УДК 7(075.8) ББК 85.1О0.62к73 5 страница

Что же особое в этой связи мы наблюдаем? Особое заключа­ется г том, что связь эта является не связью по однородности, не связью по сосуществованию. Связь эта является связью особой природы. Деятельность других людей — вот что соединяет между собой первое и второе. Для того чтобы поддержание огня могло привести к удовлетворению существенной потребности, необходи­мо, чтобы была произведена другими людьми какая-то другая часть деятельности — поимка животного, мясо которого и может быть переработано на данном огне. Если этот второй процесс не существует, то тогда и первый процесс не может привести к удовлетворению какой бы то ни было потребности, и лишится своего смысла.

Такого рода деятельность, которую я сейчас описал, мы нигде не встречаем и не можем встретить в животном мире. Она может возникнуть, как вы сами понимаете, только при одном условии — при наличии деятельности совместной. Только в случае обще­ственной жизни, в условиях жизни человека в обществе других людей.

Как же обозначить теперь этот новый процесс, характеризую­щийся этими особыми чертами? Мы видели, и я прошлый раз особенно это подчеркивал, что всякий раз, когда мы наблюдаем какой-то процесс у животного, то всегда то, на что направлен процесс,— предмет, на который он направлен, и является вместе с тем тем, что побуждает деятельности т. е. то, что мы условились обозначать термином мотив. Животное направляется по линии распространения звуковой волны. На что направлена деятель­ность животного? На источник звука. А что приводит, включает, побуждает этот процесс? Это само звучащее тело, это источник звука. То и другое здесь совпадает. Чем же характерно строение этого нового процесса, который появляется на основе возникнове­ния трудовой деятельности? Особое в этом процессе заключается в том, что теперь предмет, на который направлен процесс, не есть то, что само по себе побуждает деятельность. Нужен не огонь, нужно не непосредственно тепло. Огонь поддерживается потому, что он необходим для чего-то другого, потому что он находится в отношении к чему-то другому, в данном случае к пищевому веществу, или еще точнее и правильнее было бы сказать: огонь потому вызывает деятельность по отношению к себе, деятельность поддержания в данном случае огня, что другой человек обеспечи­вает возможность его использования в качестве способа обра­ботки пищи. Таким образом, то новое, что здесь появляется, заключается в том, что побуждающее—мотив и предмет, на который направляется деятельность, теперь не совпадают между собой. Что в нашем примере может считаться мотивом всего процесса, побуждающим его? Это пища. Это то, что отвечает какой-то важнейшей потребности. Но совпадают ли пища и огонь между собой? Нет, они связаны между собой некими отношения­ми, но они не совпадают между собой. Какие же это отношения? В чем они конкретно выражаются? Мы уже говорили: они конкретно выражаются в деятельности другого человека, в отно­шении субъекта данной деятельности к субъекту какой-то другой деятельности, к деятельности в данном примере охотника. Какое же это отношение? Естественная связь или это есть общественная связь? Это есть общественная связь. В какой форме она теперь выступает? В форме деятельности других людей.

Наконец, поставим последний вопрос, который возникает в связи с рассматриваемым нами процессом. Как же возможна деятельность по отношению к предмету, который сам по себе не является тем, что может побуждать мою деятельность? Ясно, конечно» что такая деятельность возможна только в том случае, если как-то отражается, если как-то воспринимается то отноше-

ние, та связь, которая существует между предметом моей деятельности и тем, что может побуждать меня действовать. Значит, нужно -допустить, что такая деятельность необходимо предполагает отражение отношений, которые связывают предмет деятельности и мотив ее. Нужно» чтобы предмет, на который направлена моя деятельность, был бы схвачен, отображен в своих отношениях и связях с тем, что способно побудить меня к действию, с мотивом.

