Пусть к тридцати годам огромные сиськи отзовутся ей болью в пояснице

– Эмми, я повторяю вам это с вашего первого появления в моем кабинете: у вас много времени.

– Все журналы там говорят совсем о другом! – возразила она, указывая на дверь. – Разве вы не обманываете, заявляя, что у меня полно времени, а затем набиваете приемную статьями, в которых говорится, что мои яичники увядают?

Доктор Ким вздохнула. Это была красивая азиатка, в свои сорок два года выглядевшая лет на пятнадцать моложе, но не это беспокоило Эмми. Хороший врач – при каждом визите Эмми (а иногда и между ними) она заверяла, что та по-прежнему в детородном возрасте, Ким родила трех прекрасных детей, двух мальчиков и девочку, до своего тридцать первого дня рождения. Когда Эмми неоднократно спрашивала, как ей удалось сочетать мужа медицинскую школу, врачебную практику и троих детей в возрасте до пяти лет, работая при этом четыре дня в неделю и дежуря каждую третью ночь и каждые вторые выходные, доктор Ким лишь улыбалась, пожимала плечами и отвечала:

– Просто делаю это. Иногда это кажется невозможным, но все всегда так или иначе устраивается.

Лежа с разведенными ногами на медицинском столе ровно за день до своего тридцатилетия, Эмми была полна решимости снова услышать ободряющую новость.

– Расскажите мне о вашей среднестатистической пациентке, – начала Эмми, не обращая внимания на защищенный перчаткой палец доктора внутри себя. Чувствуя, что та берет мазок, Эмми затаила дыхание, чтобы не дернуться.

– Эмми! Сколько можно. Я уже сто раз вам рассказывала.

– Еще один не повредит.

Доктор Ким вынула палец и, стянув перчатку, вздохнула.

– У меня около двухсот пятидесяти пациенток на этом участке. Средний возраст впервые рожающих женщин тридцать четыре года. Это, разумеется, означает, что…

– Куча их еще старше, – закончила Эмми.

– Совершенно верно. И хотя я не хочу создавать ложное представление – важно, чтобы вы понимали – это Верхий Ист-Сайд и, вероятно, единственное место в стране, если не в мире, где применимы данные показатели, – большинство из них не испытывает никаких трудностей.

– Значит, беременных пациенток до тридцати лет нет? – настаивала Эмми.

Доктор Ким принялась ощупывать ее левую грудь уверенными круговыми движениями. Проделывая это, она сосредоточенно смотрела на стену. Закончив и со второй грудью, врач запахнула на Эмми халат и положила ладонь ей на руку.

– Всего несколько, – сказала она, озабоченно глядя на свою пациентку.

– Несколько! В прошлый раз вы говорили, что «практически ни одной».

– Только очень молодые жены нескольких врачей-мормонов из Юты наблюдаются в медицинском центре Маунт-Синай.

Эмми испустила вздох облегчения.

– Вы по-прежнему довольны своими таблетками? – спросила доктор Ким, делая запись в карте Эмми.

– Вполне. – Эмми пожала плечами и села на столе, вынимая ноги из держателей. – Оказывают магическое действие.

Доктор Ким рассмеялась.

– В этом-то все и дело, да? Я оставлю вам новый рецепт на следующие полгода в регистратуре, хорошо? Результаты анализов мы перешлем вам в течение недели, но не предвижу никаких проблем. Все выглядит абсолютно здоровым. – Она отдала карту медсестре и, убедившись, что Эмми прикрыта, открыла дверь. – Увидимся через полгода. И, дорогая, пожалуйста, успокойтесь. Как ваш врач, уверяю, что вам совершенно не о чем беспокоиться.

«Легко тебе говорить, имея троих детей, – думала Эмми, вежливо улыбаясь и кивая. – И тебе, и Иззи, и всем остальным гинекологам с выводком детей или пока еще с огромными животами советовать мне не волноваться». Сестра должна была родить в любую минуту она уже переходила три дня от назначенной даты, – Но к огорчению Иззи, у нее не было ни единой потуги и шейка матки не раскрылась ни на сантиметр. Эмми нехотя согласилась дождаться, пока Иззи ляжет в больницу, а потом уже прыгать в самолет до Флориды (Иззи уверяла, что первые дети могут задержаться на неделю или даже две, и глупо мчаться к ней, пока не начнется), но она не могла не думать о неминуемой задержке в появлении на свет ее племянника.

Одевшись, Эмми вышла и села на четвертый маршрут подземки до Юнион-сквер. Она хотела быстренько забежать домой и принять душ – что всегда считала необходимым после гинекологических обследований, – но, выйдя из метро на углу Четырнадцатой улицы и Бродвея, поймала себя на том, что шагает прямиком к дому Ли и Адрианы. Учитывая произошедший всего неделю назад разрыв Ли с Расселом и новые обязанности Адрианы, связанные с работой, Эмми надеялась, что хотя бы одна из подруг окажется дома – в мрачном настроении или заваленная писаниной, или то и другое, но консьерж покачал головой.

– Хотя ушли они вместе, – посмотрел он на часы. – Приблизительно час назад.

