ТРАНЗИСТОРЫ И СЕКС

Чтобы взять под контроль технологию и через этот кон­троль добиться определенного влияния на ускоряющий рывок в целом, мы, следовательно, должны начать подвер­гать новую технологию серии проверок, прежде чем спус­кать ее с привязи в своей среде. Мы должны задавать целую серию непривычных вопросов о любой инновации, прежде чем дать ей недокументированную закладную.

Во-первых, горький опыт уже научил нас, что мы долж­ны гораздо внимательнее рассматривать потенциальные побочные эффекты любой новой технологии. Предлагаем ли мы новую форму энергии, новый материал или новый промышленный химикат, мы должны попытаться опреде­лить, как они изменят тонкое экологическое равновесие, от которого зависит наше выживание. Кроме того, мы долж­ны предвидеть их косвенное воздействие на больших вре­менных и пространственных отрезках. Промышленные отходы, сброшенные в реку, могут подняться на поверх­ность в океане в сотнях и даже тысячах миль от нее. ДДТ

может не проявлять своих эффектов годами после его при­менения. Об этом написано так много, что, по-видимому, едва ли необходимо еще рассуждать об этом.

Во-вторых, и это гораздо сложнее, мы должны ставить вопрос о долгосрочном воздействии технологической ин­новации на социальную, культурную и психологическую среду. Широко распространено мнение, что автомобиль изменил облик наших городов, сместил образцы домовла­дения и розничной торговли, оказал влияние на сексуаль­ные привычки и ослабил семейные связи. Считается, что на Ближнем Востоке быстрое распространение транзистор­ных приемников содействует возрождению арабского на­ционализма. Противозачаточные таблетки, компьютер, космические достижения, а также изобретение и распрост­ранение таких «мягких» технологий, как системный ана­лиз, привели к значительным социальным изменениям.

Мы больше не можем позволить себе допускать, чтобы такие вторичные социальные и культурные эффекты про­сто «случались». Мы должны попытаться предвидеть их за­ранее, по возможности оценивая их природу, силу и воздействие. Если есть вероятность серьезного ущерба, мы должны быть готовы заблокировать новую технологию. Это очень просто. Нельзя позволять технологии буйствовать в обществе.

Совершенно верно то, что мы никогда не можем знать все побочные эффекты какого бы то ни было действия, тех­нологического или иного. Но неверно, что мы беспомощ­ны. Иногда, например, есть возможность испытать новую технологию на ограниченных территориях, в ограниченных группах, изучив ее вторичные воздействия, прежде чем раз­решить ее распространение. Если бы у нас было воображе­ние, мы могли бы придумать живые эксперименты, даже сообщества добровольцев, чтобы они помогали управлять нашими технологическими решениями. Мы можем создать анклавы прошлого, где уровень перемен искусственно за­медляется, или анклавы будущего, в которых индивидуумы могут предварительно испытать будущую среду. Мы можем организовать поодаль и даже субсидировать специальные

сообщества чрезвычайной новизны, в которых эксперимен­тально используются и исследуются передовые препараты, источники энергии, транспортные средства, косметика, приборы и другие инновации.

Сегодня корпорация по заведенному порядку проводит полевое испытание продукта, чтобы убедиться, что он вы­полняет свое основное назначение. Та же компания прово­дит рыночное испытание продукта, чтобы удостовериться, будет ли он продаваться. Но за редкими исключениями никто не проводит последующих проверок потребителя или сообщества для определения побочных воздействий. Вы­живание в будущем может зависеть от того, научимся ли мы это делать.

Даже когда живое тестирование невыполнимо, мы все равно можем систематически предвидеть отдаленные эф­фекты различных технологий. Исследователи поведения быстро разрабатывают новые инструменты — от математи­ческого моделирования и воспроизведения до так называе­мого анализа Дельфи, — которые позволяют нам выносить более информированные суждения о последствиях наших действий. Мы составляем из кусочков концептуальные ап­паратные средства, необходимые для социальной оценки технологии; нам нужно только использовать их.