Проще и короче можно было бы сказать так: необходимо, чтобы предмет деятельности был осознан, т. е. отражен в изве­стном объективном отношении его, в данном случае общественном отношении к предмету моей потребности. Предмет такой деятель­ности правильно было бы назвать целью, подчеркивая этим словом, что мы имеем дело теперь не с инстинктивным предметом, а с сознательным предметом, т. е. с целью. Придется тогда, по-видимому, обозначить как-то иначе и весь этот процесс, направленный на сознательную цель. В сущности деятельность, т. е, то, что ведет к удовлетворению потребности, выросла. Она теперь, как видно из разобранного примера, предполагает не только действия только отдельно взятого человека, но и действия его в условиях деятельности других людей, т. е. предполагает некоторую совместную деятельность. Нужно найти название для той единицы, которая вычленилась из того процесса, который удовлетворяет потребность, и обозначить эту выделившуюся единицу. Это то, что мы называем действием. Как же определить что такое действие? Действие, с которым мы впервые встречаемся действительно только у человека, есть процесс, который направлен на сознательную цель. Особенность этого процесса заключается в том, что сознательная цель, т. е. то> на что направлен процесс, может не совпадать и не совпадает с тем, что удовлетворяет потребность, с тем, что побуждает деятельность в целом. Позвольте привести пример, уже теперь оставив наш исторический материал в стороне,— пример уже вообще из деятельности человека, хотя бы и современного, чтобы показать различие между деятельностью и действием. Мы наблюдаем человека, который читает книгу. Мы знаем, что это учебник, книга, которую необходимо прочитать для подготовки к экзамену. К чему стремится этот процесс, который мы наблюдаем? Его предмет — содержание книги. Результат этого процесса — усвоение содержа­ния книги. Спрашивается: что жет этот процесс побуждается именно содержанием книги? Это неизвестно. Надо подойти к нему ближе. Может случиться так, что то, что заставляет читать книгу, вовсе не есть само содержание книги. Давайте произведем такой опыт: скажем этому человеку, что экзамен, к которому он готовится, отменен вовсе и никогда этого экзамена ему в жизни держать не случится. Что может произойти? Два разных случая. В одном случае человек захлопнет книжку и займется другим делом. Что это чтение книжки в данном случае представляет собой? Была ли это деятельность? Нет, деятельностью, по-

видимому, оно не было. Потому что признаком деятельности является совпадение предмета и мотива. По-видимому, как только мы сняли мотив, так предмет действия перестал существовать, действие распалось.

Но мы можем себе представить и другой случай: вы говорите такому человеку, что читать эту книгу не нужно, чтобы осуще­ствить свое намерение — сдать экзамен. Хорошо, очень приятно об этом слышать, скажет читающий, и продолжает читать. Спросим его, почему он продолжает читать? Потому что ему интересна сама книга. Предмет его действия совпадает с тем, что побуждает деятельность. Что это — действие или деятельность? Деятель­ность. Я потому привел этот пример, немножко искусственный, потому что в нем ясно видно, что когда мы ведем психологический анализ процесса, то никогда нельзя судить по внешнему виду и объективному результату, с чем мы имеем чело. Нужно всегда рассматривать этот процесс раньше со стороны психологической. Чтение книги с внешней стороны в обоих случаях представляет собой одинаковый процесс, но вы видите все различие между ними, когда вы ставите вопрос о мотивации этого процесса, о том, что побуждает человека действовать, о том, как отражаются соответствующие связи и отношения в сознании человека, как осознается, иначе говоря, этот процесс.

Итак, позвольте мне резюмировать. Вместе с появлением труда мы наблюдаем выделение в деятельности особой ее единицы — действия, направленного на сознательную цель. Такое выделение возможно именно потому, что переход к процессу труда обозначает собой вместе с тем переход человека к совместной деятельности, к коллективной деятельности, К этому следует прибавить, подчеркнув это обстоятельство, хотя оно должно быть предметом специального рассмотрения и мы действительно будем это отдельно рассматривать, чтЪ в ходе развития и усложнения процесса то, что побуждает человека действовать, что не совпадает с предметом, на который направлено данное конкретное его действие, вовсе не является отвечающим его естественным жизненным потребностям, как, например, потребности в пище. Этот тип связи с природой, этот тип, т. е, общественный способ осуществления своей жизни, общественной формы жизни челове­ка, в своем развитии приводит к* следующему замечательному явлению: оказывается то, что может возникать первоначально и что первоначально исторически, по-видимому, возникает как цель действия, как то, на что направляется действие, но что не может побудить саму по себе деятельность, превращается в новый, человеческого типа мотив. Возникает новая потребность, так как теперь побуждающими деятельность человека все более становятся моменты, которые не отвечают примитивным, биологи­ческим, жизненным потребностям, но которые отвечают некото­рым новым, специфически человеческим, общественным по своей природе потребностям. Сам общественный способ удовлетворения элементарных потребностей порождает в ходе развития, делает

