У истоков этики___________________

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ЭТИКИ

Этика — одна из наиболее древних форм духовной деятель­ности. Потребность в осмыслении отношения человека к человеку появилась очень давно, на самой заре цивили­зации. Характерные этические рассуждения содержатся уже в первых письменных свидетельствах человечества. В древнеегипетском папирусе Присса (IV тыс. до н.э.) не­известный автор сетует по поводу извечной проблемы: «Жизнь теперь не та, что была прежде; дети не слушают­ся родителей». В этих немногих словах формулируется основной круг этических представлений о том, что

1) люди могут вести себя хорошо или плохо;

2) хорошая, или правильная, жизнь заключается в послу­шании, т.е. в готовности услышать и принять в себя вер­ное слово;

3) действия отдельных людей могут влиять на течение об­щественной жизни в целом, делать ее не такой, «какая была прежде».

Таково содержание первой известной нам этической про­блемы.

Но одна проблема еще не составляет этики. Необходима си­стема более или менее взаимосвязанных проблем и соот­ветствующих понятий. В качестве подобной системы эти­ка возникает значительно позже — в I тыс. до н.э. В пер­вой половине тысячелетия греки начинают употреблять слово «ήθος» («этос»), от которого был образован впос­ледствии термин «этика». Греческое происхождение тер­мина не является свидетельством того, что и сам феномен возник в одном единственном культурном центре. Этика появилась практически одновременно, по крайней мере, в четырех независимых друг от друга культурах:

1) в Палестине VIII-Ш вв. до н.э. - в учениях иудейских пророков Исайи, Илии, Осии и др. о том, что чистота серд­ца важнее следования закону;

2) в Древней Индии VI-V вв. до н.э. — в брахманических и буддийских идеях дхармы и кармы, согласно которым каждый поступок человека, как добрый, так и дурной, не проходит бесследно, но влияет даже на последующие рождения;

3) в Древнем Китае V-IV вв. до н.э. — в виде конфуциан­ского учения о «дэ» как свойстве, отличающем «благо­родного мужа» от «подлых людишек», и даосского учения о «дао» — законе, определяющем путь движения всех ве­щей во вселенной;

4) в Древней Греции V-IV вв. до н.э. — как одна из трех со­ставных частей философии («любви к мудрости»), рассма­тривающая связь между нравом, словом и природой.

Несмотря на различное происхождение идеи, лежащие в ос­новании этических систем, очень близки друг другу. Бо­лее того, не лишено правдоподобия мнение, будто в осно­ве всякой этики лежит одна общая идея о том, что отноше­нием человека к миру определяется ответное отношение мира к человеку. Успех или неудача в жизни зависит от то­го, как ведет себя человек: от строя его действий, намере­ний и чувств.

Основу этики образует осмысление противоположности между доброми злом.В общении друг с другом люди постоянно прибегают к оценкам. Какие-то явления и дей­ствия воспришмаюкя ими как положительные: прият­ные, полезные, достойные, — другие, наоборот, как от-рицательные: отвратительные, вредные, позорные. Спо­собность к такимоценкам — это еще не этика, но без них никакая этика невозможна. Этическая мысль начинается с различения оттенков положительного, с догадки о том, что приятное и привлекательное можетне быть хо­рошим.Этика позволяет видеть то, что незримо очами, по крайней мере, не замечается с первого взгляда — сущность людей и поступков. Она интересуется отнюдь не всякими объектами, а только такими, которые явля­ются либо хорошими, либо плохими, пытаясь выяснить, на чем основана разница между ними!

Данная особенность этического объекта вытекает уже из того спектра значений, которым исторически обла­дало слово «ήθος». До возникновения собственно эти­ки, в эпических поэмах Гомера «Илиада» и «Одиссея», датируемых VIII в. до н.э., оно употреблялось в значе­нии привычного места обитания скота. Самым древним автором, использовавшим данное слово в нравственном смысле, был Гесиод (VII в. до н.э.). В поэмах «Теогония» и «Труды и дни» он ведет речь о жилище, а также нра­вах богов и людей. Излагая миф о прекрасной Пандо­ре, созданной богами как возмездие людям за то, что они воспользовались украденным огнем, Гесиод напо­минает о том, что внутрь этого «подарка» вложен ко­варный нрав.