Эмми отправила обеим одинаковое сообщение: «Какого черта? Я у вас внизу. Где вы?» и почти одновременно получила ответы. Ли написала: «Хожу по магазинам с Ади к твоему тридцатилетию! Поговорим потом», Адриана оказалась немного лаконичнее: «Если хочешь свой подарок, иди домой». Эмми со вздохом поблагодарила консьержа и, ежась от холода, поплелась по слякоти в сторону Перри-стрит. Был сырой февральский вечер пятницы, и Эмми до смерти хотелось принять душ, но она заставила себя бродить почти два часа, чтобы не возвращаться в пустую квартиру, и останавливалась почти в каждом квартале вдоль Тринадцатой улицы: горячий кофе в «Грей дог» на Юниверсити-стрит, долгое умиленное любование щенками, играющими в витрине «Мокрого носа», ненужный маникюр и парафиновый педикюр в «Силк Дей спа», где любезно взяли ее без записи. Какой смысл бежать домой только для того, чтобы сидеть там в одиночестве и с двенадцатым ударом часов распрощаться с третьим десятком? Она категорически отказалась от предложения подруг устроить веселый выход в свет, отвергая все варианты – от изысканного ужина в «Баббо» (хотя она умирала – хотела отведать их мятной «пасты» с острым бараньим соусом) до ночи в «Калча клабе», как в старые добрые времена. Потребовалось несколько недель уговоров и убеждений, чтобы Эмми наконец согласилась выделить следующий день для какой-то загадочной деятельности, связанной с днем рождения. Адриана и Ли пообещали только, что никаких мужчин не будет, поэтому Эмми нехотя согласилась. Время в промежутке она планировала заполнить бутылкой вина и какой-нибудь качественной жалостью к себе. Возможно, если появится настоящий стимул, закажет в «Макс-деливери» кексы.

Добравшись до своего дома и дотащившись до пятого этажа, Эмми была мокрой с головы до пят: волосы – от холодного дождя, ноги – от слякоти, а гениталии – от щедрой порции медицинского снадобья. Ни поздравительных открыток в почтовом ящике, ни единого свертка в коридоре у двери. Пусто! Она напомнила себе, что сегодня лишь канун дня рождения, и даже если ничего не придет, она всегда может с уверенностью рассчитывать на маму и Иззи. Она прямо у двери свалила промокшую одежду и прямиком бросилась в ванную. Как раз в тот момент, когда она намочила волосы, зазвонил сотовый. Потом зазвонил городской телефон, а затем снова сотовый. Эмми с невольной надеждой подумала, что это Рафи каким-то образом выяснил ее номер и звонит с извинениями за свое свинское поведение. Маловероятно, конечно, чтобы он нашел и ее сотовый, и домашний, но кто знает? Он показался ей достаточно изобретательным, и из всех ее последних мужчин – романов – он единственный мог бы захотеть разыскать ее. Джордж, без сомнения, перешел к следующей студентке, и вряд ли она когда-нибудь получит весточку от Крокодила Данди.

Высушив волосы полотенцем и отступив к унитазу, чтобы открыть дверь, Эмми пересекла маленькую студию и, опустившись на колени, достала из-под кровати магазинный пакет. Аккуратно развязала толстую витую шелковую ленту, скреплявшую ручки, и осторожно вынула завернутый в папиросную бумагу сверток. Затем, потеряв всякое терпение, разорвала наклейку из фольги с монограммой, скомкала папиросную бумагу и запустила руки в плюшевые складки самой дорогой вещи из тех, которыми когда-либо владела. Назвать это халатом – значило обидеть роскошную мягкость сложенного вчетверо кашемира, густо-шоколадный цвет и элегантно-простую монограмму «Э». Халаты служили, чтобы прикрыть фланелевую пижаму или сохранить пристойный вид, идя от шкафчика с одеждой до бассейна. Но это? Это предназначалось для того, чтобы сексуально задрапировать каждый изгиб тела (или в случае с Эмми опытной рукой подчеркнуть немногие имеющиеся изгибы), почувствовать легкость шелка и тепло пуха. При ходьбе он слегка касался пола, а пояс-кулиска на талии заставлял почувствовать себя моделью. Эмми немедленно затопила волна облегчения. Она не ошиблась. Пару недель назад она увидела его в витрине самого дорогого в Сохо салона белья, в заведении, где за три дюйма ткани ты отдавал не меньше нескольких сотен долларов. Каждый бюстгальтер, каждые трусики, каждая пара чулок были дороже любого платья Эмми, поэтому халат и… ну… отхватил такой здоровый кусок от ее ежемесячного дохода, что она предпочитала об этом не вспоминать. Как у нее вообще хватило духу войти в тот магазин? Все вспоминалось словно в тумане. Эмми лишь помнила, как хорошо она выглядела в этом халате в примерочной салона, отделанной плюшем, с тяжелыми вышитыми шторами, – губы поджаты, правое бедро сексуально выставлено в предоставленных туфлях на высоченных каблуках. Один взгляд в зеркало этим вечером подтвердил – ничто не изменилось за те недели, что халат пролежал под кроватью, девственно нетронутый и неразвернутый, дожидаясь дня рождения. Стоя перед зеркалом, Эмми зачесала влажные волосы в шикарный шиньон и накусала губы, чтобы они припухли. Потом достала новый ягодный блеск для губ и наложила немного на щеки. «Неплохо, – с радостным удивлением подумала она. – Совсем неплохо для тридцати лет». Затем, насладившись спонтанным изменением образа и почувствовав волчий голод, сунула ноги в уютные тапки из овчины, потуже затянула на талии пояс своей кашемировой мечты и отправилась на кухню готовить себе суп.

Не успела она включить электроплитку, как снова зазвонил городской телефон.

Частный вызов. Она недоуменно хмыкнула.

– Алло? – ответила Эмми, зажав телефон плечом и открывая попутно банку куриного супа с лапшой.

– Эм? Это я.