необходимым появление в ходе развития новых, высших человече­ских потребностей. Происходит как бы процесс, который образно можно было бы выразить так: мотив, отделенный от цели, как бы приходит на известной ступени развития данного процесса к самой цели. .

Пример, который я приводил с чтением книги,— пример наивный и очень простой —,как раз может быть использован для того, чтобы показать этот переход, описать его. Вы принимаетесь за дело потому, что вы движимы каким-то посторонним, вне данного действия лежащим мотивом, но вы осуществляете действие и может так случиться,- и так случается, что в ходе самого действия вы замечаете, что вы начинаете действовать уже не потому, что внешний мотив побуждает вас это делать, но потому, что теперь сам предмет, на который направлено действие, оказывается заинтересовавшим или привлекающим вас. Вы начали читать книгу потому, что это нужно. Вы продолжаете чтение, потому что это интересно. Вот, собственно, как можно было бы проще всего описать это изменение.

Таким образом, необходимость, которой подчиняются не только отдельные действия, но и деятельность человека, превра­щается из необходимости только биологической в необходимость, которую можно было бы назвать необходимостью общественной. Так общественная, а не биологическая необходимость становится законом, подчиняющим себе деятельность человека. И если по отношению к животному мы говорим о том, что верховным законом деятельности животного является то, что она происходит в пределах инстинкта, т. е. отвечает биологическим потребностям, то по отношению к человеку мы можем говорить, что верховным законом является деятельность, подчиненная общественной не­обходимости, а не необходимости биологической, хотя, конечно, никогда и ни при каких условиях жизнь человека не может протекать без того, чтобы его биологические потребности тоже не были удовлетворены.

Итак, прежде всего то новое, что мы находим в деятельности человека и что появляется в связи с переходом к труду, есть та своеобразная специфическая человеческая единица деятельности, которую мы обозначили словом действие и которая представляет собой процесс, не подчиненный цели, В связи с появлением действия, как я кратко об этом уже сказал, изменяется в дальней­шем развитии и характеристика самой деятельности человека в ее целом. Она направляется теперь не только по отношению к предметам, непосредственно удовлетворяющим инстинктивные биологические потребности, но сама она приобретает обще­ственный характер. Общественные по своей природе мотивы становятся господствующими. Возникают человеческие, обще­ственные по своей природе потребности. Изменяются и другие процессы, которые мы находим в сложной, развитой деятельности. Меняется прежде всего то содержание деятельности, которое мы выделяли и описывали как операцию, как способ действия,

т. е. изменяется то содержание процесса, которое относится к условиям, в которых происходит процесс. В чем же заключается это изменение условий? Оно заключается прежде всего в том, что возникает орудие. Способ человеческого действия характерен тем, что действия осуществляются с помощью орудий. Что же такое орудие? Средства или орудия труда, говорит Маркс, есть предмет или комплекс предметов, которые рабочий помещает между собой и предметом труда и которые служат для него в качестве проводника его воздействий на этот предмет3.

