Неудобство ясного мышления 5 страница

-286-

тему, как было определено в предыдущей абзаце, воз­можно является таким, на который невозможно отве­тить, его поиски понимания смысла своего существо­вания являются попыткой к формализации. В этом и только в этом смысле мы считаем, что определенные результаты теории доказательств (особенно в области рефлексии и неспособности принимать решения) име­ют отношение к делу. Это никоим образом не является нашимоткрытием; фактически, за десять лет до опуб­ликования Гёделом своей блестящей теоремы, другой великий ум нашего столетия уже сформулировал этот парадокс вфилософских понятиях, а именно Людвиг Виттгснштейн (L. Wittgenstein) в «Tractatus Logico-Philosophicus» (168). Возможно нигде этот экзистен­циальный парадокс не был определен более понятно или мистически не соответствовал более достойной позиции, как конечному шагу, превосходящему этот парадокс. Виттгенштейн показывает, что мы могли бы узнать что-то омире вцелом, только если мы сможем выйти за его пределы; по если бы это было бы воз­можно, то этот мир не был бы больше целым миром.

Однако наша логика ничего не знает о том, что находится вне его:

Логика наполняет мир: границы мира также се граница.

Следовательно, мы не можем сказать логически: Это и это есть в мире, а этого нет.

Для этого, очевидно,следует предположить, что мы исключаем определенные возможности, и это не может быть причиной, поскольку иначе логика долж­на выйти за пределы мира: т. е. если возможно — не­обходимо рассматриватьэти границы и с другой сто­роны.

То, о чем мы не можем думать, мы не можем думать: следовательно, мы не можем сказать, о чем мы не можем думать (168, р. 149—51).

Тогда мир — конечен и в то же время безграни­чен, безграничен именно потому, что нет ничего сна­ружи и нет ничего внутри, что в совокупности созда-

-287-

ПРАГМАТИКА ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ КОММУНИКАЦИИ

вало бы границу. Но если так, тогда из этого следова­ло бы, что «Мир и жизнь — едины. Я — это мой мир» (р. 151). Таким образом, человек и мир больше не те сущности, чья функция взаимоотношения некоторым образом руководствуется вспомогательным глаголом иметь (то, что один имеет другого, содержит это или принадлежит этому), но существенным быть: «Субъект не принадлежит миру, но это — граница мира» (р. 151, курсив наш).

Внутри этого ограничения может быть задан мно­гозначительный вопрос, и на него может быть дан от­вет: «Если можно задать вопрос обо всем, тогда на него может быть дан ответ» (р. 187). Но «решение загадки жизни во времени и в пространстве лежит вне времени и пространства» (р. 185). Теперь абсолютно очевидно, что внутри рамок ничего не находится и об этих рамках даже ничего не может быть спрошено. Тог­да решение — это не поиск ответа на загадку суще­ствования, но реализация того, что не является загад­кой. Это сущность прекрасных, почти дзен буддист­ских, последних предложений «Traclatus»:

Ответ, который не может быть выражен вопро­сом, также не может быть выражен. Загадки не суще­ствует...

Нам кажется, что даже если на все возможные научные вопросы будут даны ответы, они попсе не коснутся проблем жизни. Конечно, тогда не останется ни одного вопроса, и это просто ответ.

Создается впечатление, что решение проблемы жизни находится в исчезновении этой проблемы. (Не эта ли причина, из-за которой человек, которому после долгих сомнений становится ясен смысл жизни, не может сказать, в чем этот смысл заключается?)

Это действительно невыразимо. Это показывает себя; это мистическое... то...

То, о чем нельзя говорить, нужно молчать (р. 187-189).

-288-