Сколько месяцев ни прошло, Дункан, видимо, всегда будет произносить: «Это я», а Эмми – точно знать, кто говорит. В ее мозгу промелькнул миллион мыслей. Он звонит, чтобы поздравить ее с днем рождения… значит, помнит день ее рождения… следовательно, думал о ней… И таким образом, возможно, не думал о своей инструкторше… если только, о Боже, он не звонит, чтобы сообщить ей новость… новость, имеющую прямое отношение к инструкторше… которую она не готова услышать ни сегодня, никогда.

Она чуть не положила трубку, но что-то ее удержало. Если она сейчас что-нибудь не скажет, то задаст вопрос о его помолвке, поэтому из чисто защитных соображений Эмми спросила первое, что пришло ей в голову:

– Когда это ты сделал свой номер частным?

Он засмеялся. Веселый-но-не-совсем-влюбленный смех Дункана.

– Мы не разговаривали много месяцев, и это все, что ты можешь сказать?

– А ты рассчитывал на что-то другое?

– Нет, думаю, нет. Послушай, я знаю, что ты дома и все такое, и хотел бы подняться к тебе.

– Подняться? Ко мне в квартиру? Ты здесь?

– Да, я тут уже… э-э… некоторое время. В копировальном салоне через дорогу, дожидался, когда ты придешь домой. Они уже странно на меня посматривают, поэтому я был бы не против подняться к тебе на минутку.

– Значит, ты сидел и следил за моей квартирой?

Как странно узнать о чем-то столь жутком и одновременно лестном.

Дункан снова засмеялся:

– Ну да, я уже звонил несколько раз, сразу как ты вошла, но ты не ответила. Обещаю, я ненадолго. Я только хотел тебя повидать.

Значит, он обручился. Вот задница! Вероятно, думает, что поступает благородно, проделав весь этот путь, чтобы сообщить ей лично. И накануне ее дня рождения, о котором, она готова была поспорить на что угодно, он совершенно забыл. Что до нее, он может взять свое желание повидаться и засунуть его куда подальше, и Эмми без колебаний так ему и сказала.

– Эмми, подожди, не вешай трубку. Все не так. Я просто…

– Я до смерти устала слышать, что ты хочешь и чего не хочешь, Дункан. По правде говоря, без тебя моя жизнь была в тысячу раз лучше, поэтому почему бы тебе не побежать домой к своей маленькой подружке из группы поддержки и сделать несчастной ее. А я скажу тебе вот что: мне это неинтересно.

Она бросила телефонную трубку на аппарат и почувствовала громадное удовлетворение, немедленно сменившееся громадной волной паники. Что она натворила?

Не прошло и тридцати секунд, как послышался стук в дверь.

– Эмми? Я точно знаю, что ты там. Пожалуйста, открой. Всего на одну минуту, клянусь.

Эмми знала, что должна быть крайне зла: ведь он воспользовался ключом, который так и не удосужился вернуть, но часть ее сгорала от любопытства: что могло быть такого важного, чтобы Дункан – мистер Воплощенное Безразличие – прибегнул к полномасштабной слежке? Отчасти она испытывала и облегчение: Дункан, которого она знала, никогда не приложил бы столько усилий лишь для того, чтобы сообщить о своей помолвке.

Не потрудившись даже сбросить меховые тапки, Эмми открыла дверь и прислонилась к косяку.

– Что? – без улыбки спросила она. – Что такого важного?

Запыхавшийся после подъема на пятый этаж, но значительно меньше, чем обычно – в те три или четыре раза за пять лет, что соизволил прийти к ней, если быть точной, – он выглядел чертовски привлекательно, и Эмми подумала, что положительные изменения (похудевшее лицо, отсутствие смертельной бледности, отличная стрижка, скрывавшая небольшую лысинку) были результатом напряженной работы инструкторши, а не его собственной.

– Могу я войти? – спросил он с одной из своих фирменных улыбок – где-то между флиртом и скукой.

Эмми посторонилась и махнула рукой в сторону комнаты, постаравшись, чтобы Дункан увидел высшую степень безразличия, написанную на ее лице.

Две секунды ушло на возню с замком, и когда Эмми наконец повернулась к Дункану, тот смотрел на нее беззастенчиво оценивающим взглядом. Граничащим с преклонением, если быть честной. И, возможно, впервые в его присутствии Эмми нисколько не стыдилась своей внешности.

– Господи, Эм, ты прекрасно выглядишь, – сказал с искренностью, на которую она не считала его способным.

Эмми посмотрела на свой халат, вспомнила о небольшом макияже после душа и от души возблагодарила небеса, что он не увидел ее получасом раньше.

– Спасибо.

Его взгляд продолжал скользить вверх и вниз по ее фигуре, одобрительно задерживаясь на каждом дюйме.

– Нет, действительно прекрасно, по-настоящему прекрасно. Ты никогда так хорошо не выглядела. Чем бы ты ни занималась, это определенно идет тебе на пользу, – сказал он без тени иронии.

«О, ты хочешь сказать, трахаясь до потери сознания буквально с каждым привлекательным встречным? Покупая сексуальное белье? Отказываясь ненавидеть свое тело только потому, что его ненавидел ты? Да, как это ни шокирует, но дела идут хорошо».

– Спасибо, Дункан, – только и сказала она.

Он окинул взглядом квартиру и спросил:

– А где Отис? Он наконец-то…

– Ха! Если бы. Хотя, думаю, это следующее после самого лучшего.

Дункан вопросительно на нее посмотрел.

– Адриана присматривала за ним во время моей последней рабочей поездки – с очень большой, недосказать, неохотой – и целыми днями жаловалась. Затем, как гром среди ясного неба, я возвращаюсь домой, звоню ей, чтобы забрать попугая и вручить ей бутылку вина за сто долларов – спасибо, мол, и извини, – а она говорит, что тот может пожить у нее.