Орудия неотделимо связаны с трудом. Труд есть деятельность с помощью орудия, посредством орудий. Именно поэтому первые и настоящие орудия мы встречаем только у человека. По отношению к животному можно говорить лишь о зачаточной форме орудия, но нужно при этом всегда помнить, что эти зачаточные формы качественно отличаются от развитой формы орудия, т. е, от собственно орудия. Палка, с помощью которой действует обезьяна, и палка, с помощью которой осуществляются трудовые действия человека,— это совсем разные по своей природе вещи. Чем же отличается настоящее орудие от палки или какого-нибудь другого предмета, употребляемого животным? Как выступает практически предмет, называемый нами орудием? Он всегда выступает как носитель известного способа действий. Молоток, когда мы его рассматриваем в качестве орудия,— это не просто два соединенных между собой механических предмета: предмет, который мы называем рукояткой, и предмет, который мы называем собственно молотком. Это не просто физическая вещь, имеющая определенную форму. Это, кроме того, вещь, которая имеет свой способ употребления. Молоток есть вещь, с помощью которой производятся соответствующие операции. Значит, в са­мом орудии всегда как бы оформлен материально какой-то способ действия, какой-то способ употребления этого предмета, И это-то именно и делает орудие орудием. Спрашивается: относится ли эта правило одинаково к палке, которую использует человекопо­добная обезьяна для доставания банана, и к орудию! которое употребляет человек в процессе своих трудовых производственных действий? В самом общем смысле, если не рассматривать подробнее этого вопроса, и там и здесь мы находим способ. Что такое палка, которую употребляет обезьяна? Это прежде всего способ приближения к себе пищи, банана. Равно как я уже говорил, что всякое человеческое орудие несет в себе тоже известный способ, в материальной форме представляет некий способ действия. Но вместе с этим общим, что объединяет палку обезьяны и человеческое орудие, имеется и качественное различие между ними, различие весьма существенное. И это различие заключается вот в чем: орудие человека несет в себе не случайно определяемые данными обстоятельствами способы его употребле-

3 См+: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С, 190.

ния, но общественно выработанный способ, общественно вырабо­танный прием. Когда животное оказывается в положении,

подсказывающем использование палки, то животное способно, как вы видели, употребить и палку в качестве средства приближения к себе плода. Но вот теперь изменилась ситуация, Плод попал в руки обезьяне, или он вовсе унесен из поля действия животного человеком, или как-то еще иначе изменились обстоятельства действия. Продолжает ли палка для животного выступать как известный способ действия, закрепляется ли этот случайно возникший способ ее употребления за данным предметом? Наблюдения показывают, что так не происходит никогда. Только в тот момент, когда животное оказывается в положении, требующем употребления палки, палка начинает выполнять роль этого предмета — способа действия- Как только изменяется ситуация, палка превращается снова в некий безразличный предмет. За ним не закрепляется никакой способ действия. Палка не становится носителем этого способа действия. Тем самым она не становится действительным орудием. Поэтому животное не изготовляет орудий, поэтому животное не хранит орудий. Другое мы наблюдаем у человека. Человеческое орудие—это то, что изготовляется, это то, что сохраняется и хранит способ действия с этим орудием. Поэтому произвело бы странное на всех нас впечатление изображение, например, обезьяны, прогуливающейся вместе со своей палкой, но никто бы не удивился, если бы художник, воображая себе первобытного человека, изобразил бы его идущим и держащим в руках некое первобытное примитивное орудие.

Итак, в человеческом, т. е* подлинном, орудии мы наблюдаем прежде всего, что оно является носителем известного способа действия, и при этом общественного способа действия, т. е. выра­ботанного в совместной деятельности людей. Этот способ именно потому, что он является способом не индивидуальным и не случайно вырабатывающимся в той или другой ситуации, является способом вместе с тем осознаваемым, т, е. отраженным в психике человека и поэтому связывающимся для человека с данным предметом. Только при этом условии возможно то, что на самом деле мы и наблюдаем, а именно хранение орудия, изготовление орудия, т. е. возможно, чтобы изготовление орудия, чтобы носитель способа действия был бы той целью, на которую направлено действие человека. Орудие осознается в его связи с действием как способ действия. Именно поэтому орудие может стать целью, на которую направлено само действие, орудие может быть изготовлено, произведено. Но когда мы говорим об осознании орудия, отражении орудия в его связи с действием, то тем самым мы говорим и о том, что всякий способ употребления этой вещи, способ, которым осуществляется действие и который материально выражен в орудии, является предметом тоже отражения, предметом сознания. Значит, возникает осознание

способа действия, т. е. тоже возникает нечто неизвестное животным, не наблюдаемое никогда в животном мире.

