Функции элементов выражения, а не сами элементы

4.1. Общая характеристика подхода

Многие общелингвистические течения двадцатого века можно упорядочить на шкале "функционализм — формализм" [Dirven, Fried 1987, XI]. В наибольшей степени типичен пражский функционализм, затем идет лондонский и только после этого голландский. Функционализм женевской школы, прототипично представленный Ш. Балли (с влиянием, оказанным на Теньера, Мартине и Хельбига в других странах), был довольно умерен­ным (самого Ф. де Соссюра к функционалистам не относят). По убыванию формалистичности идут: копенгагенская школа — де-скриптивизм — тагмемика.

Итак, функционализм является наследием структурализма. Он воплощает идею значимости в терминах "ролей". Исполните­лями этих ролей бывают: люди (тогда имеем коммуникативный функционализм) или части выражения (формальный функциона­лизм, воплощенный в различных формальных описаниях языка и речи).

С точки зрения коммуникативного функционализма, язык должен изучаться под углом зрения своей роли в человеческой

коммуникации и рассматриваться как система такой коммуника­ции, а не как бесконечное множество структурных описаний предложений. Главная функция языка— инструментальная: язык — инструмент речевого взаимодействия людей. Функциона­лист ориентируется на описание языка в терминах типов речевой деятельности и типов конструкций, используемых в ней, стремит­ся только констатировать взаимодействие синтаксиса, семантики и прагматики (в различных языках неодинаковое), не берясь что-либо предсказывать: функциональные теории занимаются систе­мами, а не реальным поведением; а в центре внимания находятся средства, используемые языками для указания на ситуации (и их участников) в дискурсе [Foley, Van Valin 1984, 15-25].

Для функционалиста же, описывающего формы языка, главным является "принцип противоположности", соотносящий функцию с объемом употребления языковых форм: "Функции языковых форм определяются объемом употребления этих форм. Поэтому и функция формы должна определяться в отношении к другим формам, употребляемым рядом с ней в данной семантиче­ской или синтаксической области" [Курилович 1962 а, 131-132]. Развернутую характеристику разновидности функционализма в рамках интерпретационного подхода см. [Бондарко 1987].

Где-то посередине можно поместить концепцию трехмер­ности пространства языка [Степанов 1985], в которой обе разно­видности функционализма объединяются для рассмотрения ис­следовательских парадигм в науках о человеке.

Итак [Mahmoudian 1979, 2]:

1. Языки рассматриваются как инструменты для выполне­
ния своих функций. Форма инструмента отражает эти функции,
подчиняясь их императивам. Языки структурированы так, чтобы
годиться на выполнение этих функций. Есть иерархия функций.
Главной является функция сообщения (коммуницирования), ле­
жащая в основе всех остальных функций.

2. Части сложных структур языка обладают различной
значимостью, важностью, предопределяемой функциями этих
частей.

Функционализм — форма объяснения, промежуточная ме­жду формулированием законов (подобных законам природы) и

pациональным культурологическим объяснением (традиционно

принятым для событий культуры). Иначе говоря, это компро­мисс между различными способами объяснения.

В функционализме сочетаются внешние и внутренние фак­торы развития научной теории. Это не только способ объясне­ния, но и способ организации научной деятельности, при кото­ром мирно сосуществуют различные научные дисциплины, обме­нивающиеся своими результатами, но не вмешивающиеся во внутренние дела друг друга [Requin 1987, 37]. При этом стремятся объяснить кажущуюся или действительную гармонию разных факторов в тех областях, в которых маловероятно предполагать преднамеренность.

В языкознании функциональное объяснение развивалось и в диахронических исследованиях (например, А. Мартине), и при описании синтаксической структуры (Т. Гивон, С. Куно и др.). Типичное функционалистское умозаключение выглядит так: А возникло и развивалось для того, чтобы В. Например, языки об­ладают свойством Р, потому что, если бы они им не обладали, то мы не могли бы: а) их выучить, б) планировать и продуцировать предложения эффективно и надежно, в) делать обычные сообще­ния [Crain, Fodor 1985, 94]. Так, фонемы дифференцированы в фонологическом пространстве для того, чтобы облегчить пони­мание; богатая система падежной маркировки объясняется через предназначение сделать так, чтобы язык мог передавать сообще­ние даже при свободном порядке слов; другие синтаксические структуры объясняются, скажем, как выполняющие определен­ное задание в разговоре и т. д.