Третий, еще более трудный и острый вопрос. Помимо реальных изменений в социальной структуре, какое воздей­ствие предлагаемая новая технология окажет на систему ценностей общества? Мы мало знаем о ценностных струк­турах и о том, как они меняются, но есть основание пола­гать, что и на них технология оказывает значительное воздействие. Где-то я предлагал разработать новую профес­сию «прогнозистов ценностного воздействия»¹⁴. Мужчины и женщины, получившие специальную подготовку на ос­нове последних достижений различных наук о поведении, могли бы определять ценностные смыслы предлагаемой тех­нологии.

В 1967 г. в университете Питтсбурга группа видных эконо­мистов, ученых, архитекторов, планировщиков, писателей и философов в течение суток участвовала в экспериментальной

модели, цель которой — развитие искусства ценностного про­гноза. В Гарварде Программа по технологии и обществу зани­малась работой, относящейся к этой же сфере. В Корнэле и Институте по изучению науки в жизни людей в Колумбии предпринимается попытка построить модель отношений между технологией и ценностями и создать игру, полезную для ана­лиза воздействия первой на последние. Все эти инициативы, хотя пока они очень примитивны, обещают помочь нам более точно, чем когда-либо раньше оценить новую технологию.

Четвертое и последнее: мы должны поставить пробле­му, которая до сих пор почти не исследовалась, но которая имеет решающее значение, если мы хотим предотвратить масштабный шок будущего. Относительно каждой крупной технологической инновации мы должны задавать вопрос: каков ее ускоряющий смысл?

Проблемы адаптации уже намного превосходят трудность справиться с тем или другим изобретением или техникой. Наша проблема уже не инновация, но цепь инноваций, не сверхзвуковой транспорт или реактор по воспроизводству ядерного топлива, или основное действие машины, но все взаимосвязанные следствия таких инноваций и новизны, которую они посылают в мир.

Помогает ли нам предлагаемая инновация контроли­ровать пределы и направление последующего продвиже­ния? Или она имеет тенденцию ускорить множество процессов, над которыми у нас нет контроля? Какое воздействие она оказывает на уровень быстротечности, коли­чество новизны и разнообразие выбора? Пока мы не будем систематически зондировать эти вопросы, наши попытки ис­пользовать технологию в социальных целях — и установить контроль над ускоряющим броском вообще — будут сла­быми и тщетными.

Вот какова насущная интеллектуальная повестка дня для общественных и естественных наук. Мы научились созда­вать и конструировать мощные технологии. Теперь боль­ной вопрос — узнать об их последствиях. Сегодня эти последствия грозят уничтожить нас. Мы должны узнать, и узнать быстро.

ТЕХНОЛОГИЧЕСКИЙ ОМБУДСМЕН*

Однако нам брошен не только интеллектуальный, но и политический вызов. В дополнение к созданию новых иссле­довательских инструментов — новых способов понять свою среду — мы также должны создать новые политические ин­ституты, которые гарантировали бы, что эти вопросы действи­тельно исследуются, и продвигали или притормаживали (а может быть, даже запрещали) определенные предлагаемые технологии. В результате нам нужен механизм для проверки благонадежности механизмов.

Ключевой политической задачей следующего десяти­летия будет создание этого механизма. Мы должны пере­стать бояться осуществлять систематический социальный контроль над технологией. Ответственность за его осу­ществление общественные службы должны разделить с корпорациями и лабораториями, в которых рождаются тех­нологические инновации.

