Состав и структура семантического поля цвета

Слова со значением цвета образуют в русском языке, как и в других языках мира, лексико-семантическую группу, в которой набор элементов, их семантика и соотношения исторически изменчивы, что определяется изменчивостью осознанно выделяемых в языке реалий внеязыковой действительности. Результатом семантического развития цветовых слов явилось сосуществование в языке их прямых, переносных и символических значений на разных этапах развития языка, в том числе и в языке современном, что активно использовалось и используется в различных видах и жанрах словесного художественного творчества – в фольклоре, традиционно-книжной и светской средневековой литературе, в современной прозе и поэзии.

Вместе с тем каждый писатель, поэт, используя общеязыковые значения и отношения слов, создавая собственную картину мира, переосмысляет и тем самым способствует дальнейшему развитию как внутрисистемных отношений между членами данной лексико-семантической группы, так и включению этих элементов во взаимодействие с другими лексико-семантическими группами.

Марина Цветаева неоднократно говорила, что пишет по слуху, однако не только звуковые, но и зрительные образы занимают в её поэзии значительное место. У Цветаевой есть целые стихотворения, циклы, фрагменты поэм, драматических произведений, построенных на активном использовании слов со значением цвета: «Цыганская свадьба», «Бузина», «Отрок», «Душа», «Скифские», «Переулочки», «Георгий», «Автобус», «Ариадна» и другие. Анализ цветообразования в произведениях Цветаевой, проведённый по следующим изданиям:

1. Цветаева М. И. Сочинения. В 2-х. т. Т. 1: Стихотворения, 1908-1941.

2. Поэмы; Драматические произведения. - М: Худож. литер., 1988.

3. Цветаева М. И. Вечерний альбом: Стихи – М: Книга, 1988.

4. Цветаева М. Волшебный фонарь: вторая книга стихов. Paris-YMCA-Press, 1979.

5. Цветаева М. И. Любви старинные туманы. Стихотворения 1911-1921. –М.: Центр-Пресс, 1995.

6. Цветаева М. И. Поэмы. –М.:Сов. Россия, 1988.

7. Цветаева М. И. Лебединый стан. –М.: Скифы, 1992;

показал, что слова со значением цвета в поэзии Марины Цветаевой многочисленны и разнообразны:

КРАСНЫЙ – 80 русый – 3

розовый – 60 румяный - 11

алый – 15 кровавый - 12

кроваво-серебряный – 3 пурпурный - 13

багряный - багрец – 2 кумачовый – кумащный - 3

багровый – 3 червонный - 1

рдяный – 3 ражий - 1

цвета зари – 3 малиновый - 7

рыжий – 11 ржавый - 7

огненный – 7 жаркой - 2

ИТОГО – 247

СИНИЙ – 68 ГОЛУБОЙ - 25

Сине-серый -1 бирюзовый - 3

ИТОГО – 69 ИТОГО – 28

КОРИЧНЕВЫЙ – 1 СЕРЕБРЯНЫЙ - 33

карий – 1 светло-серебряный - 1

ИТОГО – 2 ИТОГО – 34

ЧЁРНЫЙ – 109 ЛИЛОВЫЙ - 5

вороной – 6 сливовый - 1

смоль, смоляной – 7 лазурный – лазоревый - 13

сургуч – 1 ИТОГО – 19

ИТОГО – 123

БЕЛЫЙ – 123 СЕРЫЙ - 20

молочный – 3 пепельный - 1

льняной – 1 сирый - 6

как снег, чистый снег – 3 сизый - 2

ИТОГО – 130 седой, сребро-седой – 33

ИТОГО – 62

Перечень и статистика цветообозначения позволяют сделать некоторые предварительные замечания, которые можно прокомментировать, имея в виду особенности цветаевского мировосприятия, отражённые в её поэзии.

Наиболее употребительны у М. Цветаевой слова с основами –черн-, -бел-, -краен-, -сип-, -зелен-, то есть чаще всего обозначенными оказываются основные ахроматические и хроматические цвета, наиболее традиционно выделяемые человеком. Это тона простые и максимально насыщенные. Специалисты по цветоведению отмечают, что предпочтение чистых и ярких цветов смешанным, оттеночным, свойственно в истории искусств периодам расцвета, такие цвета являются активными раздражителями, удовлетворяют потребностям людей со здоровой, не утомлённой нервной системой.

