстинкта. Инстинктивные действия, говорит далее Бюлер, — «с самого качала, то есть без предварительных упражнений, выполняются с большим совершенством, они приспо­соблены к вполне определенным жизненным условиям и только к ним одним, они повторяются одинаково у всех индивидов одного рода и т, д,; одним словом, они представляют собой наслед­ственные, готовые к употреблению, способы действия, требующие

-

лишь определенного, предусмотренного в мировом плане, проявле­ния».

«Инстинкты чрезвычайно консервативны; они функционируют с удивительной точностью и верностью, когда все идет по-старому, но отказываются служить, когда индивид попадает в новые жизненные условиям'. Бюлер, как и другие авторы, стоящие на тех же принципиальных позициях, конечно, не считает, что инстинкты вообще не способны изменяться, Они могут изменяться, но лишь в длительном процессе видового приспособления, то есть лишь «за счет многих поколений».

Итак, Бюлер выделяет следующие признаки инстинктивного поведения: 1) оно сформировано с самого начала и не нуждается в предварительном упражнении, 2) оно всегда протекает одинако­во, раз навсегда зафиксированным образом, т. е. является стереотипным и 3) оно не способно видоизменяться под влиянием индивидуального опыта животного.

Очевидно, что понятие инстинктивного поведения является для Бюлера понятием весьма широким; оно охватывает не только простейшее поведение типа тропизмов, но, судя по приведенным им примерам, также и поведение более сложное. Поэтому мы должны будем выделить для рассмотрения два вопроса: 1) вопрос о соответствии вышеуказанных признаков фактам, характеризую­щим поведение простейших, и 2) вопрос об их соответствии фактам поведения более сложно организованных животных.

Обратимся прежде к первому вопросу.

Специальной теорией, отвечающей представлению о врожден­ном, строго предопределенном и стереотипном характере поведе­ния у низших животных, является теория тропизмов Леба, теория, которую сам автор называет «теорией принудительного движе­ниям, Поэтому, ограничивая, в соответствии с современным

состоянием взглядов на эту теорию, сферу ее приложения и заранее отказываясь от ее крайностей, рассмотрим из числа многочисленных фактических данных, на которые она опирается, лишь кажущиеся наиболее бесспорными2*

Классическим фактом стереотипного, строго предрешенного врожденной физической организацией поведения животного является так называемый фототропизм дафний.

Действительно, наблюдения показывают, что большинство дафний обнаруживают положительно выраженный фототропизм, то есть, что дафнии всегда движутся навстречу распространяюще­муся световому лучу, причем эта реакция становится особенно ясной при условии, когда в воду приливается некоторое количество угольной кислотье.

Если в рассматриваемом случае поведение дафний исчерпывз-

4 Buhler К- Die geistige Entwicklung. Zweite Auflage, 1921, S. 4.

2 См.: Леб Ж. Динамика живого вещества. 1910; Значение тропизмов для психологии // Новые идеи в философии, 1914. Вынужденные движения и тропизмы, 1924; Организм как целое, 1926.

юще характеризуется данными, приводящими нас к представле­нию о тропизме как о действительно вполне стереотипной реакции, то мы можем допустить ее изменение лишь в том случае, если при этом что-то существенно изменяется или во внешних условиях, или в анатомо-физиологическом механизме самого поведения животного.

Подтверждается ли это, однако, фактами? (...)

В нашу задачу не входит сколько-нибудь детальное изложение критики, которой подверглась теория тропизмов. Мы ограничимся поэтому только некоторыми предварительными выводами, которые могут быть сделаны на основании основных фактов и аргументов, выдвигаемых против этой теории.

Очевидно, что большинство явлений, описанных Лебом, имеют характер артефакта, полученного в результате грубого лабора­торного воздействия на организм животного, Таковы явления гальванотропизма, о котором даже сам автор вынужден говорить как о чистом продукте лаборатории», таковы некоторые явления фототропизма, которые могут быть вызваны только в специальных лабораторных условиях и т. д. То, что эти явления возникают в определенных случаях, — несомненно; но ведь и лошади в случае, когда пожар охватывает конюшню, бросаются в огонь, замечает один из критиков Леба — Шнейдер.