При любом предложении контроля над технологией уче­ные немедленно поднимают брови¹⁵. Вызывается призрак косорукого правительственного вмешательства. Однако кон­троль над технологией не обязательно подразумевает огра­ничения свободы проводить исследования. Речь идет не об открытии, а о его распространении, не об изобретении, а о его применении. Ирония состоит в том, что, как подчерки­вает социолог Амитаи Этциони, «многие либералы, цели­ком принимающие кейнсианский экономический контроль, придерживаются позиции невмешательства в технологию. Их аргументы использовались когда-то, чтобы защитить невмешательство в экономику: любая попытка контроли­ровать технологию задушила бы инновации и инициативу».

Не стоит с легкостью игнорировать предупреждения об избыточном контроле. Однако последствия недостаточного контроля могут быть намного хуже. В действительности наука и технология никогда не свободны в абсолютном

*Ombudsman(англ.) — чиновник, рассматривающий претен­зии граждан к правительственным служащим (ParliamentaryCommissioner). — Примеч. ред.

смысле. Изобретения и границы, в которых они применя­ются, находятся под влиянием ценностей и институций об­щества, которое является их источником. Фактически каждое общество осуществляет предварительную проверку благо­надежности технических инноваций до их широкого исполь­зования.

Однако сегодня это делается бессистемно, и критерии, на которых основывается отбор, нужно изменить. На Запа­де основным критерием для отсеивания определенных тех­нических инноваций и применения других остается экономическая выгодность. В коммунистических странах конечные тесты должны установить, будет ли инновация способствовать общему экономическому росту и националь­ной мощи. В первом случае решения носят частный харак­тер и плюралистически децентрализованы. Во втором они носят общественный характер и жестко централизованы.

Сейчас обе системы устарели — они не способны справ­ляться с проблемами сверхиндустриального общества. Они обе имеют тенденцию игнорировать все, кроме самых не­посредственных и очевидных последствий технологии. Од­нако нас больше должны беспокоить не непосредственные и не очевидные воздействия. «Общество должно организо­вать себя так, чтобы надлежащее количество самых способ­ных и обладающих наибольшим воображением ученых постоянно занималось долгосрочным прогнозом новой тех­нологии, — пишет О. М. Соландт, председатель Научного совета Канады. — Наш нынешний метод зависимости от бдительности индивидуумов, предвидящих опасность и фор­мирующих группы давления, которые пытаются исправить ошибки, будет недостаточным в будущем»¹⁶.

Одним из шагов в правильном направлении было бы создание технологического омбудсмена — общественной службы, уполномоченной получать жалобы, относящиеся к безответственному применению технологии, расследовать их и возбуждать по ним иски.

Кто должен быть ответственным за исправление небла­гоприятных эффектов технологии? Быстрое распростране­ние моющих средств, используемых в домашних стиральных

и посудомоечных машинах, усугубляет проблемы, связан­ные с очисткой воды во всех Соединенных Штатах. Ре­шение о массовом производстве моющих средств было принято на частном уровне, но побочные эффекты в ре­зультате сказались на издержках, которые терпит налого­плательщик и (в форме более низкого качества воды) потребитель вообще.

От загрязнения воздуха страдает и налогоплательщик, и общество, даже если, как это часто случается, источники загрязнения прослеживаются до отдельных компаний, от­раслей или правительственных органов. Может быть, и ра­зумно, чтобы расходы по очистке воздуха как вид социальных расходов несла общественность, а не определенные произ­водства. Есть много способов распределить расходы. Но какой бы способ мы ни выбрали, абсолютно необходимо, чтобы границы ответственности были проведены ясно. Слишком часто ни одна служба, группа или учреждение не имеют ясной ответственности.

Технологический омбудсмен мог бы служить офици­альным органом, расследующим жалобы. Привлекая вни­мание прессы к компаниям или правительственным организациям, которые безответственно или без должной предусмотрительности применяют новую технологию, та­кая служба могла бы оказывать давление, чтобы добиться более разумного использования новой технологии. Наде­ленная властью начинать иски о возмещении ущерба, она могла бы стать значимой сдерживающей силой против технологической безответственности.