Культура первобытности.

Поздний палеолит (40-10 тыс. лет до н.э.) принес с собой усложнение орудий, применяемых людьми в различных целях, и заботу о том, чтобы они были не только функциональны и удобны, но и эстетически привлекательны. Тогда же начинает­ся бурное развитие фундаментальных духовных и специфичес­ки творческих качеств личности – мышления, воли, языка. По­является изобразительное искусство: цветной рисунок, скульп­тура, гравировка. В производстве предметов обихода и художе­ственной (культовой) продукции осваиваются такие материалы, как глина, камень, дерево, рог и кость. Героями изображений становятся, как правило, главные объекты охоты для данного племени и плодовитая матрона, успешно реализующая свою ре­продуктивную задачу. От этого времени до нас дошла масса ста­туэток «неолитической Венеры» – женских фигурок с пышной грудью, могучими животом и бедрами, обозначенным детород­ным органом и суммарно намеченными прочими частями и де­талями тела, которые одновременно символизируют и мать (гла­ву рода), и божество, покровительствующее плодородию как женщины, так и природы в целом. В сценах же наскальной жи­вописи с участием животных постепенно проявляется и начи­нает доминировать яркая динамика движения, выраженная гра­фическими средствами.

Мезолит (X-VI тыс. лет до н.э.) совпал с зарей современ­ной геологической эпохи. Хомо сапиенс осваивает лук, стрелы, лодку, производство деревянной и плетеной утвари, одомашни­вает диких животных. Наряду с традиционными уже кремневы­ми орудиями он изобретает их более тонкую модификацию — каменные вкладыши в деревянные держатели (ручки ножей, сер­пов и т.д.). Усложняются его религиозные представления, взгля­ды на устройство зримой вселенной и «тонкого мира» духовных сущностей. Одновременно первичный монотеизм, отража­ющий исконное знание о всевышнем безликом и управляющем всем сущим Едином, уже ранее поколебленный почитанием дуб­лирующего его верховного женского божества, теперь совсем и надолго размывается. Зарождаются многобожие и связанные с ним древнейшие пантеоны. В искусстве начинает преобладать человек. Многофигурные сцены охоты и сражений становятся более схематичными и условными, но ничего не теряют в своей экспрессии, глубокое внутреннее напряжение состояния персо­нажей и смысла показываемых событий оттого даже возраста­ет. Это первый известный нам в истории искусства пример уп­рощения, лаконизации изобразительных средств, тот отлив, о котором мы уже неоднократно говорили выше, за которым не­избежно следует новый прилив их усложнения и возрождения разнообразного реализма.

В неолите (VI–IV тыс. лет до н.э.) на базе прежде практи­чески единой и однородной на всей освоенной людьми террито­рии земли образуются сначала самобытные варианты культуры, уже допускающие их этническую идентификацию, а затем и вполне самостоятельные ее разные «национальные» модели. На основе культа тотемистических предков складываются элемен­ты мифологии, которые затем трансформируются в космогони­ческие, религиозные и культурные мифы. Формируется понима­ние всеобъемлющего характера четырех природных стихий – земли, воды, воздуха (ветра, эфира) и огня. Поэтому особое ме­сто в верованиях занимают объединяющие в себе три из них Небо и Солнце. В художественной сфере тоже осваиваются обобщения и абстракции.

Одновременно разворачивается аграрная революция. Ею за­вершается переход от присваивающего хозяйства к производя­щему и преобразующему – как в земледелии, так и в скотовод­стве. Она же инициирует и появление новых ремесел, например, прядения, ткачества, гончарного дела (производства глиняной посуды). На смену матриархату приходят патриархат и нераз­рывно связанное с ним право, которое вскоре станет писаным.

Значительного прогресса достигают ориентация на местности, знание окружающего растительного и животного мира, астро­номические и медицинские навыки. Навсегда завоевывает свои позиции поделочная пластика. Архитектура, музыка, пение, та­нец, пантомима стремительно эволюционируют в сторону клас­сических для каждой цивилизации форм. Здесь же мы обнару­живаем и зачатки литературы: древнейшие и популярные во все времена сказки, рассказы, пословицы и поговорки уходят свои­ми корнями в новый каменный век.