Очевидно далее, что тропизмы в действительности широко модифицируются в зависимости от условий существования животного и от динамики их «физиологического состояния» (Дженнингс), или «констелляций» (Кёлер). Поэтому, как указывает В. Вагнер, достаточно перенести исследование из комнаты в сад, чтобы увидеть, что теория Леба, годная для объяснения лабораторного опыта, не годится, однако, для объяснения явлений в условиях нормальной жизни животного.

Значит ли это, однако, что теория тропизмов вообще лишена оснований, что само понятие тропизма должно быть полностью отвергнуто? Мы думаем, что нет. Не нужно только смешивать между собой тропизм как своеобразный механизм, посредством которого осуществляется деятельность низших животных, и тро­пизм, понимаемый как форма деятельности, полностью исчерпыва­ющая ее характеристику. Мы, конечно, можем изолировать в лаборатории действие данного механизма и тогда неизбежно обнаружится стереотипность его действия и «вынужденность» соответствующего процесса. Но это свидетельствует о стерео­типности поведения животного в обычных условиях реакции не более, чем, например, стереотипность мускульной реакции в ответ на электрическое раздражение свидетельствует о стереотипности движения данного мускула при обычных условиях его иннервации. В реальных биологических условиях поведение даже низших животных весьма мало похоже на поведение» искусственного животного-машины, в свое время построенного НаттопсРом для демонстрации автоматического, вынужденного характера всякой деятельности. Тропизм — это не элемент механического поведе-

ния, но, скорее, механизмы отдельных элементов всегда интегри­рованного поведения.

«Не существует основания (indication) к тому, что действие стимула является в тропизме более прямым, чем в других видах реакций» — этот последний вывод, который делает Дженнингс, кажется нам выражающим суть дела3, Иначе, хотя и в другой форме, это же показывает в опытах с геотропизмом и Пьерон: он

видит главную ошибку Леба и его последователей в неразличении рецепции и реакции*.

Итак, теория тропизмов и те факты, на которые она опирается, не могут быть привлечены для доказательства того тезиса, что поведение низших животных сформировано с самого начала, что оно является стереотипным и не способным изменяться.

Не иначе обстоит дело и с той концепцией поведения животных на низших ступенях биологической эволюции, которая, отказыва­ясь от понятия тропизма, склонна заменять его понятием строго фиксированного рефлекса. Проблема здесь не в допускаемой

степени сложности физиологического состояния животного, а в признании наличия интеграции отдельных актов в соответствии с биологической ситуацией» — иначе говоря, в признании возмож­ности индивидуального приспособления.

. Оставим пока в стороне споры между представителями различных специальных теорий поведений низших животных и попытаемся рассмотреть факты независимо.

Мы уже видели наличие пластичности и приспособляемости поведения у дафний. Дафкии принадлежат, однако, к числу относительно сложно организованных животных. Поэтому они, возможно, представляют уже некоторую более высокую ступень развития поведения. Чтобы исключить соображения этого рода, нам остается обратиться к жизни простейших, к жизни «в состоя­нии ее обнаженности (К* Бернар). (...)

Дрстаточно многосторонние факты, установленные у однокле­точных различными исследователями, не дают никаких оснований приписывать их поведению характер с самого начала готовых, стереотипных реакций не способных изменяться иначе, как в процессе смены многих поколений. Факты говорят, следователь­но, против признания того, что особенностью начальной ступени развития поведения является невозможность индивидуального приспособления животных к изменению внешних условий- Факты говорят, наоборот, за то, что уже на начальных ступенях развития жизни даже у одноклеточных существуют известные формы индивидуального приспособления и что, действительно, «индиви­дуальное приспособление существует на неси протяжении жи­вотного мира» (И, П. Павлов).