Заглядывая во мглу древности, некоторые авторы предпо­лагают, что первоначально слово «ήθος» имело прост­ранственное значение. Оно обозначало стойбище, жи­лище, логово. В подобных местах, очевидно, люди и жи­вотные могут быть самими собою, в отличие, например, от тех мест, где они подвергаются опасности или при­ближаются к сверхчеловеческим существам. Постепен­но акцент сместился с пространственного значения сло­ва на поведенческое. Этосом стали называть действия людей в соответствующих местах, способ поведения, а по­том и образ мыслей и чувств, вызывающий специфичес­кое поведение. Осознание различий в нравах предпола­гало, прежде всего, положительную или отрицательную их оценку. Сопоставляя нравы, древние мудрецы пыта­лись в краткой, легко запоминающейся форме провести грань между добрым и злым складом души. Примерно в конце VII в. до н.э. десять различных женских нравов, в основном отрицательных описал в шуточной форме поэт Семонид Аморгосский. Правда, слово «ήθος» он еще не употреблял, прибегая к близкому ему по смыс­лу понятию о складе ума. Такой склад уподоблен опре­деленному виду животных или природной стихии (воде, земле). 9 из 10 типичных нравов отрицательны. Худшим провозглашается «обезьяний». Но мы приведем для на­глядности более сдержанное описание. Вот какова жен­щина «лошадиного» нрава:

Лишенья не по ней, претит ей черный труд. До мельницы она руною не коснется, И сита не возьмет, и сора из жилья Не вынесет сама, и к очагу не сядет, Чтоб сажи избежать...

В день раза два иль три она привыкла мыться, И миром мазаться; расчесаны у ней Густые волосы, затенены цветами.

Достойный женский нрав, как считает поэт, подобен пче­линому:

В ее руках цветет, растет достаток.

Ей мил ее супруг, она мила ему

До старости. У ней красивы, славны дети.

Всех жен она затмит приятностью своей,

И прелесть тихая вокруг нее витает,

И том, где женщины, собравшись в круг, ведут

Веседу про любовь, она сидеть не любит,

(Пер. Г. Церетели).

Здесь еще не проводится отчетливое различие между при­родными свойствами человека и теми качествами, кото­рые являются собственно нравственными. Подобные нра­воописания пока нельзя считать этикой, хотя в них оп­ределенным образом осмыслялась противоположность между добром и злом, делалась попытка по отдельным ви­димым признакам угадать сущность того или иного нрава.

В период возникновения этика черпала основной матери­ал из устного и письменного слова.По общему призна­нию, у нее было два главных источника:

— миф и система мифов;

— пословицы и поговорки, правила житейской мудрости, выросшие из культовой практики предсказания будущего.

В мифах давались положительные и отрицательные образцы поведения в виде эпизодов из жизни богов, героев и ан­тигероев («трикстеров»), а также своеобразные объясне­ния происхождения тех или иных нравов и общественных учреждений. Неслучайно древнейшие этические системы сложились в тех культурах, которые придали особое зна­чение сохранению священных и канонических текстов: Вед, эпических поэм «Махабхарата» и «Рамаяна» в Индии;

«Книги песен» и «Книги преданий» в Китае; «Торы» в Иу­дее, эпических поэм Гомера и Гесиода у эллинов. На протя­жении многих веков эти тексты переписывались, заучива­лись и служили важнейшими нравственными ориентирами.

Попытка приоткрыть завесу, отделяющую настоящее от бу­дущего, положила начало разнообразным правилам жи­тейской мудрости. Из этой практики возник феномен про­рочества, или профетизма (от греч. «προφήτης» — «про­рок»). В красочной, а иногда туманной форме пророки (в Греции — оракулы, жрецы Аполлонова культа) прочер­чивали связь между возможными действиями людей и ве­роятными последствиями этих действий. По практическо­му смыслу эти пророчества были советами— словесны­ми указаниями, какой выбор стоит сделать в определенной жизненной ситуации. Типизация и обобщение таких со­ветов породили особый речевой жанр пословиц и пого­ворок. Особенно много нравоучительных изречений тра­диция приписывает «семи греческим мудрецам», жившим в VI в. до н.э., а также Пифагору, который стал называть се­бя не мудрецом, а «философом», т.е. любителем мудрос­ти. По содержанию данных правил можно составить пред­ставление о спектре этических проблем. Советы дракти-

. ческой мудрости касались отношений:

1) к самому себе'.

«Из молодости в старость бери припасом мудрость, ибо нет достояния надежнее» (Биант);

2) к другим существам, которые разделялись по степени совершенства на а) богов и демонов, более могуществен­ных и совершенных, чем человек; б) людей, в) животных и растения.