В чем выражается это? Выражается это в том, что впервые у человека мы находим возможность действительного подготовле­ния своих действий. Таким образом, впервые у человека то разделение фазы подготовления и фазы осуществления, которое обнаруживает себя уже у обезьяны, вообще у высших животных, и которое сообщает их поведению характер интеллектуального поведения, это намечающееся разделение фаз у человека осуществляется. Человек может действовать, подготавливая свое действие. И опять-таки самым простым примером такого действия является действие изготовления орудия. Собственна изготовление орудия и есть не что иное, как первая подготовительная фаза действия, приобретшая характер самостоятельного, отдельного действия, представляющего определенную цель, Именно этот раскол, разрыв, разделение прежде всегда связанных друг с другом фаз — фазы подготовления и фазы осуществления — и составляет ту особенность, которая характеризует человеческое интеллектуальное действие и которая является началом, исходным моментом развития человеческого в точном смысле этого слова мышления.

Употребление орудий, изготовление орудий не только ведет

к.осознанию способа своего, т. е, общественного, действия. Вместе с тем употребление орудий является предпосылкой, условием осознания и предмета воздействия с помощью этого орудия. Орудие приспосабливается к предмету действия. Молоток несет в себе не только способ, каким осуществляется действие заколачивания, разбивания и т. д. Он в своих объективных свойствах обязательно должен отразить и свойства предмета, на который направлено это действие. Может ли орудие, приспо­собленное для действия в отношении к предмету малого размера, быть большим? Нет, потому что оно должно быть в соответствии с объективными свойствами этого предмета, оно отражает объективно в своих свойствах свойство того предмета, на который данное орудие воздействует. Значит, в орудии в наглядной, чувственной, я бы сказал осязаемой, форме выступает не только способ моего действия, но и свойства того предмета, на который направлено мое действие. Наконец, последнее: орудия сталкива­ются не с одним единичным предметом. Орудия мы употребляем по отношению, ко многим предметам окружающего нас мира. Одно и то же орудие направляется то на один, то на другой предмет. Оно как бы подвергает испытанию своим действием свойства этого предмета и соединяет между собой эти предметы, обобщает, объединяет их, причем объединяет их по чисто объективным, независящим от нашего отношения к данному предмету свой­ствам, которые испытываются самим действием орудия. Молот, способный расколоть один предмет, другой и третий, оказывается бессильным перед четвертым. Он выделяется в данном случае по свойствам своей упругости, прочности в другую категорию, чем

все те предметы, которые уступают действию данного моего орудия. Вот почему Маркс называет человеческие орудия первым настоящим обобщением, первой настоящей абстракцией, т. е. пер­вым настоящим отвлечением отдельных свойств и их осознания в предметах4. Это есть, как вы видите, опять материальная, чувственно воспринимаемая форма, в которой представляются в психике человека объективные свойства окружающего человека предметного мира.

Вы видите, что таким образом в новом типе деятельности человека, который отвечает новому типу жизни человека, его общественной и трудовой жизни, создаются все предпосылки для того, чтобы изменился тип отражения действительности. Вы видите, что условия, создаваемые этими новыми процессами, таковы, что они делают возможным и необходимым ртражение. действительности, в которой живет человек, не в такой форме, какую мы наблюдаем у животных, неотделимо от самого действия животного, от отношения животного к этим предметам, неотдели­мо от инстинктов этих животных, но, наоборот, предполагает отражение предметного мира, окружающего человека, в его объективных, независимых от потребностей человека и от его инстинктов свойствах. Уже орудие является тем предметом, который выступает для сознания человека в своей устойчивой характеристике. Орудие остается орудием для человека и тогда, когда непосредственная потребность в этом орудии уже не испытывается им. Пища, которая добывается теперь человеком не для себя, добывается не одиноким, не изолированным человеком и не стадом людей, где каждый действует, удовлетворяя свою потребность, но пища, которая выступает в качестве предмета совместного, общественного действия людей, тоже теперь высту­пает независимо от участия колеблющихся потребностей каждого отдельного человека. Фиксируется общественный способ добыва­ния пищи. Этот способ осознается. Осознавая этот способ, люди осознают и предмет, который они добывают данным способом. Осознается пища в ее устойчивых питательных свойствах. Человек не уничтожает поэтому расточительно пищу, которую он находит в природе, но способен собирать ее, сохранять, относится к пище как к пище, независимо от того, испытывает он в данный момент голод или нет, Его отношение к данному предмету отделяется от самого предмета.