3 Jennings И. S. Tropisms. Доклад на VI Международном психологическом конгрессе, 1909.

4 Pieron H. JournaJ de Psychologic 1929. № 9—10,

Значит ли, однако, это, что мы считаем» вслед за некоторыми исследователями, что уже у инфузории следует говорить о навы­ках или об условных рефлексах в собственном смысле, что у них уже существуют специализированные механизмы приобретения индивидуального опыта? Нет, мы думаем совершенно иначе.

Мы думаем, что говорить о врожденном или, наоборот, об индивидуально приобретаемом поведении по отношению к низшим животным вообще нельзя. На низших ступенях развития поведе­ния животных невозможно доказать существование особых механизмов видового опыта и особых механизмов приобретения опыта индивидуального; иначе говоря, на низших ступенях развития не существует ни строго предопределенного, слепого поведения, ни индивидуально приобретенного поведения в собст­венном смысле этого слова. По отношению к низшим животным мы можем говорить лишь о видовом поведении, которое является, однако, достаточно пластичным, то есть которое в известных пределах способно изменяться под влиянием внешних условий.

Мы думаем далее, что только на более высоких ступенях развития, на основе дальнейшего усложнения строения животных мы можем достаточно четко различить акты поведения, которое является результатом морфологически фиксированного видового опыта и, наоборот, поведение, которое является в точном смысле этого слова поведением приобретаемым (собственно навыки, условные рефлексы), то есть которое является функцией специ­альных механизмов формирования индивидуального опыта.

Как мы увидим ниже, фактический ход развития ясно показывает, что оба этих вида поведения возникают одновре­менно, путем разделения простейшего пластичного поведения, о котором, в сущности, мы не можем сказать, является ли оно врожденным или индивидуально формирующимся, потому что это такое поведение, которое, с одной стороны, является видовым, но которое совсем не является таким стереотипным и изначально заложенным в организации животного в совершенно готовом виде, как об этом можно было бы думать на основании некоторых искусственных лабораторных фактов, приводимых по преимуще­ству представителями физиологического и физико-химического направления в зоопсихологии, — направления, которое особенно пышно расцвело в начале XX века и которое теперь все более и более уступает свое место направлению биологическому.

Выше в связи с анализом взглядов Бюлера на особенности первой ступени в развитии животных мы разделили проблему существования врожденного, не способного к индивидуальному приспособлению, поведения, на две части: на вопрос о соответ­ствии указываемых Бюлером признаков врожденного (инстинк­тивного, по терминологии автора) поведения фактам поведения простейших и на вопрос об их соответствии поведению более высокоорганизованных животных. До сих пор мы имели дело с кругом явлений, относящихся преимущественно к первому

вопросу. Теперь перед нами стоит задача специально остановить­ся на втором вопросе.

Одно из оснований к тому, чтобы этот вопрос был рассмотрен особо, заключается в том, что, как мы уже говорили, в результате происходящей дифференциации и специализации животных на известном этапе эволюции достаточно ясно выделяются, с одной стороны, механизмы видового поведения, at с другой стороны, . механизмы поведения, индивидуально приобретаемого. При этом у некоторых животных, например у насекомых, видовое поведение выступает особенно отчетливо и ему иногда безоговорочно приписываются именно те черты, которые Бюлер распространил на всю первую ступень развития. Оправдывается ли, однако, приписывание этих черт видовому поведению более высокооргани­зованных животных фактическими данными и является ли законным обычное для старых зоопсихологических работ противо­поставление видового поведения «навыковой», то есть условно-рефлекторной деятельности?

Как и в проблеме тропизмов у простейших, мы попытаемся и в этой проблеме по возможности обойти надоевшие теоретиче­ские дискуссии о сущности инстинкта. (...)

Три основных позитивных тезиса могут быть в настоящее время выдвинуты в связи с проблемой инстинктов.

Первый из этих тезисов состоит в том, что видовое поведение лишь кажется безусловно индивидуально неизменяющимся, ригидным, идущим по готовому шаблону: при более же вниматель­ном изучении оно обнаруживает известную пластичность, приспо­собляемость к обстоятельствам, (..)