– Пожить у нее?

– Да! Ты представляешь? Она сказала, что они подружились. Что я недооценивала Отиса, а она возродила его для новой жизни.

– И что ты ответила?

– Ты еще спрашиваешь? Сказала, что она абсолютно права, я его недооценивала, и наверное, мы с ним никогда не подружимся. Что если она пока не хочет с ним расставаться, я, вероятно, найду в себе силы позволить это. Все случилось два месяца назад. Я разговаривала с ней сегодня утром, и они как раз направлялись в «птичкино спа» – это слова, не мои. Я затаила дыхание и помолилась, чтобы это не оказалось сном.

Дункан снял пальто и бросил его на стул. Он был в костюме, пришел сюда прямо с работы. С собой он принес простой коричневый пакет, и Эмми невольно спросила себя, не подарок ли это ко дню рождения.

– Вот, я кое-что тебе принес, – сказал Дункан, увидев, что она смотрит на пакет.

– Правда?

В ее голосе прозвучало больше надежды, чем ей бы хотелось. Объемистый пакет оказался тяжелым, когда Дункан передал его Эмми, и она решила, что это, наверное, фотоальбом. Возможно, фотопутеводитель по известным отелям или тур по одному из Карибских островов, которые они посетили за время редких отпусков Дункана.

Эмми с воодушевлением открыла пакет и пережила мгновенный шок, обнаружив там всего лишь рулон бумаги для принтера.

Заметив изумление на ее лице, Дункан пожал плечами.

– Я сидел в этом проклятом салоне больше часа. Мне пришлось что-нибудь купить.

Она пробормотала в ответ нечто нечленораздельное.

Значит, он не помнил о дне ее рождения, не принес подарок по своему выбору. Это не должно было бы ни удивить, ни разочаровать, но почему-то и удивило, и разочаровало.

– Ну, тебе, наверное, интересно, зачем я пришел… – Он умолк, но и Эмми молчала.

– Я знаю, вся эта ситуация с Брианной была нелегкой для нас обоих, но она… э-э теперь закончилась, и я надеюсь, что мы могли бы… э-э… пробовать начать сначала.

Так. Вот оно. Эмми была настолько поражена, что пришлось ухватиться за кухонный стол. Она не знала, что сказать. Он только что сделал три совершенно независимых, однако в равной мере шокирующих заявления в одном предложении. Во-первых, драматический финал их пятилетних отношений, связанный с его изменой с тренершей по фитнесу, которую купила ему Эмми, назвал «ситуацией» – не говоря уж об отвратительном маленьком дополнении, что ему это тоже нелегко. Затем последовало небрежное заявление, будто означенная «ситуация» закончилась – подробность, о которой Эмми, видимо, предполагал он, знала, поскольку, как же она может не следить за мелочами его жизни? И последняя, самая крупная: Дункан сидит в ее квартире холодным февральским вечером, хотя при других обстоятельствах должен бы встречаться со своими друзьями, и, нервничая, предлагает «начать сначала». Эмми знала, что склонна к преувеличениям и полетам фантазии – и, разумеется, требовалось дальнейшее подтверждение, – но, похоже, он действительно предлагает им воссоединиться.

У нее был к нему миллион, триллион вопросов (Из-за чего они расстались? Чья это была инициатива? И – самый важный – почему он захотел вернуться к ней?), но Эмми отказалась доставить ему такое удовольствие. Вместо этого она скрестила на груди руки и уставилась на Дункана.

– Ты ничего не хочешь сказать? – спросил он и принялся обгрызать кутикулу на указательном пальце. «Номер восемьсот восемнадцатый из того, почему я не скучаю», – подумала Эмми.

– У меня сегодня нет настроения разговаривать, – ровно проговорила Эмми, глядя на Дункана.

Он вздохнул, словно намекая, что все это очень сложно.

– Эм, послушай, я идиот, хорошо? Я знаю, что все испоганил, и хочу исправить дело. Вся эта история с Брианной – случайность, ухаб на дороге, совершенно ничего не значащий эпизод, которого вообще не должно было быть. Ты и я – мы созданы друг для друга. И оба это знаем. Так что скажешь? Я стою перед тобой со шляпой в руке, – при этих словах он снял воображаемую шляпу и протянул ее к Эмми, – умоляя тебя вернуться.

Он подошел к ней, обнял за плечи и легко поцеловал в губы. Эмми позволила поцеловать себя и насладилась привычным покоем. Дункан отстранился и, нежно отводя назад волосы Эмми, посмотрел ей в глаза:

– Ну? Что ты скажешь?

Она ждала этого момента десять месяцев, и вот он настал, и она чувствует всю невероятность происходящего, как и предвидела. Эмми ответила на его взгляд сладчайшей улыбкой.

– Что я скажу? – с напускной скромностью кокетливо переспросила она. – Скажу, что собираюсь сделать себе самый лучший в мире подарок на свое тридцатилетие – прямо здесь, прямо сейчас и в самый последний раз: катись к черту из моей квартиры. Вот что я скажу.

– Ты этого не сделала! – заверещала Адриана, всплеснув руками.

– Сделала, – улыбаясь до ушей, заверила Эмми.

– Нет!

– Да. И словами не передать, как хорошо себя чувствую.

Адриана обняла Эмми и притянула к себе, насколько позволял их крохотный столик. Они сидели в «Чайной чашке Алисы» в Верхнем Ист-Сайде, до предела забитой сотнями женщин, наверное, всех мыслимых возрастов, и переживали момент торжества Эмми. – Ты поступила совершенно правильно.

