Глава II. Как обычно после лета, втянуться в школьную жизнь было нелегко

Как обычно после лета, втянуться в школьную жизнь было нелегко. Казалось, все ребята – это горошины разного размера, которые трясут и просеивают сквозь сито. В первые недели привыкаешь к новым учебникам, к новому расписанию, новым лицам. Потом в один прекрасный день все встает на место, и ты точно знаешь, где тебе положено быть и что делать в каждый из дней недели с восьми тридцати до последнего звонка в три часа дня.

Сито сделало свое дело – все теперь делились на друзей, врагов и серединок на половинку. Оказалось, у Тома в этом году врагов меньше, а серединок на половинку больше. Трое ребят ему нравились особенно – их вполне можно пригласить к себе домой, вместе заняться детской железной дорогой и строительством игрушечных ракет или сходить к ним.

Появился у него и настоящий друг, и это многое изменило в жизни Тома. Питу Каммингсу не страшно доверить самое важное, самое сокровенное. В школе он был новенький. Четырнадцать лет, худощав, лицо заостренное, по всем предметам дела у него шли блестяще. Подыгрывать учителям он и не думал. Наоборот, был не прочь повольничать и отколоть какой‑нибудь номер, и это, естественно, навлекало на него учительский гнев. Но у Пита был хорошо подвешен язык, и ему всегда удавалось выкрутиться.

Том и сам не заметил, как рассказал Питу о прадедушке, духах и укладке призраков. Пит выслушал его без тени улыбки и, когда Том кончил, сказал:

– Плохо, что мы не знаем, куда девались все укладки. А то выкрали бы их обратно.

– Выкрали? – ошарашенно переспросил Том.

– Ну вообще‑то это не кража. Просто возвращение прежнему владельцу. В государственном масштабе такое делается постоянно – возьми территории, произведения искусства. А крестоносцы и святая земля? Ведь сколько лет кровь рекой текла! А из‑за чего?

– Пит, когда ты говоришь, все вроде бы логично. Но я даже не знаю, куда девались эти укладки. Может, их уничтожили. Ведь дело было пятьдесят, а то и сто лет назад.

– Давай спросим мистера Майлса, может, он что‑то об этом слышал.

Мистер Майлс преподавал у них общественные науки.

– Смеешься, что ли? Он и так ко мне цепляется. И потом – он же ненавидит индейцев. Да и откуда ему знать про укладки? Только по учебнику нас и учит.

Об этом разговоре Том вскоре позабыл, но разве мог он забыть рассказ прадедушки о поисках своего духа? Втайне от всех он пытался голодать и бодрствовать по ночам. Это оказалось не просто. Приходилось делать вид, что он поужинал у товарища. Под урчание в пустом желудке он забирался в постель, но сон отгонял, ждал, когда улягутся родители и в доме наступит тишина. Потом на цыпочках крался по коридору и, подставив стул, залезал на чердак.

Это было самое высокое место в доме, да и удобным его никак не назовешь, значит, для испытания вполне подходит, так считал Том. Он сидел на балочном перекрытии и отчаянно боролся со сном – ведь если свалиться с балки, можно проломить потолок и оказаться на полу в коридоре. Тьма стояла кромешная, иногда ему казалось, что он слепнет. Когда сияла луна, он видел лишь легкое мерцание сквозь вентиляционные башенки на краю крыши. Но стоило луне скрыться, все погружалось во мрак. И при этом – могильная тишина. Наверху не было слышно пи шелеста печного вентилятора, ни урчания холодильника.

Так Том терзал себя три ночи подряд, но привело это лишь к тому, что он заснул на уроке французского да подхватил простуду – чердак ведь не отапливался. Питу он ничего рассказывать не стал – не хотел выставляться дураком.

К концу октября девятый класс отправился на первую экскурсию. Они изучали колонизацию Альберты, и всем классом поехали в Музей провинции Альберта посмотреть галерею пионеров[2]. Было шумно и весело, да и экспонаты оказались интересные. У входа в галерею были выставлены викторианские[3]музыкальные ящики, патефоны и «механические оркестры» начала двадцатых годов. Гид показала, как работают некоторые из них, и все девочки заткнули руками уши и завизжали – музыкальные ящики издавали жуткие, скрежещущие звуки. Мальчики внимали им не долго – за углом размещалась большая выставка старинных автомашин.

Скоро мистер Майлс стал всех созывать, и они с топотом понеслись вниз по мраморным ступеням. Внизу Пит ткнул Тома под ребра.

– Кончай пихаться, – проворчал Том и беззлобно дал Питу сдачи.

– При чем тут пихаться? Смотри. – Он показал на большой сводчатый проход у основания лестницы, ведущий в другую галерею. Над входом крупными современными буквами было написано:

«КУЛЬТУРА ЧЕРНОНОГИХ».

– Ты там был?

– Нет. А ты?

– Нет еще. Пошли посмотрим?

– Пошли. А то целый день – всякие штуковины из ранне‑колониального периода.

– Реликвии.

– Так давай поглядим на реликвии моего народа. В конце концов, они сюда попали раньше.

И, пробежав по мраморному полу вестибюля, они юркнули под арку, а за ними другие мальчишки – после чинного хождения по залам всем хотелось размяться. Скоро по галерее черноногих слонялось человек десять мальчишек, восторженно охая при виде одежды вождей и воинов, вышивки на их сапогах и седлах. Кто‑то затеял игру в салки вокруг типи[4]в середине галереи, и вот уже один из парней завопил, а другой издал боевой клич и принялся отплясывать индейский танец по голливудскому образцу.

Том густо покраснел, отвернулся, отошел в дальний угол к шкафчику и сквозь запыленное стекло стал рассматривать экспонаты. Взгляд его лениво заскользил по надписям.

Скоро в галерею быстрой походкой вошел мистер Майлс, побранил мальчишек и велел им построиться – пора в автобус. Но Том даже не повернул головы. Будто загипнотизированный, он стоял и смотрел на покрытый пылью шкафчик.

– Пошли, Том. – Пит подтолкнул его локтем. – Эй, что с тобой? Заболел, что ли? Том!

Том обернулся и тупо посмотрел на Пита, будто видел его впервые в жизни. Потом моргнул и облизнул языком губы.

– Пит, посмотри сюда, в угол. Мне что, мерещится? Прочитай надпись.

– Опоздаем на автобус – мистер Майлс с нас шкуру сдерет. Ладно, ладно. Придумаю какое‑нибудь алиби. Ну, что ты здесь нашел?

Он взглянул туда, куда указывал трясущийся палец Тома: мимо пожелтевших фотографий, изображающих древние обряды, мимо пропылившихся красных мешочков – некоторые из них были развязаны и открывали глазу пеструю коллекцию из камешков, костей, ягод, трав и перьев.