Факты, свидетельствующие об этом, могут быть указаны в большом количестве. Впрочем, могут быть указаны также и некоторые противоположные факты, свидетельствующие, наобо­рот, о случаях стереотипности, неподвижности инстинктов. Ибо инстинкты действительно неподвижны, одинаковы, если их наблюдать у одинаковых насекомых, в одинаковых обстоятель-ствах. Однако сопоставление фактов в данном контексте беспо­лезно. Ведь обсуждаемый нами вопрос состоит ие в том, может ли видовое поведение протекать стереотипно, а в том, должно ли оно всегда и необходимо быть стереотипным. Для ответа же на этот последний вопрос достаточно уже имеющихся данных: ясно, что догма о совершенстве и индивидуальной неизменяемости ин­стинктивного поведения должна быть отброшена, что инстинкты обладают известной пластичностью, способностью адаптироваться к внешним условиям.

Второй тезис, который в настоящее время может быть выдвинут в связи с проблемой инстинктов, заключается в том, что видовое поведение не состоит с самого начала из вполне «готовых к употреблению способов деятельности, но формируется онтоге­нетически, то есть в ходо индивидуального развития животного.

«) - '

Детальное экспериментальное исследование онтогенетического

развития в постнатальный период (в период лосле рождения) показывает, что 1) видовое инстинктивное поведение не является изначально готовым, полностью предопределенным врожденной организацией животного и что 2) наблюдаемые на протяжении индивидуального развития изменения видовой инстинктивной деятельности совершаются под влиянием упражнения, т, е. в зави­симости от внешних условий жизни животного ир следовательно, не могут быть сведены к действию спонтанно происходящего вызревания.

Представление о том, что в инстинктах мы имеем дело с простым автоматическим выявлением с самого начала строго специализированных актов, стоит в противоречии и с современны­ми данными об эмбриональном развитии. Исследования Миньков-ского, Когхилла и особенно Зинг Ян Куо5 показали, что эмбрио­нальное развитие вовсе не сводится к простому вырастанию готовых нервных механизмов, но что специализация нервных путей у зародыша происходит раньше под влиянием метаболиче­ских градиентов в организме, а затем, на более высоких ступенях,— под влиянием самого процесса проведения импульсов («функциональное приобретение», по Когхиллу) и что, следова­тельно, двигательные связи в эмбриогенезисе не проявляются загадочным образом, но вырабатываются в связи с определенны-ми внешними условиями и ранее произведенными изменениями зародыша (Куо). Поэтому у новорожденного животного и не может быть поведения, с самого начала полностью адаптиро­ванного к внешней среде, в связь с которой он влервые вступает-

Таким образом, мы можем дополнить наш тезис об онтогенети­ческом развитии видового поведения третьим положением, а именно, что и собственно врожденные акты поведения не преформированы изначально, но являются результатом реального процесса развития, происходящего в пренатальном периоде.

Наконец» третий важнейший тезис, который в настоящее время может быть выдвинут в связи с проблемой инстинктов, непосред­ственно вытекает из первых двух и поэтому не требует специально­го обоснования. Он заключается в том, что всякое развитое инстинктивное поведение нуждается не только в начальном толчке — внешнем или внутреннем стимуле, приводящем в дей­ствие далее автоматически развертывающийся сложный цепной процесс, но обязательно предполагает непрерывно происходящую афферентацию со стороны внешней среды. Инстинктивное поведе­ние всегда, следовательно, осуществляется по той схеме, которую Жане называет схемой «продолженного» акта (acte suspensif).

5 См+: Когхилл Д< Анатомия и проблема поведения, 1934; Zing Yang Kuo. Ontogeny of embryonic behavior in apes/III. The structural and environmental factors in embryonic behavior // The Journ of Compar. Psychology, 1932, XIII» p. 245; IV, The Influence oF Embryonic Movements upon the Behavior af­ter // IbrdL VoJ. XIV. P. 109: Minkowski M. L'elabortion dv systcme nerveux // Encyciopedie Franchise. T. VIIL La vie mentale. Paris, 1938 (общая сводка работ).