– В общем, да! – согласилась та. – Даже не думай, что я в этом сомневаюсь. Ты можешь поверить, что этот негодяй имел наглость заявиться ко мне накануне моего тридцатилетия и просить принять его обратно даже не извинившись? Он отвратителен.

– Всегда был. – Адриана кивала, пока не заметила что Эмми как-то странно на нее смотрит. – О, милая, я ничего такого не хотела сказать. Только согласилась, что в этот раз его действия были особенно омерзительными. – Господи Боже, как же чувствительна эта девушка!

К их столику подошла бойкая очаровательная официантка:

– Отмечаем сегодня что-то особенное, дамы?

Эмми фыркнула.

– Что нас выдало? «Гусиные лапки» в уголках глаз или то, что три неокольцованных чуда попивают дневной чай, как будут делать это и в пятьдесят лет?

– Три неокольцованных чуда? Это что-то новенькое. – Адриана закатила глаза и посмотрела на Ли, которая сидела с каменным лицом, засунув под себя левую руку. Адриане стало нехорошо – Эмми, должно быть, не знает, что накануне вечером Ли вернула Расселу кольцо.

– Здорово, правда? Я только что это придумала. Но кольца для чудес нам и не нужны… ха! Я и не собиралась каламбурить! – похвасталась Эмми.

– Простите, я просто подумала…

Официантка кашлянула и опустила глаза.

Вмешалась Адриана:

– Вообще-то мы действительно отмечаем… ее тридцатилетие. И как видите, не сдаемся.

– Тридцатилетие? Серьезно? Вы отлично выглядите для своих тридцати! – восхищенно воскликнула девушка. Самой ей было не больше двадцати четырех. Могу только надеяться, что в этом возрасте буду выглядеть так же.

К счастью, в разговор вмешалась Ли, прежде чем Эмми успела сказать какую-нибудь гадость, и подхватила:

– Да, действительно отлично, правда? Мы готовы сделать заказ.

Официантка с улыбкой приняла заказ и бодро удалилась, убежденная, что кого-то осчастливила.

– Стерва, – прошипела Эмми. – Пусть к тридцати годам ее огромные сиськи отзовутся ей болью в пояснице.

Адриана хлопнула ладонью по столу:

– Ты видела, что с ней сделало солнце? Я тебя умоляю! Когда этой девице исполнится тридцать, она будет похожа на кожаный мешок. Ее сиськи станут наименьшей из проблем.

– Не знаю, куда смотрели вы, а я не могла оторвать глаз от ее волос, – сказала Ли.

– От ее волос? А что у нее не так с волосами? – спросила Эмми.

– Ну, сейчас-то все в порядке, но они наверняка поредеют. Я точно не хотела бы подойти к тридцати годам с залысинами и просвечивающей макушкой.

Подруги рассмеялись.

– Да, конечно, ты права… Это давно уже должно было произойти, – заметила Эмми, возобновляя разговор с того места, на котором их прервала злополучная официантка. – Просто удивительно, как все разворачивалось, понимаете? Я мечтаю о возвращении Дункана и его словах о неумирающей любви ко мне, представляя, как мы бежим навстречу закату и он сознает, какую ужасную ошибку совершил, а в тот самый момент, когда именно это и случилось, мне хотелось только, чтобы его переехал автобус. Это нормально?

– Абсолютно, – успокоила ее Адриана. – Как ты думаешь, Ли?

Адриана уже пыталась вовлечь подругу в разговор, но та почти не говорила, просто сидела с рассеянной улыбкой.

– Определенно, – поддержала на сей раз Ли. – Наша малышка растет! Мне кажется…

Звонок сотового телефона прервал ее на полуслове.

Под взглядом Адрианы она достала телефон из сумки, посмотрела, кто звонит, и сбросила вызов.

– Опять Джесс? – спросила Адриана.

Ли кивнула.

– Пора бы ему уже понять. Я не ответила ни на один его звонок с тех пор, как он вернулся из Индонезии.

– Да, querida? И что же он должен был понять?

Так грубо вести себя с подругой она, разумеется, не могла, но Адриана пришла в сильное возбуждение, когда Эмми позвонила с новостями о романе Ли и последовавшем разрыве с Расселом. Не то чтобы она не любила Рассела – Рассела обожали все. Но Ли она любила больше и хотела для нее самого лучшего. И вдруг роман? С женатым мужчиной? Который к тому же знаменит, непостоянен и совершенно ей не подходит. Это был до удивления неожиданный шаг в нужном направлении. Если бы только Ли тоже так считала…

– Что произошедшее между нами было ошибкой, связью на одну ночь, которая случилась несколько месяцев назад, и нам совсем не нужно об этом говорить. Не понимаю, зачем он все усложняет.

Эмми засмеялась:

– Дорогая, нельзя же винить за это парня. Он знает, что ты порвала с Расселом?

Ли вскинула голову.

– Конечно, нет, – отрезала она. – Наши с Расселом проблемы не имеют никакого отношения к Джессу.

Адриана фыркнула. Эта девица бредит! Когда она наконец признает, что безумно влюблена не в того парня? Адриана начала обдумывать свою следующую колонку: если ее абсолютно нормальная и разумная подруга может быть так слепа, что говорить о других женщинах? Возможно, она озаглавит ее «Бредовые мысли: Учебник для начинающих». Или так: «Почему я упорно лгу самой себе». Да, вполне сгодится.

Ли сердито на нее посмотрела.

– Что?

– Ты действительно в это веришь, querida?

