ГОТТЕНТОТСКАЯ КОСМОГОНИЯ

Человеку грешно гордиться,

Человека ничтожна сила,

Над землею когда‑то птица

Человека сильней царила.

По утрам выходила рано

К берегам крутым океана

И глотала целые скалы,

Острова целиком глотала.

А священными вечерами,

Над багряными облаками

Поднимая голову, пела,

Пела Богу про Божье дело.

А ногами чертила знаки,

Те, что знают в подземном мраке,

Все, что будет, и все, что было,

На песке ногами чертила.

И была она так прекрасна,

Так чертила, пела согласно,

Что решила с Богом сравниться

Неразумная эта птица.

Бог, который весь мир расчислил,

Угадал ее злые мысли

И обрек ее на несчастье,

Разорвал ее на две части.

И из верхней части, что пела,

Пела Богу про Божье дело,

Родились на свет готтентоты

И поют, поют без заботы.

А из нижней, чертившей знаки,

Те, что знают в подземном мраке,

Появились на свет бушмены,

Украшают знаками стены.

А те перья, что улетели

Далеко в океан, доселе

К нам плывут, как белые люди,

И когда их довольно будет,

Вновь срастутся былые части

И опять изведают счастье,

В белых перьях большая птица

На своей земле воцарится.

1918

ДАГОМЕЯ

Царь сказал своему полководцу: «Могучий,

Ты высок, точно слон дагомейских лесов.

Но ты все‑таки ниже торжественной кучи

Отсеченных тобой человечьих голов.

И как доблесть твоя, о испытанный воин,

Так и милость моя не имеет конца.

Видишь солнце над морем? Ступай! Ты достоин

Быть слугой моего золотого отца».

Барабаны забили, защелкали бубны,

Преклоненные люди завыли вокруг,

Амазонки запели протяжно, и трубный

Прокатился по морю от берега звук.

Полководец царю поклонился в молчаньи

И с утеса в бурливую воду прыгнул,

И тонул он в воде, а казалось – в сияньи

Золотого закатного солнца тонул.

Оглушали его барабаны и крики,

Ослепляли соленые брызги волны,

Он исчез. И блистало лицо у владыки,

Точно черное солнце подземной страны.

1918

НИГЕР

Я на карте моей под ненужною сеткой

Сочиненных для скуки долгот и широт

Замечаю, как что‑то чернеющей веткой,

Виноградной оброненной веткой ползет.

А вокруг города, точно горсть виноградин,

Это – Бусса, и Гомба, и царь Тимбукту.

Самый звук этих слов мне, как солнце, отраден,

Точно бой барабанов, он будит мечту.

Но не верю, не верю я, справлюсь по книге.

Ведь должна же граница и тупости быть!

Да, написано Нигер… О царственный Нигер,

Вот как люди посмели тебя оскорбить!

Ты торжественным морем течешь по Судану,

Ты сражаешься с хищною стаей песков,

И когда приближаешься ты к океану,

С середины твоей не видать берегов.

Бегемотов твоих розоватые рыла

Точно сваи незримого чудо‑моста,

И винты пароходов твои крокодилы

Разбивают могучим ударом хвоста.

Я тебе, о мой Нигер, готовлю другую,

Небывалую карту, отраду для глаз,

Я широкою лентой парчу золотую

Положу на зеленый и нежный атлас.

Снизу слева кровавые лягут рубины,

Это – край металлических странных богов.

Кто зарыл их в угрюмых ущельях Бенины

Меж слоновьих клыков и людских черепов?

Дальше справа, где рощи густые Сокото,

На атлас положу я большой изумруд.

Здесь богаты деревни, привольна охота,

Здесь свободные люди, как птицы, поют.

Дальше бледный опал, прихотливо мерцая

Затаенным в нем красным и синим огнем,

Мне так сладко напомнит равнины Сонгаи

И султана сонгайского глиняный дом.

И жемчужиной дивной, конечно, означен

Будет город сияющих крыш, Тимбукту,

Над которым и коршун кричит, озадачен,

Видя в сердце пустыни мимозы в цвету,

Видя девушек смуглых и гибких, как лозы,

Чье дыханье пьяней бальзамических смол,

И фонтаны в садах, и кровавые розы,

Что венчают вождей поэтических школ.

Сердце Африки пенья полно и пыланья,

И я знаю, что, если мы видим порой

Сны, которым найти не умеем названья,

Это ветер приносит их, Африка, твой!

1918