Оттенки обозначены в цветаевских текстах почти только у одного красного цвета, но многообразно. Они представлены словами с 19-ю различными корнями: красный, кровавый, пурпурный, алый, рдяный, ржавый, розовый, кумачовый и кумащный, румяный, червонный, багровый и багряный, огненный, малиновый, рыжий, жаркой и жаркий, цвета зари, русый, ражий – всего встретилось 247 цветообозначений красного в его разных оттенках. Характерно, что в истории развития мышления красный цвет первым из всех цветов стал противопоставляться чёрному и белому и осознаваться именно как цвет по абстрактному признаку насыщенности, красный цвет имел амбивалентную символику жизни и смерти ещё в первобытных культурах; оттенки красного наиболее детально представлены и в современном цветообозначении всех народов как в литературных языках, так и в диалектах. Тема огня и огненная символика очень важны в творчестве Цветаевой, начиная с её ранних стихов: «Что другим не нужно – несите мне! // Всё должно сгореть на моём огне! // Птица-Феникс – я, только в огне пою!» (Что другим не нужно – несите мне! 2.09.1918)

Цветаевский культ страсти нашёл своё словесное выражение в формах, выработанных мировой культурой.

Непосредственно за группой максимально насыщенных тонов у Цветаевой следует по частотности группа лазурный, лазоревый, золотой, серебряный. Относительно высокую частотность (и по отношению к общеупотребительному языку, и по отношению к цветаевским цветообозначениям) имеет и слово алый – всё это слова фольклорной стилистической окраски с устойчивой традицией употребления в литературе 17 – 20 вв. Описывая свой поэтический мир, Цветаева за исходное понятие, за точку отсчёта нередко принимает мир народной культуры, отражённый в фольклоре и классической литературе, однако исходные понятия часто подвергаются переосмыслению в её творчестве.

М. Цветаева активно употребляет прилагательные, качественное значение которых развилось из относительного: золотой, серебряный, ржавый, розовый, кумачовый, вороной, янтарный, огненный, снеговой, малиновый, льняной, кровавый, перламутровый: «Душой не лучше и не хуже, // Чем первый встречный: этот вот, // Чем перламутровые лужи, // Где расплескался небосвод…» (Сегодня таяло, сегодня… 24.10.1914); «Испугался глаз её янтарных, // Этих детских, слишком алых глаз». (Недоумение. 1910); «Ростком серебряным // Рванулся ввысь // Чтоб не узрел его Зевес - // Молись!» (Разлука. 29.06.1921); «Ах, золотая дорога // Золотые плоты на Оке» (Ока. 1911); «Стишком разовый и юной // Я была для Вас!» (Мальчикам бегущим резво. 19.051913); «Твари с кудрями огненными //Молвивший: встань, сестра!» (Магдалина. 26.08.1923); «Молодость! Мой лоскуток кумащный?» (Молодость. 28.11.1921); «Лжёт вороная сталь - // Ещё Москва за шпалами!» (Рассвет на рельсах. 12.10.1922); «Что явственно жёлтый, решительно ржавый // Один такой лист на вершине – забыт» (Когда я гляжу на летящие листья. 1936); «Малиновый и бирюзовый // Халат – и перстень талисманный…» (Малиновый и бирюзовый… 19.03.1920).

Известно, что большими возможностями для передачи цвета располагают относительные прилагательные. Как известно, это явление детально описал В. В. Виноградов, отмечая, что «… в группе цветовых прилагательных рядом с словами, теперь представляющимися непосредственным обозначением цвета (например: белый, серый, синий, сизый, жёлтый, чёрный и т. П. выделяется длинный ряд прилагательных, выражающих понятие цвета через отношение к предмету» (Виноградов В. В. Русский язык. М., 1972). Во-первых, такие прилагательные метафоричны по своей природе и, благодаря мотивированности в языке, более способны к выражению связей между явлениями внешнего мира, чем прилагательные изначально качественные. Во-вторых, продуктивная модель этих производных прилагательных, по которой они образуются особенно активно с 17 века, превращают набор уже существующих в языке цветообозначений в открытый ряд, легко принимающий окказионализмы.

В исследуемых текстах один раз встретилось слово коричневый: «Светло-коричневым кольцом // Слегка оттенены, // Владычествуют над лицом // Глаза, как две луны» (Подруга. 10.01.19150.