Таким образом создаются условия, делающие необходимым такое отражение действительности, которое способно выделить эту действительность в ее устойчивых объективных свойствах и каче­ствах. Но должно быть нечто, что позволяет действительно родиться этой форме отражения. Должны возникнуть условия, которые не только сделают необходимым такое отражение, но которые позволят реально осуществиться этому отражению. Потому что чувственного, сенсорного отражения, отражения,

4 См.: Маркс Я., Энгельс Ф. Соч. Г. 23. С, 188—197. 62

полностью исчерпывающего себя, полностью укладывающегося в переживания чувственные, в ощущения, в чувственный образ и т, п., здесь недостаточно. Должна соответственно с изменением деятельности измениться и форма отражения. Должно возникнуть то, что мы называем человеческим сознанием. Для возникновения человеческого сознания уже недостаточно чувственности, чув­ственных форм отражения действительности. Для того чтобы возникло сознание, необходимо, чтобы возникла особая форма отражения, форма отражения, связанная с появлением языка и речи.

<кЯзык,— говорит Маркс,— так же древен, как и сознание; язык есть практическое, существующее и для других людей и лишь тем самым существующее также и для меня самого, действитель­ное сознание, и, подобно сознанию, язык возникает лишь из потребности, нз настоятельной необходимости общения с другими людьми»5.

В этих словах Маркс ясно подчеркивает две главнейшие мысли. Во-первых, что сознание возникает вместе с языком, что сознание начинает существовать тогда и там, где и когда начинает существовать язык. Что язык, иначе говоря, и есть реальная форма человеческого сознания, есть реальное сознание человека. Во-вторых, что язык, как и само сознание, возникает в силу того, что человек вступает в сношения с другими людьми. Таким образом, возникновение языка и сознания людей опять-таки связа­но с переходом к труду, с возникновением и развитием труда, который, как я уже говорил, характеризуется не только тем, что человек вступает в отношения к природе, воздействуя на нее с помощью орудий труда, но также характеризуется этот процесс и тем, что человек вступает в отношения к другим людям и это становится определяющим его отношение к природе.

Перед нами и стоит теперь новая специальная задача, новая специальная тема. Это вопрос о возникновении и природе человеческой речи и о значении речи, о связи речи с сознанием человека и его мышлением. Речь вместе с трудом является необходимым условием возникновения человеческого сознания. Труд и речь — таковы те два главнейших условия, которые подчеркивает и Энгельс, говоря о процессе перехода от животного к человеку. Речь возникает из потребности общения человека с человеком, из потребности, как говорит Энгельс, сказать что-то другому. Значит ли, однако, это, что, рассматривая вопрос о человеческой речи и ее возникновении, о ее сущности, нам достаточно исходить только из того, что у людей в процессе труда возникает потребность? Можно ли рассуждать так, что труд порождает потребность в общении, потребность в речи? Эта потребность вызывает к жизни появление речи с помощью языка; язык, речь позволяют оформиться человеческому сознанию? Нет,

5 Моры Л.. Знммх Ф, Соч. Т. 3. С. 29.

так, по-видимому, рассуждать нельзя. Это было бы, наверное, упрощение сути дела. Объяснение происхождения речи и языка из процесса труда и вместе с ним, говорит далее Энгельс, является единственно верным. Общение является тем моментом труда, который делает необходимым речь, но сама речь возникает в связи непосредственно с самим трудом и поэтому сама становится единственно возможной только в трудовом процессе6.

Не нужно думать, что люди вступают в общение друг с другом только в форме речи, в форме специальных действий, которые направлены на то, чтобы передать что-то другому человеку, чтобы указать на что-то другому человеку, побудить его к действию и т. д. Так возникшую речь пришлось бы рассматривать как речь приобретенную. Это всегда плохой способ рассмотрения, потому что изобретение и возможность изобретения являются всегда результатом чего-то в большей степени и прежде всего, а не причиной. Теории, изображающие возникновение речи как результат изобретения человеком этого сгтособа общения с други­ми людьми,- являются теориями наивными и неверными по существу. Нужно понять возникновение речи как продукт разделения прежде единого процесса, связывающего человека с человеком. А это есть процесс труда, это трудовые совместные действия людей. Вот развитие этих совместных трудовых действий людей, приводящих к их специализации, к разделению, и приводит к возникновению специальных действий, которые уже являются не трудовыми, не практическими действиями человека, а теми своеобразными действиями; которые мы называем действиями речевыми. Таким образом, речь сама постепенно выделяется из процесса труда.