«Нельзя,— замечает Жане,— укусить добычу в ответ на до­несшийся запах; нужно активно поддержать, усилить его

действие — двигаться по направлению его распространения, нужно далее заметить добычу, потом войти в непосредственное соприкосновение с ней—получив тактильное ощущение; лишь затем можно начать ее поедание»6.

Даже самое простое, на первый взгляд, поведение животного требует этой непрерывной внешней афферентации и менее всего похоже на «поведение пущенной в действие заводной игрушки. Как бы ни были устойчивы и сходны общие очертания процесса, его отдельные двигательные звенья всегда изменчивы и различны.

«Присмотритесь,— говорит Войтендейк,™ к летающей летним вечером ласточке. Быстры и точны извивы ее непрерывного полета, в котором она настигает одно насекомое за другим. Никогда воспринимаемая ситуация не остается дважды одной и той же, никогда движения не повторяются, если присмотреться к их деталям». В жизни животных, волнующей своей простотой и вместе с тем своим сложным характером, не бывает механиче­ского повторения, и мы имеем возвращение лишь аналогичных,

однородных явлений, лишь сходных между собою тем... Заметьте» как действие животных направляется никогда не разрушающимся единством перцепции и движения и как создается это взаимообра­тимое круговое движение... Все, что осуществляется в действии, является одновременно достоянием отражения в психике»7.

В этом, действительно, лежит ядро всей проблемы. Поэтому мы

и назвали наш последний — третий — тезис важнейшим. Но об этом мы еще будем говорить специально.

Приведенный обзор главнейших данных, относящихся к ха­рактеристике как самого примитивного, так и более сложного поведения животных, показывает, что представление о начальной ступени развития как о ступени строго фиксированного, стерео­типного поведения, не способного адаптироваться к индивидуаль­ным условиям, стоит в противоречии с точными фактами.

Даже деятельность простейших животных обладает пла­стичностью и не может быть сведена к механической сумме тропизмов, если последние понимать как вынужденные, автомати­ческие движения, полностью обусловленные неодинаковостью физико-химических процессов на периферии организма, создавае­мой односторонним действием раздражителя, В отношении этих животных, как мы уже отмечали, вообще трудно говорить о наследственно-фиксированном и индивидуально-приобретенном поведении. Оно более всего напоминает поведение на ранних ступенях онтогенеза, так как его описывают современные эмбриологи; представляя собой систему достаточно диффузных реакций, оно скорее позволяет говорить об их поляризованности и общей направленности, чем о специализированных и устойчивых

e Janet P. Le debuts de i'mteUigence. Paris, 1935. P. 51—52. 7 Buytendijk F. Vue sur la psychologic animale, 1931.

дифференцированных физиологических связях, лежащих в их основе. Уже самый анатомо-физиологический тип этих до-нервных связей исключает возможность приписать им полную оформлен-ность и устойчивость.

Итак, строго фиксированное, лишенное всякой пластичности, стереотипное поведение вовсе не составляет самой ранней, начальной ступени в развитии деятельности животных.

Более сложным становится вопрос, когда мы переходим к таким животным, как насекомые.

У этих относительно высокоорганизованных животных уже ясно выделяются, с одной стороны, процессы видового поведе­ния — поведения, которое мы постоянно встречаем у представите­лей одного и того же вида и которое, очевидно, обязано своим происхождением отложившемуся филогенетическому опыту, а с другой стороны — процессы поведения, которые формируются под исключительным влиянием индивидуального опыта- На еще более высоких ступенях развития могут быть дифференцированы также и анатомо-физиологические механизмы обеих этих форм поведе­ния.

Таким образом, решение вопроса переносится на более высокую эволюционную ступень, Однако и здесь он должен быть решен отрицательно: инстинктивного поведения, обладающего теми признаками, которые приписываются ему Бюлером и боль­шинством писателей-популяризаторов, попросту не существует.