Слово карий встречается, как и в общенародном языке, только при обозначении цвета глаз:

«В печное зарево раскрыв глаза - // Пустыни карие – твои глаза…» (Отрок. 28.04.1921); «Дразнит заманчиво-новый // Блещущий взгляд. // Сердцу он (карий иль синий) // Мудрых важнее страниц» (Зимой. 1910).

Для М. Цветаевой не характерно употребление уменьшительных форм прилагательных (красненький, синенький и т. п.), прилагательных с аффиксами неполноты качества (в исследованных текстах встретилось только одно такое прилагательное в «Стихах к Чехии» (1939): «Лес – красноват. // День – сине-сер».

Составные прилагательные типа сине-сер тоже крайне редки в поэзии Цветаевой, чаще корень цветового значения соединяется с корнем, не имеющим цветового значения: соединяется с корнем, не имеющим цветового значения: «В среброскользящую сушь» (Деревья. 5.09.1922); «В лепете сребротекущих ив. // Ивовый сребролитейский плеск. // Старческим, сребро-сухим плющом» (Земные приметы. 31.07.1922).

За пределами списка осталось описательное, метафорическое, перифрастическое цветообозначение. Описательное цветообозначение сходно со сравнением, сравнение же у Цветаевой чаще всего представлено метафорой, причём такой, которая поднимается на следующую ступень уподобления: благодаря цветаевскому максимализму в тексте нередко происходит отождествление субъекта и объекта сравнения, что достигается устранением сравнительных союзов и превращением сравнительного оборота в член предложения: «Породила доченьку // Синие оченьки, // Горлинку // - Солнышко – волосом. // Соломонова пшеница - // Косы, реки быстрые. // Что же мнится? Что же снится // Дочке бургомистровой?» (Крысолов; поэма. 1925)

Иносказание в цветообозначении для Цветаевой Характерно и в тех случаях, когда цветовые слова общенародного языка выступают в своём символическом значении, например, чёрное и белое. Абстрактно-символическое и оценочное значение таких слов, выработанное многовековой культурой, получает у Цветаевой образную конкретизацию в перифразах: «Слава сына – позор жены. // Снег и дёготь, смола и соль. // Снег любимого – милой смоль, // Высотою его низка».

Поэзии Марины Цветаевой свойственно не только овеществление признаю, но и динамизация признака и символа в их цветообозначении: «Иерихонские розы горят на скулах, // И работает грудь наподобье горна. // И влачат, и влачат этот вздох // С аулов Палестинские отроки с кровью чёрной» (Отрок. 30.08.1921). «Поняв, что ни пеной ни пемзой - // Той Африки, царь-грамотей // Решил бы: Отныне я – цензор // Твоих африканских страстей».

Если в первом примере динамизм образа передан с помощью глагола, то во втором, благодаря безглагольности эллиптической конструкции, динамизм ещё более усиливается. Но максимальной энергии он достигает при обозначении движения как источника цвета: «Целым твой сын // Белый как вал об скалы // Парус (О первый взлёт // Вёсел его в час отчала!)» (Ариадна; поэма 1924).

В этом примере динамизм зрительного образа, содержательно связанный с напряжённым ожиданием благой вести в трагедии «Ариадна», порождает цветообозначение образом стихийно движущейся материи, преобразующейся в новую сущность.

В поэтических произведениях М. Цветаевой слова – цветообозначения активно взаимодействуют друг с другом. Если их взаимодействие рассматривать в контексте всего творчества поэта, все цветообозначения, по-разному выраженные, образуют систему противопоставленных элементов. Применительно к художественному тексту понятие системного противопоставления актуально не только в отношении к антонимии (например, чёрно-белый), но и к перечислительному ряду (красный – синий – зелёный) и к синонимии (красный – пурпурный – алый).

Несмотря на пересечение синонимических и антонимических отношений между элементами лексико-семантического поля, всё же можно выделить некоторые закономерности в парадигматике и синтагматике слов этого поля в поэтическом творчестве М. Цветаевой (Зубова Л. В., 1989).

Рассмотрим окказиональные системы свойства цветообозначении на примерах слов со значением чёрного, белого, красного, синего, зелёного, жёлтого, золотого и серебряного.