Как происходит это выделение? Эта специализация каких-то действий, которые теперь уже не являются действиями трудовыми, а являются какими-то специальными действиями, выполняющими только одну функцию — воздействовать на другого человека, т. е. являются действиями речевыми? Современная история развития языка, представленная особенно в работах акад. Н. Я. Марра и его школь указывает, что древнейшей формой речи была так называемая комплексная, т. е. нерасчлененная кинетиче­ская, речь. Значит, это была речь с помощью не звуков, но с помощью движений- И при этом с помощью движений, которые на заре возникновения этой речи представляют собой движения совпадающие, очень близкие к реальным трудовым движениям человека.

Рабочее движение и движение, служащее воздействию на другого человека в условиях совместной деятельности людей, первоначально совпадали. Здесь действительно комплекс не только в том смысле, что в этой речи нельзя выделить отдельных частей речи, отдельных единиц предложения, но она является

* См.: Маркс К., Энгельс Ф, Соч. Т. 20. С. 486—499. 64

комплексной,- объединенной еще и потому, что такое действие непосредственно еще обнаруживает свою связь с действием производственным, с действием трудовым. Когда человек обращает свое усилие на какое-нибудь действие, которое должно быть произведено в процессе общественного труда, когда, например, человек прилагагет свое усилие к тому, чтобы сдвинуть со своего пути, убрать с пути своего действия некое препятствие, то в условиях совместной деятельности людей, как легко это понять, действие, направленное на предмет, т. е. трудовое действие, может служить вместе с тем указанием другому человеку, принимающему участие в этом процессе, на необходи­мость совершения этого действия, может побудить другого человека к соответствующему участию в этом действии.

Какие же две функции выполняет в условиях совместной деятельности людей то или другое мое трудовое действие? Одна функция — это воздействие на предмет, это функция трудовая непосредственно. Другая функция — воздействие на других лю­дей. Действуя по отношению к какому-нибудь предмету труда, я тем самым косвенно воздействую и на других людей. Но вот теперь представьте себе, что действие мое, отдельное воздействие невозможно, и опыт подсказывает, что оно неосуществимо, но опыт же подсказывает мне, что, пытаясь действовать, я привлекаю к этому действию других участников трудового процесса, которые и выполняют совместно со мной данное действие. Что же тогда происходит естественно? Тогда естественно происходит следую­щее: я не произвожу собственно последнего усилия, приводящего мое движение в рабочее движение, а ограничиваюсь только тем, что сохраняю ту часть его, то содержание его, какое воспринима­ется другим человеком. Я сохраняю все свои движения, но не произвожу действия. Получается, что мои движения отделяются от действия. А что такое движение, отделенное от действия? Это жест. Как можно определить жест? Жест и нельзя, конечно, иначе определить, как движение, которое отделено от реального, вносящего реальные изменения в предмет действия. Жест есть движение отдельное, отчужденное от действия. Когда я произвожу это действие со стаканом, то я произвожу собственно не действие, а жест, т. е. я организую свое действие так, что оно приобретает какое-то содержание действия бросания стакана на пол, но на самом деле стакан не брошен, действие не произведено, Я произвел только жест. Когда я не знаю языка, на котором вы говорите, но хочу вам показать, что нужно бросить, то я и посту­паю таким образом: я изображаю действие, но не произвожу его. Жест угрозы, жест привлечения к себе — словом, вся система таких естественных, не символических, не переработанных техни­чески жестов и представляет собой до сих пор не что иное, как движение, какие-то действия, отделенные от самого действия. Поэтому первая ступень в развитии собственно человеческой речи, впервые выделившаяся из реальных производственных трудовых действий, и представляет собой не что иное, как речь кинетиче-