Несколько страниц прощания

В Антарктиду уходят из Ленинграда, с Васильевско-

го острова.

У причала стоял «Профессор Визе», беленький, чи-

стый, изящный. Он вызывал какие-то совсем не ан-

тарктические ассоциации. На таком корабле нужно,

наверное, отправлять молодожёнов в свадебные пу-

тешествия – настолько его внешний вид создаёт впе-

чатление лёгкости и беззаботности бытия, то есть как

раз именно тех иллюзий, которые являются важными

компонентами медового месяца, – нечто вроде розо-

вого масла в духах.

Но мы расставались отнюдь не с иллюзиями, а со

своими жёнами – согласитесь, разница принципиаль-

ная. Они стояли рядом с нами и смотрели на красавец

теплоход без всяких признаков восторга, как смотрят

на разлучника, ибо в Антарктиду провожают надолго.

Большинство из тех, кого провожают, вернётся до-

мой года через полтора. Это основной, зимовочный

состав.

Меньшая часть полярников идёт «на сезон». Это

примерно полгода.

Самое неопределённое положение у меня. В отли-

чие от остальных членов экспедиции, имеющих чёт-

кий план работы, я обязан делать лишь одно: соблю-

дать правила внутреннего распорядка и техники без-

опасности. Иными словами, примерно вести себя на

судне и остаться в живых в Антарктиде. Контроль за

выполнением правил был возложен на меня. Я обя-

зался глаз с себя не спускать и сурово пресекать ма-

лейшие нарушения. В случае же моей гибели я обе-

щал не предъявлять никаких претензий и похоронить

себя за свой счёт.

Неопределённой была и продолжительность моей

поездки. По первоначальной договорённости я дол-

жен вернуться обратно на «Визе». Это означало, что в

Антарктиде я могу пробыть всего лишь дней десять –

срок, вполне достаточный для туриста, но совершен-

но неприемлемый для автора ненаписанной книги о

шестом материке. На этот счёт у меня был план, ко-

торым я пока не делился с женой и который впослед-

ствии, как увидит читатель, был успешно претворён в

жизнь.

Вернёмся, однако, на причал. Я жадно осматриваю

своих будущих товарищей. Их легко узнать по новым

кожаным курткам и вязаным шерстяным шапочкам.

Ребята крепкие, обветренные, таких я видел на Севе-

ре. А вот наконец и знакомые лица – меня пришли

благословить Владимир Панов и Лев Булатов, быв-

шие сменные начальники дрейфующей станции «Се-

верный полюс-15». Я рад их видеть. Мы успели подру-

житься там, на льдине, и я жалею, что на этот раз мы

не будем вместе. Владимир Васильевич сильно посе-

дел. Сам он не без юмора говорит об этом, но я знаю,

какой опасной была его последняя, ещё не окончен-

ная научная работа. Он исследует обледенение су-

дов, явление, при котором случается оверкиль – суд-

но переворачивается вверх килем, что приводит к его

быстрой и неизбежной гибели вместе с экипажем. Вот

Панов и поседел, хотя ему только сорок лет, – ведь

свою научную работу он проводит не в кабинете, а в

открытом море на обледеневшем судне, и были слу-

чаи, когда весь экипаж не мог уснуть, не зная, что

мгновенье грядущее ему готовит.

Панов и Булатов на добрый десяток градусов под-

нимают моё минорно-прощальное настроение: ока-

зывается, мне предстоит увидеть немало старых зна-

комых со станции СП-15!

Кончает долгую зимовку на станции Восток аэролог

Володя Агафонов, три недели назад ушёл в Антаркти-

ду на «Оби» мой сосед по домику на льдине Борис Бе-

лоусов, а со мной вместе идут на «Визе» механик Па-

вел Андреевич Цветков и Василий Семёнович Сидо-

ров – тот самый начальник дрейфующей станции «Се-

верный полюс-13», которого вместе с тремя товари-

щами в последний момент спасли с расколотой льди-

ны и о встрече с которым я писал в заключительной

части повести «У Земли на макушке». Это тем более

интересно, что Сидоров идёт начальником внутрикон-

тинентальиой станции Восток, а побывать на Востоке

– моя тайная и заветная мечта.

Кроме того, на «Визе» идёт ещё один знакомый мне

человек – штурман полярной авиации Игорь Петрович

Семёнов. Мы познакомились в поликлинике, где вме-

сте проходили изнурительное медицинское обследо-

вание на предмет годности поездки в Антарктиду и где

после анализа крови, на который нужно было явиться

натощак, съели на «брудершафт» плитку шоколада.

А вот и сам Игорь Петрович – стоит на трапе и фото-

графирует свою не очень весело улыбающуюся Люд-

милу Николаевну. Она провожает мужа на полгода –

так, во всяком случае, думают она сама и Игорь Пет-

рович, и оба они не подозревают, какой сюрприз пре-

поднесут им обстоятельства через несколько меся-

цев. А сейчас Игорь Петрович мне подмигивает, по-

казывает пальцем на ухо, и мы смеёмся: вспомина-

ем резолюцию на моем медицинском деле. Я триум-

фально прошёл все кабинеты и неожиданно потерпел

фиаско у старушки Ухогорлонос. Она заупрямилась и

ни и какую не хотела пропускать меня в Антарктиду,

потому что я плохо слышу на правое ухо. Тщетно я

уговаривал, клялся и божился, что левым ухом слы-

шу как летучая мышь, тщетно ссылался на Бетхове-

на, который вообще был совершенно глух, но сочи-

нял совсем неплохую музыку. Ухогорлонос тонко воз-

ражала, что, во-первых, я не Бетховен, а во-вторых,

она хотела бы знать, как бы он сочинял свою «Аппас-

сионату», когда вокруг него были бы сплошные лед-

ники и айсберги. Целый день я дрался как лев за своё

законное право стать антиподом и наконец добился

уникальной резолюции: «Годен как писатель». Обид-

но было начинать путешествие в столь приниженном

положении – я сразу почувствовал себя ефрейтором,

с которого содрали лычки, но Игорь Петрович меня

успокоил. В Антарктиде, рассудил он, где каждая па-

ра рабочих рук на учёте, даже писатель может прине-

сти некоторую пользу – например, в качестве мальчи-

ка на камбузе.

Промозглый ноябрьский ветер был бессилен рас-

сеять толпу провожающих. Митинг прошёл, судовая

трансляция многократно повторила: «Всем посторон-

ним покинуть борт», а «посторонние», сдерживая и

не сдерживая слезы, никак не хотели расставаться со

своими полярными бродягами.

Мне ещё предстояло разобраться, почему человек

полжизни добровольно проводит в условиях, сплошь

начинённых трудностями и опасностями. С виду люди

как люди, а почему-то вечно их тянет туда, где они бу-

дут мёрзнуть, бороться с пургами, полгода не видеть

солнца, отчаянно скучать по детям и жёнам, театру и

футболу, считать дни до возвращения. Там, на Севе-

ре, мне не удалось понять это до конца.

Ладно, разберусь.

Прощание, эта агония расставания, закончилось.

«Профессор Визе» отчалил, и спустя несколько часов

в навалившейся тьме мы уже с трудом различали ог-

ни Ленинграда.