Чтобы не постулировать причину после результата, функ­ционалист (в общем смысле слова: в биологии, социологии, лин­гвистике и т. д.) использует одну из следующих стратегий. Он объявляет функциональную связь результатом:

— естественного отбора; для языкознания такой подход малоправдоподобен: например, вряд ли справедливо сказать, что выживают только те организмы, которые обладают данным, а не иным репертуаром фонем;

— осознанного стремления человека к достижению целей;
однако это объяснение ограничивается теми случаями, когда,
например, мы избегаем употребления тех или иных слов;

— работы подсознания, поощрения одних вариантов и по­
давления других, когда человек регистрирует и последствия свое­
го непреднамеренного поведения, и преднамеренные свои дей­
ствия [Pateman 1987, 14].

Функциональный подход в грамматическом описании упрощает грамматику, делая ненужными многие искусственные формальные приемы (такие, как "деривационные ограничения", фильтры на поверхностную структуру и т. п.). Существуют лишь принципы восприятия и межличностного взаимодействия, рабо­тающие даже за пределами языка. Эти прагматические факторы служат аргументами в пользу того или иного устройства грамма­тики, представляющей структуру в терминах "функций". При та­ком "интегральном" подходе каждый элемент описания выполня­ет определенные функции в рамках системы языка.

В грамматике описываются не только допустимые предло­жений данного языка и отношения между ними, но и выбор из числа семантически эквивалентных предложений, т. е. выбор аль­тернативных поверхностных реализаций одной и той же исход­ной структуры [Sugioka, Faarlund 1980, 311]. Такой функциональ­ный синтаксис предполагает предварительно выполненное фор­мальное описание. При этом существенен фактор интерпретатив-ности теории. В рамках неинтерпретативного функционализма описание состоит в констатации того, какие факультативные трансформации запрещены в конкретном контексте и/или ситуа­ции. В интерпретационном функционализме констатация — ука­зание контекстов и/или ситуаций, в которые может включаться данная форма предложения. Там, где представители первого взгляда исследуют правильно построенные предложения (а точ­нее, системы грамматических правил, порождающих предложе­ния), функционалисты второго направления подчеркивают ис­пользование этих предложений в реальном процессе общения [Ja-cobsen 1986, 5]. Ярким примером интерпретативного функциона-, лизма является теория речевых актов.

Язык рассматривается как инструмент, используемый, главным образом, для создания сложных структур социального взаимодействия [Dik 1983, 74]. Сообщения передаются, чтобы из­менить что-то в интерпретаторах. Язык (langue) интересен толь­ко в той степени, в какой объясняет свойства речи (parole). Ком­петенция интересует функционалиста только как основа для опи­сания речевого исполнения носителя языка [Dik 1983, 75].

Функциональное объяснение не всегда прямо объясняет яв­ления через функцию, оно сложнее в следующих отношениях [Dik 1986,46-47]:

1. Оно обычно связано с взаимодействием многих различ­
ных принципов, каждый из которых функционально мотивиро­
ван.

2. Оптимизация в одной области языковой системы может
привести к нарушениям оптимума в других областях.

3. Хотя многие функциональные предпосылки отдают
предпочтение простоте, языки со временем не становятся одно­
значно проще, поскольку: а) то, что просто в отношении одного
параметра, не обязательно просто в отношении других, б) упро­
щение в одной области может привести к усложнениям в другой,
в) некоторые функциональные требования, особенно связанные с
социальными престижем и дистанцированием, требуют усложне­
ния речи, а не упрощения.

Выделяются [Bever 1975] два основных типа теорий, опира­ющихся на функциональное объяснение:

1. Теория поведенческого контекста, утверждающая, что
языковые структуры существуют в силу общих свойств употреб­
ления языка и свойств мысли. Эта теория уклоняется от предска­
зания конкретных свойств грамматики, которая не рассматрива­
ется вовсе или считается фикцией, удобной абстракцией.