Пифагор предписывал «богов чтить выше демонов, героев выше людей, и из людей выше всего родителей».

ЕЕаиболыцее внимание в древности уделялось отношениям к другим людям.Причем эти отношения, в свою очередь, подразделялись на разные виды, По отношению к равным себе — друзьям или врагам — рекомендовалось:

«Не злословь о ближнем, чтобы не услышать такое, чему сам не порадуешься» (Хилон).

Были правила, касающиеся отношения между поколения­ми, главным образом, родителями и детьми:

«Чем поддержал ты своих родителей, такой поддержки жди и от детей» (Фалес).

В отношении между правителем и подданными совето­валось:

«Наказывай не только за проступок, но и за намерение» (Периандр).

По части отношения между мужчиной и женщиной, мужем и женой сохранилось такое наставление:

«С женой при чужих не ласкайся и не ссорься: первое — знак глупости, второе — бешенства» (Клеобул).

Во всех культурах подобные правила житейской мудрости получили соответствующее название. На основе гречес­кого языка сложился термин «канон». Сначала этим сло­вом обозначалась прямая тростниковая палка, которая использовалась для выравнивания тех или иных соору­жений. Позже — всякий образец и правило вообще. Сло­весная формулировка такого образца или правила полу­чила название афоризма (от греч. «αφορίζω» — «уста­навливать границу», «определять»). В латинском языке аналогичное значение приобрел термин «norma». Дви­жение от частных правил к общим вызвало к жизни тер­мин «максима» как словесное выражение высшей, самой общей нормы, устанавливаемой человеком для самого се­бя. Римская культура впоследствии довела умение крат­ко формулировать максимы до совершенства.

Тенденция к обобщению правила житейской мудрости поро­дила так называемое «золотое правило нравственнос­ти»,которое является квинтэссенцией нравственного от­ношения к другому человеку вообще. Следы этого прави­ла мы находим в каждом из четырех центров становления этики. Одна из самых древних его формулировок припи­сывается Фалесу: «Самая лучшая жизнь, когда мы не дела­ем сами того, что осуждаем в других». В Китае аналогич­ное правило высказывает ученик Конфуция Цзы гун: «Че­го я не желаю, чтобы другие делали мне, того же я желаю не делать и другим» («Лунь-юй», V, 12). В книге иудейско­го пророка Товита утверждается практически то же са­мое: «Что ненавистно тебе самому, того не делай никому» (Тов. 4,15). В несколько ином ракурсе требование нравст­венного равенства людей высвечивает буддийская «Дхам-мапада»: «Как он поучает другого, так пусть поступает и сам» (ХП, 159). Простота, ясность и убедительность «зо­лотого правила нравственности» побудила многих этиков (в том числе Л .Н. Толстого) придать ему уникальное значе­ние — сделать его универсальным этическим принципом(от лат. «principium» — «начало») — таким положением, из которого, как некоего начала, можно вывести содер­жание всех остальных. Такое истолкование роли «золо­того правила нравственности» встретило возражения, что практическая жизнь человека не перекрывается отноше­ниями между равными существами, она включает в се­бя то, в чем люди изначально не равны. В отношении же к самому себе равенство вообще не применимо. Другие этики, не удовлетворившись ни одной из перечисленных формулировок, пытались предложить свой собственный принцип. Немецкий философ XVIII в. М. Мендельсон при­дал ему следующую форму: «Делай свое собственное вну­треннее и внешнее состояние, а также состояние своего ближнего, в соответствующей пропорции, настолько со­вершенным, насколько можешь». И. Кант назвал высший принцип нравственности категорическим императивом: «Поступай так, чтобы максима твоей воли имела силу все­общего закона». А. Шопенгауэр нашел более простую фор­мулу: «Никому не вреди и помогай всем, насколько мо­жешь». Т. Липпс сосредоточил внимание не на другом че­ловеке, а на отношении к самому себе: «Внутренне всегда поступай так, чтобы оставаться верным самому себе». Однако ни один из названных и многих других принципов не охватывает всех возможных правил поведения. Нра­вы, даже положительные, настолько разнообразны, что едва ли когда-нибудь удастся свести их к какому-то од­ному формальному положению. Одной общей формулы, которая подходила бы для всех случаев жизни, этика по­ка не нашла и едва ли найдет в будущем.