Объект правозащитного отношения

Под объектом правоотношения понимаются те явления (предметы) окружающего нас мира, а также социально полезные действия и их результаты, на которые направлены субъективные права и юридические обязанности[431].

Объект правоотношения следует отграничивать от объекта правового регулирования. Если объект правоотношения – это всегда та ценность, по поводу которой возникает и развивается само правоотношение, то термином «объект правового регулирования» обозначается общественное отношение, на которое направлено регулятивное воздействие права. «Объектом (предметом) правового регулирования, – пишет С. С. Алексеев, – являются общественные отношения, акты волевого поведения людей – участников общественных отношений, на которые воздействует право»[432]. При этом объектом правового регулирования могут быть только правоотношения. «Если общественное отношение выступает как предмет правового регулирования, – делает вывод Ю. К. Толстой, – то это отношение с самого начала возникает в правовой форме»[433]. Данное уточнение имеет принципиальное значение, поскольку позволяет рассматривать правозащитное отношение и как правовое основание обособления правозащитного метода регулирования, и в качестве юридически значимого предмета его целенаправленного и результативного воздействия. В первом случае основной акцент переносится на объект правозащитного отношения, во втором – на содержание этого отношения. Разумеется, эти акценты не должны приводить к раздвоению правозащитного отношения. Их выделение продиктовано только исследовательскими задачами, поставленными в настоящем параграфе, и потому носит скорее гносеологический, нежели онтологический характер.

При анализе объекта правозащитного отношения важное значение приобретает отмечаемая практически всеми специалистами взаимосвязь объекта правоотношения и субъективного права[434]. Главное в этой взаимосвязи заключено в том, что круг объектов правоотношений задается субъективным правом, которое, в свою очередь, напрямую выражает интересы управомоченной стороны. Благодаря этому объект как юридическое явление раскрывается со стороны своей полезности, т. е. способности удовлетворять потребности человека. «Связь объекта с интересами участников правоотношения, – пишет А. В. Мицкевич, – выводит нас за пределы анализа юридической формы правоотношения и позволяет установить связь этой формы с различными материальными, организационными и культурными средствами удовлетворения потребностей личности и общества»[435]. Иными словами, правозащитные отношения складываются в связи с определенными ценностями, которые в одном случае своим источником имеют самого человека (жизнь человека, свободу человека), а в другом – внешние по отношению к нему явления (предметы материального и духовного мира, экологию, социально полезные действия и их результаты – жилье, одежду, информацию, образование, медицинскую и юридическую помощь и др.), которые имеют жизненно важное значение для его достойного существования.

С учетом отмеченного, объектом (предметом) правозащитного отношения следует признать те свойства человека и внешние условия его существования, а также материальные и нематериальные блага, социально значимые действия и их результаты, обладание и пользование которыми признано естественным состоянием достойного существования личности и которые поставлены под защиту его права, обеспеченного соответствующими юридическими обязанностями и принудительной силой государства и международного сообщества.

Каждое правозащитное отношение имеет свой объект. Но в своей совокупности они образуют целостную систему, адекватную системе прав человека.

При рассмотрении проблемы объекта правозащитных отношений в таком широком аспекте необходимо иметь в виду следующее. Во-первых, как отмечает Л. И. Глухарева, если невозможно «представить исчерпывающего и закрытого каталога прав, поскольку это означало бы непризнание динамики развития индивидуальных и групповых возможностей, увеличивающихся и расширяющихся благодаря безграничным способностям человеческой природы и растущего потенциала общества»[436], то и перечень объектов правозащитных отношений не может быть исчерпывающим. Во-вторых, в резолюции Генеральной Ассамблеи ООН от 4 декабря 1986 г. записано: «В связи с существованием серьезных препятствий на пути развития и полного самовыражения человека и народов, связанных, в частности, с отрицанием гражданских, политических, экономических, социальных и культурных прав, и считая, что все права человека и основные свободы неделимы и взаимозависимы и что для содействия развитию должно уделяться одинаковое внимание и первостепенное значение осуществлению, содействию и защите гражданских, политических, экономических, социальных и культурных прав и что вследствие этого содействие, уважение и осуществление некоторых прав человека и основных свобод не может служить оправданием отказа в других правах человека и основных свободах»[437]. В связи с этим нужно признать недопустимым ранжирование объектов правозащитных отношений по критерию их важности для личности, общества, человечества. И в-третьих, принимая во внимание, что «защита человека и уважение его достоинства предполагают осуществление социальных акций, направленных на поддержание жизнедеятельности людей во всех трех сферах человеческого бытия: биофизического, социального и духовного», надо признать, что все объекты правозащитных отношений могут быть подразделены, равно как и права человека[438], на три основные и равнозначные группы – объекты защиты личного, политического и социально-экономического назначения.