Значит ли это, что мы склонны вовсе отрицать своеобразие видового поведения, как это делают некоторые современные авторы?* Мы думаем несколько иначе. Мы думаем, что конкретное рассмотрение фактов поведения животных подсказывает другое решение: врожденное видовое поведение, несомненно, может быть выделено и рассмотрено как особая форма поведения, по крайней мере, у животных, стоящих на относительно более высоких ступенях биологической эволюции; оно, однако, отнюдь не должно противопоставляться поведению, индивидуально формирующему­ся.

Мы думаем, что это противопоставление, возникшее, с одной стороны, из чисто идеалистического понимания инстинктов (каким оно остается и у Бюлера), а с другой стороны — из механистиче­ских попыток свести деятельность животных к осуществляющим ее физиологическим механизмам, является несостоятельным по следующим главным основаниям.

Во-первых, врожденные процессы поведения и процессы, индивидуально приобретенные, всегда реально даны в неразложи-

Куо, например, прямо указывает, что понятие инстинкта должно быть полностью отброшено, так же, как и различение между «научаемой* и «ненаучае-мой» деятельностью, между врожденными к приобретенными реакциями (How are our Instincts Acquired // Psych. Rev.T 1922. P. 344 и др. работы этого автора). На точке зрения отрицания научного значения понятия инстинкта стоит также В. Боровский (*Об инстинкте». Известия Крымского педагогического института. Т. XI. 1941),

мом единстве. Выше мы видели, что уже первоначальное включение видового поведения, осуществляющегося на основе врожденных механизмов, происходит в форме своеобразного научения; таким образом, известная пластичность, приспособляе­мость является необходимым условием реализации врожденных актов, В сущности представление о неадаптированном к индивиду­альным условиям чисто врожденном поведении не соответствует никакой конкретной реальности. Даже пресловутое «зарывание» молодой белкой орехов в ковер, устилающий пол комнаты, не может, конечно, происходить иначе, как при условии известного приспособления ее поведения к тем необычным условиям, в которых оно теперь осуществляется.

Поэтому там, где мы можем выделить у животного достаточно ярко выраженное врожденное видовое поведение, там мы можем выделить и процессы научения, приспособления. И наоборот: подобно тому как не существует поведения, осуществляющегося исключительно врожденными, стереотипными движениями, не способными адаптироваться к индивидуальным условиям жизни животных, так не существует у животных и таких навыков, которые образуются вне зависимости от их видового поведения.

Биологический подход к поведению животных позволяет обнаружить интимнейшую зависимость процессов научения от образа жизни вида. Так, изучая формирование навыков у жаб, Бойтендейк (1930) в одной из серий своих экспериментов давал этим животным таких насекомых, которые вызывали у них резко отрицательную реакцию. Достаточно было одного единственного опыта, чтобы жаба в течение многих часов после этого отказыва­лась от попыток съесть муравья или даже другое насекомое, напоминающее его своим видом. В других же экспериментах он отгораживал от жабы добычу (дождевого червя) стеклом; при этих условиях, несмотря на то> что она всякий раз наталкивается на стекло, жаба, наоборот, обнаруживает большое упорство: она делает множество попыток, прежде чем ее реакция затормозится. Даже усиление момента «наказания» не вызывает прекращения движений. В опытах Аббо (Abbott) лягушка продолжала набрасываться на добычу, окруженную иглами, в продолжение 72 часов, пока кожа ее верхней челюсти не была полностью изодрана. Биологическое значение различия в скорости образова­ния связей того и другого рода совершенно понятно, если принять во внимание условия жизни вида: <кЕсли>— говорит Бойтендейк,— жаба во время своей вечерней охоты приблизится к муравейнику и схватит муравья, то быстрое образование связи предохранит ее от поглощения других таких же насекомых, вредных благодаря кислоте, которой они обладают. Наоборот, когда жаба пытается схватить дождевого червя, но это ей не удается, то повторение попыток в обычных условиях может помочь ей все же завладеть пищей»9.