– Да, действительно верю. Потому что это правда! У нас с Расселом, – здесь она остановилась, подыскивая верные слова, – были сложности еще задолго до моего знакомства с Джессом. Я могла бы признать – могла бы, – что история с Джессом позволила мне увидеть истинную ситуацию с Расселом, но даже это натяжка. Я переспала с Джессом, потому что чувствовала себя одинокой и, вероятно, немного напуганной нашими с Расселом отношениями. Это была ошибка во время особенно непростого периода в моей жизни. Ни больше ни меньше.

Эмми и Адриана обменялись взглядами.

– Что? Чего вы переглядываетесь?

Адриана обрадовалась, когда Эмми взяла инициативу в свои руки, применив свой самый успокаивающий тон и дипломатичный подбор слов.

– Мы не говорим, что ты не считаешь это правдой, но… ну… является ли это правдой и для Джесса?

– Не нужен никакой психоаналитик, чтобы увидеть – ты выглядишь в тысячу раз спокойней, чем обычно, – вставила Адриана.

Ли закатила глаза:

– Послушайте, вы обе, вы знаете, что я люблю вас, но это становится просто смешно! Несмотря на то что я чувствую – чувствовала – к Джессу, вы упускаете одну очень важную деталь. Прислушайтесь, ладно? Джесс. Чэпмен. Женат. Женат, в смысле – на всю жизнь связан с другой женщиной. Женат, в смысле – если он спит со мной, то становится лжецом и изменником, к отношениям с которым мои лучшие подруги не должны меня подталкивать. Женат, в смысле…

Адриана подняла руку. Ничто не нагоняло на нее такую скуку, как пуританские проповеди Ли.

– Хорошо, хорошо, мы поняли, – сказала она.

С подносом еды подошел другой официант, на сей раз мужчина.

– О, не может быть! Надеюсь, мы не напугали вашу коллегу, – огорчилась Эмми. – Мы просто немного по-вредничали.

Официант странно на нее посмотрел и начал объявлять заказы.

– Лапсанг сушонг салат с копченой куриной грудкой с соусом? – Поставил все это перед Ли. – И два «Безумных шляпника» со сконами и сандвичами, как просили. Ваш чай сейчас принесут. Желаете что-нибудь еще, дамы?

– Муж? Ребенок? Какая-нибудь жизнь? – спросила Эмми. – Что-нибудь из этого есть в меню?

Официант медленно попятился от их столика, словно Эмми была диким животным.

– Я… э… еще вернусь. Приятного аппетита, – промямлил он, стремительно исчезая.

– Боже, Эмми, возьми себя в руки. Ты пугаешь людей, – предостерегла Адриана, хотя втайне находила эпизод весьма занятным.

Эмми вздохнула.

– Что еще нового?

– В последнюю неделю я много думала, – сообщила Ли, глядя через стол на подруг.

Адриане это показалось зловещим. «Думала» у Ли всегда оборачивалось решением, делавшим ее еще несчастнее. Адриана приготовилась к предложению, которое наверняка начнется со слов «Думаю, мне следует…»

– Думаю, мне следует вернуться в школу, – тихо произнесла Ли.

– Что?! – воскликнула Адриана. – Зачем тебе это надо?

Ли улыбнулась и пояснила:

– Потому что я всегда этого хотела.

– Да? – удивилась Эмми.

Ли кивнула.

– На магистра изящных искусств по литературному мастерству. Я хотела пойти туда сразу после окончания помните? – но отец раздобыл для меня место в «Брук Харрис» и без конца говорил, что хорошему редактору – или писателю, если уж на то пошло, – никакие степени не нужны и самое лучшее, что я могу сделать для своей карьеры, – это начать ее. – Она с горечью засмеялась. – Мы оба не подумали, что это совсем не та карьера, которая мне нужна.

– Но, Ли, дорогая, у тебя же так хорошо получается! Ты в двух шагах от повышения, работая с таким известным автором бестселлеров…

– Работала. Прошедшее время, – перебила Ли.

Адриана вздохнула. До какого же мелодраматизма скатывается временами ее подруга!

– То, что вы занимались сексом, совсем не означает, будто ты не можешь его редактировать. Если бы все отказались работать с теми, с кем спят, мировая экономика остановилась бы.

– Я согласна, – сказала Ли. – Вероятно, мы смогли бы через это перешагнуть. И видит Бог, Генри все равно, лишь бы рукопись была сдана в срок. Я имела в виду прошедшее время, поскольку я уже уволилась. Вчера.

– Прекрати! – заорала Эмми. Группа туристов среднего возраста обернулась на них. – Ты шутишь, – прошептала она.

– И как это ты не сказала мне вчера, когда мы ходили по магазинам? – спросила Адриана, хватая Ли за руку. – Ты просто забыла об этом упомянуть?

– Мне нужно было время переварить это. Я сказала Генри, что никуда не спешу и останусь столько, сколько требуется для безболезненной передачи рукописи, но точно ухожу.

– Боже мой! – выдохнула Эмми.

– И как он это воспринял? – спросила Адриана. Она поневоле немного расстроилась из-за того, что Ли ее обставила. Ведь и она приготовилась объявить волнующую новость.

– Он был очень удивлен. Сказал, что к нему уже несколько недель поступают непонятные звонки от Джесса, который все время говорит, будто сделал что-то… он не называет… но это, вероятно, причинило мне неудобство, и целиком его вина, и никогда больше не повторится. По-видимому, он умолял Генри не передавать его другому редактору.

– Что ж, мило с его стороны. Думаешь, Генри не знает? – спросила Эмми.

– Нет. Он, похоже, считает, что Джесс меня домогался, мне это не понравилось и я зачудила. Думает, поэтому я больше и не хочу с ним работать, и даже пытался убедить меня, что попадающийся время от времени автор-извращенец – это часть сделки, издержки профессии и все такое. – Ли печально засмеялась и сделала глоток чая. – Интересно, что бы он подумал, если бы узнал, как я практически затащила Джесса в постель?