2. Интеракционистский подход, объявляющий, что меха­
низмы мысли формируют определенные аспекты языковой
структуры. Грамматика обладает психологической реальностью
и объяснима через функции одной из систем поведения, с кото­
рыми взаимодействует. В этом ключе исследуются усвоение язы­
ка, продуцирование и восприятие речи. Эти системы, формиру-

ясь у ребенка, ограничивают спектр неологизмов и переосмысле­ний структуры высказываний. Так, некоторые структуры выска­зываний невозможны не потому, что не укладываются в грамма­тические универсалии, а потому, что их невозможно употребить или усвоить при промежуточной структуре еще не укомплекто­ванной грамматики ребенка. Среди наблюдаемых фактов языка различаются следствия систем поведения и результаты универ­сальных свойств грамматических форм.

Функционалист описывает не действительные, а лишь по­тенциальные свойства. Ведь функция жала осы ясна, но далеко не все осы используют свое жало. В этой связи можно выделить [Ку­рилович 1962 а, 181] два типа функциональных теорий:

1. Элиминирующий подход: функция указывается в терми­
нах будущих и возможно, не существующих результатов.

2. Ретроспективный подход: обращаются к предшествую­
щим представлениям и/или к истории естественного отбора, что
связано с анализом эволюционистского понятия уместности. На
функцию смотрят через призму "диспозиций".

Вообще говоря, конфликта между функциональным и "формальным" синтаксисом (например, генеративной концепци­ей) не должно быть. На практике же такие конфликты не редки. "Чистые" синтаксисты склонны либо синтаксически объяснять то, что естественнее объяснить как результат действия прагмати­ческих или семантических факторов,— либо же игнорировать внесинтаксические явления, даже не пытаясь выявить несинтак­сические факторы [Kuno 1987, 2].

4.2. Интерпретации термина "функциональный"

Назовем только некоторые признаки, на основе которых концепции квалифицируются как функционализм:

1. Единство действия. Кантовское понятие "функция" бе­рется как единство действия, выраженное в упорядочении раз-

личных представлений под одним, общепринятым углом зрения [Kant 1781/87, 139].

2. Главенство принципов человеческой ментальности.
Грамматики человеческих языков, основанные на функциональ­
ных принципах [Tomlin 1986, 3], должны быть менталистскими.
Ведь синтаксические альтернации, специфичные для конкретных
языков, служат для указания на конкретные семантические или
прагматические функции, проявляющие общие закономерности
(по-своему проявленные в данном языке) относительно представ­
ления, хранения и поиска информации в человеческом мозгу.
Ментальные состояния индивидуализированы своей "функцио­
нальной ролью" в объяснении наблюдаемого поведения и не сво­
димы к описанию взаимодействия клеток мозга, бихевиористско­
го или нейрофизиологического толка. Ведь не обязательно раз­
бираться в сложном переплетении проводов внутри компьютера,
чтобы программировать на нем (этим программист отличается
от ремонтника и конструктора ЭВМ). Информацию, обрабаты­
ваемую мозгом, можно исследовать в отвлечении от работы
"проводков" и элементов мозга: важны функции, а не физическая
субстанция такого "мозга". Грамматические (особенно синтакси-

ческие) закономерности (например, в порождающей грамматике формулируемые как правила, ограничения, "сговор правил" и т. п.) относятся к "функциям" восприятия и к стратегиям.

3. Универсальность функций речевого поведения. Струк­
тура каждой языковой системы предопределена конкретными
функциями этой системы. Некоторые потребности человека и об­
щества универсальны, поэтому есть и универсальные функции,
присущие речевому поведению на любом языке и проявленные в
грамматической и лексической структурах [Lyons 1977, 249].
Свойства кода объясняются через поведение, система определяет­
ся процессом. Этот подход реализован в проекте "функциональ­
ной грамматики" М. Халлидея [Halliday 1984], [Halliday 1985].