Разумеется, все объекты правозащитных отношений носят характер субъектно-определенных ценностей, и в этом смысле все они имеют индивидуальную, личностную полезность. Но поскольку уже сложилась указанная классификация прав человека, то, очевидно, и ценности, стоящие за ними, могут быть обозначены этими же терминами, несмотря на некоторую их условность.

Объекты защиты личного назначения очерчивают круг ценностей антропологического и нравственного происхождения. Их значение для человека заключается в том, что они обеспечивают сохранность личности, ее своеобразие и автономию в самых различных социальных связях. К ним относятся жизнь человека, его достоинство, личная неприкосновенность, имя и честь, неприкосновенность жилища, свобода совести и вероисповедания и т. д.

Объекты политического назначения складываются по поводу и в связи с защитой свободы человека и его возможности участия в политической жизни общества, в формировании и осуществлении государственной власти и местного самоуправления. Смысл выделения объектов политического назначения заключается в том, чтобы путем взятия их под защиту укрепить отношения личности и государства. К числу таких объектов относятся: свобода слова и убеждений, свобода выражения мнения, свобода информации, свобода собраний, манифестаций и т. п.

Объекты социально-экономического назначения – это ряд объектов правозащитных отношений, призванный удовлетворять потребности человека в обеспечении достойного уровня благосостояния и качества его жизни. Речь идет о тех реальных благах, которые личность получает в сфере производства и распределения материальных ценностей. Сюда же включаются отношения собственности, свобода предпринимательской деятельности, а также материальные ценности, предоставляемые октроированными правами, например: пособие по безработице, доступное по оплате жилье, социальная помощь инвалидам, пенсионерам.

При характеристике перечня объектов правозащитных отношений нельзя не заметить, что он (этот перечень) в принципе совпадает со структурой основных прав и свобод человека, закрепленной в основополагающих международных документах по правам человека (Билль о правах человека, Европейская конвенция о защите прав человека и основных свобод и др.) и в Конституции РФ. Однако такое утверждение нуждается в уточнении. Дело в том, что к числу ценностей, вытекающих из естественной природы человека и уровня социально-экономического и политического развития общества и являющихся объектом правозащитных отношений, трудно отнести так называемые процедурные права человека, которые возникают в рамках процессуальных отношений. Следовательно, и ценности, стоящие за этими правами, нельзя однозначно считать объектами правозащитных отношений (но они безусловно являются предметом правового регулирования). Например, в ч. 1 ст. 6 Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод записано: «Каждый человек имеет право при определении его гражданских прав и обязанностей или при рассмотрении любого уголовного обвинения, предъявляемого ему, на справедливое и публичное разбирательство дела в разумный срок независимым и беспристрастным судом, созданным на основании закона»[439]. Можно ли считать публичное разбирательство, его разумный срок, беспристрастность суда и т. д. объектом правозащитного отношения? По нашему мнению, нельзя, поскольку здесь речь идет об исполнении юридических обязанностей одного из участников в рамках существующего единого правозащитного отношения.

В качестве дополнительной аргументации этого тезиса можно привести вывод В. П. Божьева: «Объектом уголовно-процессуальных правоотношений является уголовно-правовое отношение в его объективном (т. е. соответствующем действительности) состоянии»[440].

Значение объединения объектов правозащитных отношений в единую категорию имеет принципиальное значение для решения вопроса о выделении особого метода регулирования. Дело в том, что объект правоотношения, порождая само правоотношение, обусловливает тем самым и метод своего регулирования. «Именно предмет обусловливает необходимость выделения той или иной отрасли, а когда отрасль обозначается, появляется и соответствующий метод регулирования, который в значительной мере зависит от воли законодателя»[441].

Однородность объектов правозащитных отношений, вытекающая из их органической связи с правами человека, выражается в однородности самих правозащитных отношений, которые, в свою очередь, предполагают и однородность всей системы своего правового регулирования. Однако в силу того, что объекты правозащитных отношений располагаются в самых разных сферах общества и регулируются нормами практически всех отраслей права, порождаемые ими отношения не могут быть охвачены регулятивно-организующим воздействием какого-либо одного из существующих отраслевых методов. Отсюда и проистекает комплексный характер правозащитного метода регулирования. Данное суждение подкрепляется тем, что выделение правозащитных отношений происходит не по отраслевому критерию, а по целевому и методологическому, основой критерия которых является защита прав человека.