– Querida, не могу поверить, что ты бросила работу! Что же ты собираешься делать дальше?

– А вот угадай! Впервые в жизни я в неведении. – Ли налила себе чаю с не слишком озабоченным видом. – Я хочу сделать небольшую паузу, не хвататься за первое попавшееся, может, попутешествовать немного, прежде чем, будем надеяться, приступлю к занятиям этой осенью. Я еще не все продумала, но мне, вероятно, придется продать свою квартиру и – она на мгновение умолкла и повернулась к Эмми – найти компаньонку. Я не давлю, Эм, клянусь, но знаю, как ты ненавидишь свое жилье и постоянно говоришь о желании переехать, поэтому сейчас мне ответ не нужен, но, может, мы могли бы поселиться вместе в какой-нибудь уютной квартирке с двумя спальнями?

Ли все портила! У Адрианы был целый план. Ей так не терпелось поведать о нем Эмми, и теперь Ли все портила. Она попыталась вмешаться:

– А что я скажу! У меня есть одна…

– Боже мой, ты шутишь? – чуть не завизжала Эмми. – Я с радостью. С радостью, с радостью, с радостью. Я уже видеть не могу эту проклятую студию. Я перееду куда угодно. Куда угодно! Мое единственное требование – духовка. И плита. Это же выполнимо? Скажи только слово.

– Идет! – ответила Ли. – Давай начнем искать прямо сейчас. Я готова переехать, как только продам квартиру.

– Алло-о-о-о? Вы двое, слышите меня? Алло! – чуть более сварливо, чем собиралась, сказала Адриана. – У меня есть одна новость, которая может заинтересовать вас обеих.

Девушки выжидательно повернулись к ней.

– Нет, ничего еще не решено окончательно… и мне, наверное, не нужно бы и говорить… но я скорей всего переезжаю в Лос-Анджелес.

Это заставило их замолчать. Приятно было видеть, как ахнула Ли, а у Эмми открылся рот. «И на что только приходится идти девушке, чтобы привлечь к себе немного внимания», – подумала Адриана.

– Что?

– Почему?

– Это из-за Тоби?

– Ты к нему переезжаешь?

– А твои родители знают?

– Это точно?

– Вы женитесь?

Совершенно восхитительно, лучше, чем она надеялась. Адриана театрально вздохнула:

– Ладно, ладно, я расскажу вам все. Только успокойтесь.

Под этими словами она, конечно, подразумевала: «Продолжайте сыпать вопросами, мне это нравится!» По счастью, подруги повиновались, и Адриана наслаждалась их любопытством, пока ей не пришлось произнести слова, которые, как она считала, никогда не слетят с ее уст, слова, наполнившие ее такой гордостью и таким волнением, каких она даже и вообразить себе не могла.

– Мне предложили работу, и я готова согласиться, – сказала она и откинулась на спинку стула, упиваясь реакцией подруг. Какое наслаждение – обрушить волнующую новость на ничего не подозревающих людей. Как еще можно привлечь их внимание?

– Что, прости? – озадаченно переспросила Ли.

– А что конкретно ты имеешь в виду под словом «работа»? – смущенно поинтересовалась Эмми.

– Ой, ну ладно! А что, по-вашему, я имею в виду?

Это переходит всякие границы! Неужели так уж невозможно представить ее работающей только потому, что она никогда не делала этого раньше? Я вас умоляю. Весь мир работает; она уверена, что тоже справится.

– Ладно, Ади, не заставляй себя упрашивать. Выкладывай, – сказала Ли, наклоняясь к ней через стол.

Адриана сделала глубокий драматический вдох. Можете убить ее за желание получить от этого удовольствие! Не каждый день Адриану де Соза воспринимают серьезно.

– Значит, так, даю вам подсказку. Вы уже знаете о колонке в «Мари Клер»?

Девушки кивнули.

– Так вот, на днях мы ужинали с кем-то из коллег Тоби по «Парамаунту». Он хвастался растущим успехом моей колонки – вы бы его видели, просто душка, – и одна из женщин, какой-то там продюсер, вдруг проявила интерес. Стала расспрашивать обо мне, о колонке, как «Мари Клер» меня нашел, когда выходит первый материал… и миллион других вопросов. Я вообще-то подумала, что она делает это из вежливости, но на следующий день она позвонила и предложила – вы готовы? – превратить мои идеи в фильм!

– О Господи, – прошептала Эмми.

Ли, казалось, онемела.

– Не может быть. Не может!

Адриана кивнула со счастливым видом:

– Может, может, может! Я послала ей по е-мейлу материалы, которые давала в «Мари Клер», и она перезвонила мне в тот же день. Сказала, что хочет опередить всех остальных и начать работать над фильмом до того, как первая колонка выйдет и, по ее словам, «неизбежно станет феноменом». Она назвала меня новой Кэндес Бушнелл.

– Иди ты! – в один голос воскликнули подруги.

– На полном серьезе.

Ли еще больше наклонилась к ней, почти уткнулась в лицо Адрианы:

– И что же это значит? Что ты будешь для нее делать?

– Я и сама пока не до конца понимаю, но Тоби сказал, что первый шаг – найти агента… он рекомендует кого-то стоящего… а затем они от моего имени составят консультационный контракт. У продюсера договор с «Парамаунт» и трейлер на студии, и она собирается дать мне специалиста для работы над сценарием. Если все получится, я перееду в ближайшие два месяца.