4. Телеологичность языка. Язык как целенаправленная дея­
тельность, механизмы которой предопределены целями, мотиви­
рован телеологически. Язык — не готовый статичный продукт, а
активное "языковое творчество" [Himmelmann 1987, с.6]. Боль­
шая часть результатов функционального анализа речи может

быть сформулирована в телеологических терминах [Haas 1987, 351]. Например: фонологические элементы "служат" выделению значений (вычленению значений из континуума), расположение морфем или слов "служит цели" построения предложений, — так чтобы предложения и любые их части служили цели выражения или коммуницирования или социального взаимодействия. Значи­мость и полезность таких суждений зависит от четкости разгра­ничения между используемыми "средствами" языка, а также меж­ду целями и результатами, достигаемыми "с помощью" языковых средств. Все эти данные получаются на основании суждений о на­мерениях говорящих и о реакциях адресатов, — т. е., о том, что намеревались сказать и как это было понято, что при этом было новым, а что — старым, известным ("данным"), что было в фоку­се высказывания, а что маргинальным. Всю такую интерпрета­цию получают на основании речи в ее ситуации. Но главное мес­то занимает разграничение связей между средствами и целями.

5. Вмешательство экстралингвистических факторов в язык
и речь. Язык рассматривается не только изнутри, в терминах его
формальных свойств (таким было бы формалистское объяснение,
устанавливающее отношения между элементами исключительно
языкового произведения — текста), но и извне, с точки зрения
того, что он дает системам, в которые входит в качестве подси­
стемы,— культурам, социальным системам, системам мнений и
т. п. (в зависимости от профессиональных интересов исследовате­
ля) [Leech 1987,76].

6. Соотнесенность формы и функций языка. Форма языка
соответствует функциям языкового употребления, отвечает за­
просам этих функций. Следует не просто приписывать функцио­
нальные интерпретации уже выявленным единицам формы и
компонентам таких единиц, а членить формальные компоненты
на свои элементы и перегруппировывать их в функциональные
компоненты [Heath 1978, 91]. Функциональный компонент чаще
не совпадает, чем совпадает с формальным. Имеем [Heath 1978,
с. 88]:

6.1. Грамматическая теория описывает множества функ­ций. Комбинации формальных единиц, выполняющих эти функ­ции и варьирующихся в конкретном окружении, обладают сво-

ими функциями, играют фундаментальную роль в организации формальной грамматики языка,

6.2. Анализируется множество формальных противопо­
ставлений в рамках поверхностной структуры на уровне выска­
зывания, а также отношения этих противопоставлений к разли­
чиям в семантико-прагматическом значении. Формальная сторо­
на играет меньшую роль.

6.3. Закономерности, выявленные в рамках одного кон­
кретного компонента системы, рассматриваются как результат
более общих закономерностей системы в целом. Некоторые зако­
номерности объясняются как результат взаимодействия компо­
нентов.

6.4. То, как формальные единицы взаимодействуют между
собой (вне зависимости от принадлежности компонентам систе­
мы), дает основания для всех обобщений. Универсалии, касаю­
щиеся форм языка, логически выводятся из функциональных
принципов.

7. Выявление связи между функцией и ее реализацией как задача анализа. Цели речи первичны, а методы их достижения вторичны. Конкретная деятельность может обладать нескольки­ми функциями и наоборот, одна функция может быть распреде­лена между несколькими видами деятельности. Общие задачи функционального анализа: а) выявить множество функций, важ­ных при обстоятельствах общения, б) исследовать, как различ­ные функции кодируются и воплощаются в речевых действиях. Причем критерии выделения функций могут быть как языковы­ми, так и внеязыковыми [Andersen, Holmqvist 1986, 13].

8. Конвенциональность функций. Системный аспект соче­тается с деятельностным и заключается в описании конвенциона-лизированных функций, присущих средствам выражения, тракту­емым в грамматике [Dittmann 1981, 164].

9. В центре внимания находится поверхностная структура [Heath 1979, 55]. Элементарные единицы— морфемы и прави­ла — рассматриваются как исполнители ролей в формировании семантически точных и легко воспринимаемых, "декодируемых", высказываний, когда стремятся к максимальной прозрачности в объяснении. Там, где "формалист" хочет получить максимально

простую формулировку правила и/или простую, обобщенную констатацию структуры, функционалист не боится усложнения, подчеркивает множественность функций, к которым сводим син­таксический процесс, ищет закономерности на уровне целой си­стемы, рассматриваемой как функционально интегрированный механизм, нацеленный на удовлетворительное общение [Heath 1979 а, 403-404].

10. Связь между общей и индивидуальной компетенциями.
Социопсихологическое исследование процесса коммуникации
(социопсихологической структуры, общей для коммуникантов,
общности целей и средств при реализации намерений в общении)
учитывает существование очень индивидуальных, неповторимых
"компетенций", или знаний системы правил у носителя языка
[Parret 1987, 215].