Эстетизация имманентно присуща всем фазам первобытной культуры, это ее постоянный способ бытия. Искусство прони­зывает ее тело целиком, будучи средством и самовыражения, и креатива, и релаксации, и передачи информации, а также спо­собом поддержания общих для своей группы норм и ценностей. Его развитие проходит все этапы, которые отныне станут стан­дартными для любого его очередного витка: от натурализма че­рез схематизм к детализации сцен и сюжетов и, в конце концов, стилизации, замене образа знаком, его имитации символом. Именно такой «маршрут» искусства позволяет нам спрашивать, не стоим ли мы и ныне на рубеже нового реализма?

«Дикарь» обладал и обладает не меньшим художественным чувствованием, чем представитель цивилизации, а в среднем – даже большим. Ведь древние (а теперь аборигены) вообще демонстрировали лучшее развитие всех пяти орга­нов чувств. Примеры остроты их слуха, зрения, обоняния, как и быстроты бега и выносливости давно стали расхожими. Глубина их интуитивных знаний о Вселен­ной не перестает потрясать ученых до сих пор. Не могу не привести один пример. На протяжении столетий излюбленным объектом упражнений естествоиспытате­лей в остроумии был рассказ о том, что философ VI в. до н.э. Фалес Милетский мог предупреждать об опасности землетрясения по вкусу колодезной воды. А во второй половине XX столетия был изобретен прибор, показывающий, что хими­ческий состав воды в колодцах глубокого залегания (а именно подобный служил, что отмечено в текстах, подспорьем Фалесу) изменяется незадолго до того, как земля начинает испытывать толчки.

Очевидно, художественность имеет биопсихологические ис­токи, а украшательство есть полуинстинктивная потребность человеческого существа. Во всяком случае, мы можем наблю­дать, что даже деградировавшие личности испытывают постоянную тягу к тому, что­бы вносить в свое ущербное существование детали убранства (костюма, утвари и пр.), пускай и убогие. Такова органическая потребность психики, связанная с особенностями мировоспри­ятия и врожденными формами людской активности. Она про­являет себя по-разному, в том числе в возникших на ранних ста­диях магии, мифологии и ритуалах.

Амплуа последних в первобытности исключительно. Вокруг них образуется синкретическое единство всеобщей ритмики и декоративности – орнамента, маски, пластики, росписи и рисун­ка, музыки, речитатива, театрализованного представления и т.д. Свойственная ритуалу слитность функций и значений делает его не самодовлеющей частью «примитивной» культуры, а универ­сальным средством бытия всех ее фрагментов, их объективации и прямого воздействия на человека. Благодаря этому, с одной стороны, из ритуала изначально обособляются отдельные ка­тегории творчества, с другой стороны – его монолитность со­общает ему особую многозначность, духовную напряженность, способность программировать эмоции. Это позволяет исполь­зовать его для моделирования ситуации, влияния на ее исход, обучения и закрепления навыков. Таким образом, ритуал испол­няет еще и роль науки и образования.

Отсюда же вытекает и его символизм, или сознательный схе­матизм, направленный на усиление экспрессивности восприятия ритуального действа. Раз возникнув, он навеки приобретает все­проникающие характеристики, и в реалистичных своих формах, и в условных, к которым прибегают для отражения мыслимых, нематериальных объектов и образов. Разницу тех и других мож­но проиллюстрировать на примере рисунка льва в учебнике и на гербе: в первом он символизирует представителя животного мира, на втором – силу и суверенность власти.

А плотнее всего духовное и материальное, явное и подразу­меваемое, земное и возвышенное, эзотерическое и экзотеричес­кое, земное и высшее, таинство обряда и табу на отдельные изоб­ражения, осязаемое и надчувственное завязаны в один узел в культе. Принцип аналогии, широко распространившийся из него в повседневную практику любых родов деятельности, в его соб­ственных рамках имеет четкое магическое либо, в зависимости от конкретной доктрины, религиозное содержание. Существу­ет убеждение, что изображение некоей сущности или дает власть над ней, или подчеркивает ее непреодолимое могущество. В пер­вом случае мы сталкиваемся как с запретом (не всегда, правда, строго соблюдавшимся) воспроизводить образ Бога, а также че­ловека и животных в иудаизме и исламе, так и с широким при­менением аксессуаров в виде детородных органов, например, в церемониях почитания божеств, дарующих, по мнению верую­щих в них, плодородие земле и людям, и в эротической магии. Характерно, что то и другое вообще тесно связано между со­бой в нашем подсознании: для описания состояний голода и лю­бовного напряжения во всех языках применяется фактически одна и та же лексика. Во втором случае мы встречаем, скажем, на Востоке знак руки для маркирования обладания данной тер­риторией или ее же схематичный контур в качестве оберега над детской кроваткой у иудеев.