Она не сказала своим подругам, что продюсер была согласна на ее работу из Нью-Йорка – даже ожидала этого, – а решение перебраться в Лос-Анджелес целиком принадлежало Адриане. Она жила в Нью-Йорке со дня окончания колледжа и знала, что рано или поздно сюда вернется. Если она сейчас не попробует пожить где-то в другом месте, этого, возможно, уже никогда не случится. Кроме того, идея забраться подальше от родителей и их сковывающих ограничений была необыкновенно привлекательна.

– Адриана, это невероятно! Невероятно! Поздравляю! – Ли встала и обняла подругу.

– Эй, что случилось? – спросила Адриана, глядя на Эмми, у которой выступили на глазах слезы.

– Прости, – хлюпнула та носом. – Я правда так счастлива за тебя. Просто не могу поверить, что ты уезжаешь.

– Querida! Ты же первая уезжала, забыла? В кулинарную школу в Калифорнии. Как будто на Восточном побережье нет хороших школ. Но ты вернулась, вернусь и я. И потом, у меня есть кое-что для улучшения твоего настроения.

– И что же? – Эмми спросила с раздражением, как Упрямый любопытствующий ребенок.

– Думаю, тебе это очень, очень понравится.

– Что? Говори же!

– Ну, мне было интересно, захочешь ли ты жить в моей квартире в мое отсутствие. И, – тут она сделала драматическую паузу и повернулась к Ли, – ты тоже, querida. Я не знала о вашем желании жить вместе, но что может быть идеальнее моей квартиры? Я переговорила с родителями и они в восторге, что там поселится Эмми, и я уверена, им еще больше понравится, если вы будете вдвоем. Бесплатно, разумеется, лишь с двумя условиями: раз в неделю вам придется пересылать родителям их почту, где бы они ни находились, и мириться с их периодическими визитами в Нью-Йорк. Очень редкими, поскольку меня здесь не будет. Что вы думаете?

– Ну, даже и не знаю, – сказала Ли. – Лично мне эта сделка не катит.

– Да, серьезно. Очень плохая сделка. Бесплатная квартира с тремя спальнями, единственная обязанность – раз в неделю сходить на почту. Боже, Адриана, да как ты могла предложить такое?

– Умоляю, querida! На почту? Фу! У нас договор с Ю-пи-эс: они приезжают на квартиру, забирают сверток с почтой, упаковывают и отправляют. Тебе придется только вынимать ее из почтового ящика в вестибюле.

Ли хлопнула ладонями по столу:

– Господи, я только что поняла. Пентхаус означает верхний этаж.

– Это же очевидно, Ли, – заметила Адриана.

– А верхний этаж означает, что никакого топота сверху! Господи Боже! – засмеялась она сквозь слезы. – По-моему, никогда в жизни я еще так не волновалась!

Эмми театральным жестом воздела руки и уставилась в потолок.

– Пентхаус, мы идем!

– А ты, Адриана? – спросила Ли. – Где, моя дорогая, устроишься ты, пока мы с Эмми будем спать в блаженной тишине, не нарушаемой топотом? Неужели в твоем ближайшем будущем я чувствую некое совместное проживание?

Адриана улыбнулась. Это, пожалуй, лучшая часть.

– Ну, Тоби таки предложил мне переехать к нему, – сказала она под аплодисменты девушек, – а поскольку у нас очень хорошие отношения – даже удивительно хорошие, – мне кажется, нет причин портить дело. – Она умолкла, потягивая чай и притворяясь, будто что-то обдумывает. – Поэтому… на деньги от консультационного проекта и за колонки я собираюсь снять собственную квартирку в Венис-Бич. Просто маленькая студия как можно ближе к пляжу. Рядом с фермерским рынком, по-моему.

Эмми повернулась к Ли и вздохнула.

– Ли, ты можешь поверить? Наша малышка растет. Все делает самостоятельно!

Адриана знаком призвала их к тишине:

– Не так быстро, querida. Я еще хочу попросить тебя об одном одолжении, и о большом.

И почувствовала, с каким напряжением ждет согласия Эмми.

Та с любопытством на нее уставилась:

– О большом одолжении? Больше, чем пентхаус? Давай, Ади.

– Я надеюсь, ты позволишь мне… э-э… взять на этот год Отиса. О, Эмми, я знаю, он твой, и понимаю, какое это безумие – тащить беднягу через всю страну, но за последние несколько недель мы так подружились. Каким-то странным образом – и, пожалуйста, не смейтесь надо мной – он кажется мне моим счастливым талисманом. С его появлением в моей жизни все встало на свои места. Ты не будешь против?

Адриана знала, Эмми возражать не станет – более того, придет в экстаз от желания подруги оставить у себя попугая, – но от нее, Адрианы, не убудет, если она позволит Эмми думать, будто та делает ей большое одолжение, верно же? Маленький подарок лучшей подруге.

Эмми хмыкнула, делая вид, что размышляет.

– Полагаю, это возможно. В смысле, кто я такая, чтобы отнимать чей-то талисман? Если хочешь забрать Отиса с собой, тогда он, конечно, твой.

– За Отиса, – сказала Ли, поднимая свою чашку.

– За Эмми и ее день рождения. Бессмертными словами нашей официантки – пусть каждый выглядит в тридцать лет так же хорошо! – кивнула Адриана, следуя ее примеру.

Эмми чокнулась с подругами:

– За три неокольцованных чуда. Желаю, чтобы в ближайшие тридцать лет мы оставались такими же чудесными, но, если повезет, не такими неокольцованными.

– Пью за это! – сказала Ли.

– Я тоже, – поддакнула Адриана, с волнением думая о будущем. – Будьте здоровы, queridas. За нас.