11. Культурологическое измерение языка. Естественные
языки — инструменты культуры, используемые для систематиче­
ского соединения звуков и значений с целью эффективной пере­
дачи символов. Анализ состоит в исследовании инструменталь­
ных функций языка и речи, когда в природе инструментов видят
результат присущих им конкретных функций: эти инструменты
обладают своими частями и свойствами, в основном, ради того,
чтобы эти части функционально взаимодействовали при компо­
новке в общую функцию данного инструмента в целом [Sanders
1980,232].

12. "Ономасиологичность": типы внеязыковых фактов (по­
ложений дел, состояний и т. п.) выявляются и единообразно ха­
рактеризуются через языковые значения [Coseriu 1987, с. 97]. Со­
ставление реестра возможностей языков — "языковых универса­
лий" (как "возможных" свойств языков) имеет смысл только для
"реальных" возможностей языков (species civiles у Лейбница, а не
species logica).

4.3. Критика функционализма

Функционализм критикуется не как ориентация на "целе­вую" модель языка, а как реализация общего подхода:

1. Понятие функции противоречит (в частности, в концеп­
ции Ш. Балли, о чем см. [Vossler 1923, 100-101]) самому понятию
о развитии языка. Если есть нормальное функционирование, то
зачем от него отклоняться? Функционалист же, тем не менее, ссы­
лается на неточность и огрубленность научного метода, чтобы не
жертвовать понятием развития. Итак, "функция" дает только
приближенное представление о языке, чрезмерно абстрактное, и
не может охватить прогресс и жизнь. Функциональное объясне­
ние устраняет из жизни все конкретное, полное и подвижное:
"Понятие жизни тянет за собой понятие своей функции, как свой
собственный труп" [Bally 1913, 101].

2. Методологически функционализм зыбок: туманны опре­
деления равновесия системы, неясен инвентарь элементов систе­
мы. Кроме того, указывают: замаскированность функциональ­
ной телеологии, порочные круги в объяснениях post factum, псев­
доэмпирические нормативные критерии функциональности; ста­
тичность, неясность статуса и степени точности модели; априор­
ность в констатации функций; генерализация "пустых формул"
(редукция сложности) и т. п. Все это — упреки, предъявляемые
функционализму как методологии, в частности, в социологии
[Pfau, Schonert 1988, 20].

3. Не только свойства языка бывают следствиями свойств
языковых механизмов обработки речи, но и наоборот, эти меха­
низмы могут быть результатом свойств языка. Язык — вопреки
неявному предположению функционалиста — может заставлять
человека модифицировать свои процедуры интерпретации и про­
дуцирования речи [Frazier 1985, 130-131]. Так, для объяснения то­
го или иного грамматического свойства на основании систем
языкового исполнения (performance), необходимо, по [Chomsky,
Lasnik 1977], принять эволюционистский взгляд: по ходу эволю­
ции таких систем нужды обработки речи могут привести к побе­
де одних грамматических принципов над другими. Это сказыва-

ется на общих механизмах человеческой языковой способности. Однако объяснение, основанное только на утверждении, что не­которая конкретная грамматическая закономерность облегчает обработку предложения, всегда подозрительно без учета всего бесконечного контекста описываемого языка.

4. Недоразумения в нормальном общении гораздо более
часты, чем представляют функционалисты. Особенно часты не­
доразумения в области фонологического и синтаксического ва­
рьирования, морфологических чередований [Labov 1987, с.311].

5. Понятия "стимул", "подкрепление", "депривация", взятые
на вооружение в скиннеровском "функциональном анализе" и
столь наглядные в поведения животных, создают чрезмерно
упрощенное представление о поведении человека. Наблюдение
над физическим окружением говорящего и манипулирование
этим окружением, в отвлечении от внутреннего мира, от мен-
тальности человека— научная фикция [Chomsky 1959, 547]. Био­
логическое понятие функции как роли физически наблюдаемого
фактора в человеческом речевом поведении непригодно для объ­
яснения механизмов языка.

6. Вопреки общим декларациям, функционалистские иссле­
дования обычно не выходят за рамки предложения [Hopper 1987,
140].

5. Теория прототипов, или: