Глава 29. Сложив руки на груди, я гляжу на него

– Эндрю? Где ты пропадал? У тебя все в порядке?

Сложив руки на груди, я гляжу на него. Дверь за моей спиной с тихим щелчком захлопывается.

Господи, как я за него беспокоилась… Ушел не попрощавшись, да еще в таком состоянии. Еще бы, умер отец, которого он очень любил.

Затаив дыхание, я стою ни жива ни мертва, гляжу, как он молча проходит мимо, к сумкам, лежащим на кровати.

Почему он на меня не смотрит?

Снова гляжу на сумки, и вдруг до меня доходит. Руки повисают, как плети. Я подхожу к нему.

– Что молчишь? – тихо спрашиваю я. – Эндрю, ты перепугал меня до смерти…

Стоя спиной ко мне, он сует в одну из сумок зубную щетку.

– Если тебе надо ехать на похороны, тем лучше. А я по еду домой. Может, мы все‑таки поговорим…

Эндрю резко поворачивается:

– При чем здесь похороны… И отец здесь ни при чем.

Сердце больно сжимается, хотя я не совсем понимаю, что он хочет этим сказать.

– Тогда в чем дело?

Он снова отворачивается, роется в сумке, но я вижу, что это только так, для виду. Вижу и конверт, торчащий у него из заднего кармана. На нем что‑то написано, но мне видны только три буквы: «…рин». Догадываюсь, что это вторая половина моего имени.

Протягиваю руку и вытаскиваю конверт.

Эндрю снова поворачивается ко мне, и лицо его вытягивается.

– Кэмрин… – Он печально вздыхает и смотрит в пол.

– Что это? – спрашиваю я, глядя на конверт, на котором написано мое имя.

Открываю.

Эндрю все молчит. Стоит и ждет, когда я прочитаю записку, потому что знает, что я в любом случае это сделаю.

Да он и сам хочет этого.

Вижу в конверте и деньги, но не притрагиваюсь к ним и кладу конверт на кровать. Меня сейчас интересует только записка, у меня недоброе предчувствие, сердце ноет еще до того, как я вижу первые строки. Поднимаю глаза на него, потом снова пялюсь на записку, и так несколько раз, пока наконец не разворачиваю.

Руки трясутся.

Почему у меня трясутся руки?

Читаю, и горячий комок подкатывает к горлу. Глаза пылают от гнева, боли и слез.

– Детка, ты же понимаешь, наше путешествие когда‑то должно было закончиться.

– Не называй меня больше деткой, – чуть не кричу я, сжимая пальцами клочок бумаги. – Если ты уезжаешь вот так, тайком, то не имеешь права так меня называть.

– Согласен.

Гляжу на него горящими глазами, грудь раздирает боль, в душе смятение, в голове теснятся вопросы, много вопросов. Почему это так на меня действует, почему мне так больно? Я вдруг словно обезумела, но Эндрю ведь прав: когда‑нибудь это должно было закончиться… Почему же я сейчас готова выть от горя?

Из глаз моих текут слезы. Не могу удержать их, но будь я проклята, если позволю себе разреветься, как девчонка. Гляжу на него с застывшим лицом, пытаясь побороть боль и ярость. Кулаки сжаты, и в одном из них скомканный листок бумаги.

– Если бы ты вот так уехал из‑за отца, из‑за того, что тебе нужно побыть одному, а вместо шифра на билет оставил бы номер своего телефона, я бы тебя поняла. – Я протягиваю к нему руку со смятой запиской. – Но уезжать тайком, как трус, делая вид, что между нами ничего не было… Это больно, Эндрю. Ты не представляешь, как это больно.

Челюсть его начинает подрагивать.

– Черт возьми, с чего ты взяла, что я делаю вид, будто ничего не произошло?! – кричит он; похоже, мои слова его больно задели. Он отпускает ручку сумки и направляется ко мне. – Кэмрин, я никогда не смогу забыть ничего из того, что было между нами! Поэтому и старался не встретиться с тобой, просто не мог… – Он резко рубит воздух рукой.

С опаской делаю шаг назад. Что делать? Что делать? Сердце болит, невыносимо болит. И еще меня злит, что я никак не могу остановить слезы. Снова гляжу на записку в руке, потом на него, иду к кровати и, обойдя его вокруг, бросаю записку рядом с конвертом, где лежат деньги.

– Ну что ж, прекрасно. Давай уезжай, я тебя не держу. Но дорогу домой оплачу сама.

Вытираю глаза и иду к двери.

– Все еще боишься, – слышу я за спиной его голос.

– Да пошел ты! – Я рывком открываю дверь, швыряю на пол второй ключ от его номера и возвращаюсь к себе.

Меряю шагами номер, хожу из угла в угол, не могу остановиться. Хочется биться головой о стену, изорвать что‑нибудь в клочья, но я заканчиваю тем, что реву взахлеб, как ребенок.

Эндрю врывается, как ураган, распахнутая дверь с треском бьется о стену. Хватает меня за плечи, больно вцепившись пальцами.

– Почему ты все еще боишься?! – Глаза его полны слез, это слезы ярости и боли. Он остервенело трясет меня. – СКАЖИ, ЧТО ТЫ ЧУВСТВУЕШЬ, СКАЖИ ЭТО ВСЛУХ!

От его оглушительного, как раскат грома, крика я на несколько секунд замираю в оцепенении, потом стряхиваю его руки с себя. В голове все перемешалось. Я точно знаю, что хочу сказать. Я не хочу, чтобы он уезжал, но…

– Кэмрин! – кричит он, и в лице его пылает гнев и отчаяние. – Скажи, что ты чувствуешь, неважно что! Мне плевать, если это будет глупо, больно или смешно… СКАЖИ, ЧТО ТЫ ЧУВСТВУЕШЬ! – Голос его прожигает меня насквозь. Но он не останавливается, продолжает орать. – Будь со мной откровенна! Блин, да с собой будь откровенна! – Он протягивает ко мне руки. – Кэмр…

– Я хочу тебя, пропади ты пропадом! – ору я. – И мысль о том, что ты уезжаешь и я тебя никогда больше не увижу, рвет мне душу! – Гортань у меня пылает, словно туда бросили горсть горячих угольев. – Я не могу жить без тебя, дышать без тебя, черт тебя дери!

– Скажи это! Да скажи это, паршивка! – отчаянно, сердито кричит он. – Говори!

– Я хочу быть твоей!

Я едва держусь на ногах. Рыдания сотрясают меня. Глаза страшно щиплет, сердце болит, как никогда еще не болело.

Эндрю хватает меня, заводит мне руки за спину, удерживая их одной ладонью, грубо разворачивает к себе спиной и резко прижимает к своему телу.

– Повтори это еще раз, Кэмрин, – требует он, горячо дыша мне в шею.

Меня бьет дрожь, я чувствую, как губы его касаются мочки моего уха.

– Говори же, Кэмрин! Говори, детка!

Пальцы его больно сжимают мои запястья.

– Я твоя, Эндрю Пэрриш… Я хочу быть твоей…

Он запускает пальцы свободной руки мне в волосы, дергает назад, и теперь перед ним моя беззащитная шея. Он покусывает мой подбородок, потом опускается ниже, начинает жадно ласкать шею. Я чувствую, сзади в меня упирается что‑то твердое, нас разделяет только одежда.

– Прошу тебя… – шепчу я, – не отпускай меня…

Спина прижата к его крепкому телу, запястья стиснуты его сильными пальцами, свободной рукой он срывает с меня шорты и трусики. Рывком разворачивает меня к кровати, коленками я упираюсь в матрас, а он поднимает мне руки и стаскивает с меня майку.

Не оглядываясь, я слышу, как он сбрасывает кроссовки и снимает одежду. Я не шевелюсь, боюсь, что он мне этого не позволит.

Твердые, как камень, мышцы живота плотно прижимаются к моей спине. Его теплые ладони проводят по моей обнаженной талии. Одной рукой он крепко сжимает мне левую грудь, другая заползает между ног. Палец его скользит меж моих горячо пульсирующих половых губ и начинает там неторопливый танец. Я закидываю голову назад, упираюсь ею ему в грудь, задыхаясь, поворачиваю голову, ищу его рот. Наши языки встречаются, его язык, упругий, горячий, влажный, буквально сводит меня с ума. Он впивается губами в мои губы и целует так жадно и неистово, что обоим становится нечем дышать. Потом толкает меня на кровать. Руки мои упираются в простыни, пальцы сжимают белую ткань, а он наваливается на меня всем телом, всем своим весом, и руки мои уже не могут удерживать его тяжесть. Он снова хватает меня за запястья, заворачивает руки мне за спину, прижимаясь ко мне.

– О Эндрю, возьми же меня, прошу тебя… Возьми… – умоляю я его, голос мой трепещет, дыхание прерывается.

На этот раз я говорю то, что чувствую, без его подсказки.

Да‑да, именно так и надо, именно так…

Эндрю уже полностью лежит на мне, и я чувствую, как что‑то горячее и твердое упирается в меня сзади. Я хочу, чтобы он вошел в меня, о, как я хочу этого, но он нарочно не торопится. Мне кажется, вот сейчас, вот сейчас это случится, но он все еще медлит.

Вместо этого кончик его языка скользит по моей шее, и все мое тело охватывает неудержимая дрожь. Щекой я упираюсь в матрас, тяжесть его тела не дает пошевелиться. Вдруг зубы его впиваются мне в спину, и я едва сдерживаю крик: это довольно больно, но кожу он не прокусывает. И каждый раз целует и лижет место укуса, чтобы смягчить боль.

Потом Эндрю одной рукой, легко, словно играючи, переворачивает меня на спину и сдвигает на середину кровати. Заползает мне между ног, раздвигая их коленками, и я лежу перед ним полностью открытая и беззащитная. Ладони его упираются мне в бедра, удерживая мои ноги в раскрытом состоянии.

Сверкнув на меня зелеными глазами, он переводит взгляд ниже, на мое распростертое перед ним тело с раскинутыми ногами. Потом дразнящий палец его приближается к моему влагалищу, заползает внутрь на всю длину и щекочет мое самое уязвимое место. Я задыхаюсь и дрожу, каждое его прикосновение заставляет меня извиваться от наслаждения. Он опять смотрит на меня и еще раз глубоко запускает палец. Рука моя сама непроизвольно тянется вниз, чтобы соединиться с его рукой, и он позволяет мне прикоснуться к себе там, но лишь на секунду, а потом отстраняет мою руку. Теперь его палец движется яростно, энергично, он трогает, беспокоит все самые чувствительные места, и я снова извиваюсь, откинув голову на подушку. Словно догадавшись, что так я скоро кончу, он убирает руку.

Эндрю снова заползает на меня, медленно, целуя по пути наверх и захватывая зубами кожу, от бедер до шеи, и удерживает мои руки у меня над головой, чтобы я не смогла обнять его. Глаза его горят волчьим пламенем. Он осматривает мои губы, заглядывает мне в глаза.

– Сейчас ты станешь моей, – шепчет он, – сейчас ты узнаешь, что значит спать с мужчиной… Господи, ты же понятия не имеешь, что значит спать с мужчиной.

Слова эти накрывают меня волной невыносимого наслаждения, которое, хлынув в уши, быстро достигает исполненной влагой точки между ног. Эндрю осторожно закусывает мой язык, потом яростно целует меня, мы оба тяжело дышим, и дыхание то и дело прерывается томными стонами.

Не отрывая от меня губ, он тянет руку вниз, берет свой горячий член, находит меня и пронзает с такой страстью, что я едва не теряю рассудка. Подбрасываю бедра навстречу, пытаясь загнать его еще глубже, целую его еще крепче, и мне наконец удается обнять одной рукой его за шею. Вцепившись пальцами ему в волосы, дергаю их на себя так сильно, что кажется, сейчас вырву с корнем. Но он не обращает на это внимания. Да и мне тоже не до того. Боль доставляет нам радость, мы словно упиваемся ею.

И потом медленно, очень медленно, так, что я до боли чувствую каждое трепетание у меня внутри, он начинает мерное движение. Шея моя на подушке изгибается дугой, рот полураскрыт. Я задыхаюсь, из груди вырываются жалобные стоны. Веки тяжелеют, я уже с трудом могу поднять их. Его горячий и, кажется, все больше распухающий член внутри меня продолжает свой натиск, и мое тело откликается навстречу ему сладкой дрожью.

Поначалу он движется очень осторожно, не отводя от меня глаз, словно хочет, чтобы и я смотрела на него. Зажимает зубами мою нижнюю губу, тянет на себя, потом высовывает язык и проводит им по моим губам.

Я впиваюсь ему в рот, яростно двигаю бедрами, хочу, чтобы он проник в меня еще глубже.

Ноги мои дрожат. Дрожат сами по себе, и я не в силах унять эту дрожь. Движения его становятся все энергичней. Я уже не могу отвечать на его поцелуи. Снова выгибаю шею, отрывая ее от подушки, за ней приподнимается и спина, я хочу, чтобы моя грудь коснулась его. Но он жадно начинает лизать мои соски. Я обнимаю его и руками, и ногами, вонзаю пальцы ему в покрытую крупными каплями пота спину. Чувствую, как мои ногти царапают влажную кожу, но это лишь подстегивает его.

– Кончай вместе со мной, – горячо шепчет он мне в ухо и снова целует.

Через несколько секунд так и происходит. Тело мое содрогается, я изо всех сил прижимаю его к себе, словно боясь отпустить.

– Не вынимай, – шепчу я, и он остается во мне.

Глубокий, прерывистый стон вырывается у него из груди, и я ощущаю, как в меня извергается горячая струя. Я еще крепче сжимаю его торс ногами до тех пор, пока уже не остается сил, и только тогда отпускаю. Но он все еще толкается в меня, и лишь через минуту тело его начинает постепенно успокаиваться.

Он ложится рядом, уткнувшись лицом мне в грудь, под самым сердцем. Моя нога отдыхает у него на пояснице. Так мы лежим какое‑то время, пока дыхание наше не выравнивается и тела не успокаиваются. Но через двадцать минут все начинается снова. И так до самого утра, когда мы, вконец обессиленные, засыпаем в объятиях друг друга. Он проделывает это со мной еще и еще, причем самыми разнообразными и изощренными способами, о каких я прежде и понятия не имела.

Наутро, когда солнце уже бьет в комнату сквозь занавески, Эндрю демонстрирует передо мной, что способен быть не только грубым и агрессивным: он будит меня нежными поцелуями. Целует каждое мое ребрышко, делает губами массаж спины и бедер, и только потом мы с ним снова предаемся любви, но на этот раз не неистовой, как накануне, а исполненной нежности и чистоты.

Сейчас я могла бы умереть в этой постели в его объятиях и даже не заметила бы этого.

* * *

Эндрю прижимает меня к себе и целует в подбородок и щеки.

– Ты ведь сегодня никуда не уйдешь? – шепчу я.

– И не подумаю.

Я поворачиваюсь к нему лицом, сплетаю ноги с его ногами. Он наклоняет ко мне голову, и мы касаемся лбами.

– Но ты же куда‑то собирался, – тихо говорю я.

Эндрю кивает:

– Да, собирался, потому что… – Он умолкает.

– Почему? Потому что я слишком боялась очевидного?

Я знаю, что именно поэтому. Я так думаю. Надеюсь…

Эндрю смотрит куда‑то вниз. Я протягиваю руку и кончиком пальца поглаживаю ему брови, а потом переносицу. Затем наклоняюсь и нежно целую в губы.

– Эндрю… Поэтому, да?

Сердце подсказывает, что это не так.

В глазах его вспыхивает улыбка, он притягивает меня к себе, прижимает теснее и крепко целует.

– Ты вполне уверена, что хочешь этого? – спрашивает он, словно еще не до конца верит, что я вообще могу испытывать по отношению к нему желание, и мне это кажется совершенной нелепостью.

Пытаюсь угадать, о чем он сейчас думает, и, кажется, догадываюсь.

– Почему ты сомневаешься? Эндрю, я знала, что говорю: я жить без тебя не могу, это правда. Вчера вечером, когда ты пропал на весь день и тебя все не было и не было, я сидела на краю вот этой кровати и мне казалось, что я уже умерла. Я думала, ты уехал, жалела, что не взяла твой номер телефона и теперь больше никогда не найду тебя…

Пытаясь меня успокоить, он касается пальцем моих губ:

– Теперь я здесь и никуда уходить не собираюсь.

Я счастливо улыбаюсь и кладу голову ему на грудь. Он упирает подбородок мне в макушку. Слушаю, как бьется его сердце, как спокойно поднимается и опускается его грудь при дыхании, как воздух с тихим шипением выходит из его ноздрей. И понимаю, что хотела этого с той самой минуты, как заговорила с ним в тот день в автобусе.

Я нарушила все его правила. Все сразу и каждое в отдельности.

ЭНДРЮ