Признание, т. е. юридическое закрепление вышеуказанных ценностей в качестве объектов правозащитных отношений, представляет собой первичный (видимый) фактор в формировании правозащитного метода регулирования. Именно он обусловливает и объясняет смысл существования всего правозащитного регулирования и института защиты прав человека в целом. Более конкретно значение объекта (предмета) в формировании правозащитного метода регулирования выражается в том, что объект обусловливает однородность правовой природы и направленность метода правозащитного регулирования, а также сообщает ему особо высокий юридических статус. Таким образом, факт существования объекта правозащитного отношения есть в то же время и материальная предпосылка, и этап формирования правозащитного метода регулирования общественных отношений.

Субъект правозащитного отношения

Общеизвестно, что бессубъектных общественных отношений не существует. В онтологическом плане круг субъектов социальных связей задается предметами самих этих отношений. Исходя из данных аксиом, следует признать, что субъектами правозащитных отношений являются те физические и юридические лица, которые имеют правовую связь с предметом (объектом) правозащитных отношений. В юридической литературе кроме понятия «субъекты правоотношений» активно используется понятие «участники правоотношений»[442]. На наш взгляд, нет необходимости выделять какие-либо различия в этих понятиях. Относительно юридической связи правозащитных отношений следует заметить, что субъекты правозащитных отношений обладают правосубъектностью (компетенцией), которая и позволяет им выступать участниками правозащитных отношений. То есть субъекты правозащитных отношений – это все участники данных отношений, связанные между собой взаимокорреспондируемыми правами и обязанностями.

При этом следует проводить различие между понятиями «субъект права на правовую защиту» и «субъект правозащитного отношения». Если правом на правовую защиту лицо наделяется от рождения и в силу признания его субъектом прав человека[443], и поэтому все физические лица (равно и их общности) являются субъектами права на правовую защиту, то субъектами правозащитного отношения признаются все те лица, которые «черпают» свои полномочия не только непосредственно из закона, но и из самих этих отношений. Поэтому круг субъектов правозащитных отношений значительно шире, нежели круг субъектов права на защиту прав человека. В него включаются все те, к кому адресуются права человека, ибо права человека «обращены не только к власть предержащим, а ко всем»[444].

Анализ нормативных документов[445] по правам человека позволяет отнести к числу субъектов правозащитных отношений две категории участников. Первая категория – это субъекты права человека на правовую защиту, важнейшей чертой этой категории субъектов является обладание ими международно-правовой правосубъектностью[446]. А вторая категория – те участники правозащитных отношений, которые вовлекаются в них на основе имеющейся юридической обязанности не нарушать права человека и осуществлять их защиту в силу возложенных на них юридических обязанностей. Эта категория субъектов включает в себя как участников международных отношений, так и участников только внутригосударственных связей.

К первой категории относятся субъекты (носители) всех поколений прав человека – и отдельная личность (физическое лицо), и социальные общности (народ, нация, коллектив)[447].

Вторую категорию субъектов правозащитных отношений представляют организации (международные, государственные, частные, общественные), должностные лица и каждый человек, на которых лежит обязанность уважать и защищать права человека. Отдельный индивид (должностное лицо, гражданин), таким образом, выступает в двух юридических ипостасях: как управомоченное лицо (поскольку право на правовую защиту принадлежит ему от рождения, оно универсально и неотчуждаемо) и как лицо, юридически обязанное уважать, соблюдать и осуществлять защиту прав человека.

Исходя из наличия двух ярко выраженных категорий субъектов правозащитных отношений, можно предложить их деление на основные и вспомогательные. С нашей точки зрения, к числу основных субъектов надо отнести исключительно и только носителей права человека на правовую защиту. Вторую группу субъектов правозащитных отношений составляют все те лица (физические и коллективные), на которых лежит юридическая обязанность не нарушать права человека и исполнять требования, заложенные в праве человека на правовую защиту.

Место и роль каждого субъекта в правозащитном отношении определены его правовым статусом (компетенцией). Правосубъектность – это категория, которая характеризует юридические свойства физических лиц как участников правозащитных отношений. Применительно к юридическим лицам такую функцию выполняет категория «компетенция».

Правосубъектность – это способность лица иметь права и обязанности, а также приобретать их в результате осуществления своих юридически значимых действий. Она включает в себя два компонента: правоспособность как способность иметь субъективные права и обязанности (т. е. способность к правообладанию)[448], и дееспособность как способность своими действиями приобретать и реализовывать субъективные права и обязанности (т. е. способность к правореализации) [449], а также способность нести ответственность (как следствие правообладания и правореализации) за свои юридически значимые действия (деликтоспособность). В юридической литературе выделяют понятия «специальная правоспособность» и «процессуальная правоспособность». Все граждане обладают процессуальной правоспособностью. Однако лишь очень немногие из них реализуют ее когда-либо в своей жизни[450]. Понятие специальной правоспособности означает известное ограничение правоспособности определенным кругом допускаемых действий[451]. Проблемы уточнения содержания указанных понятий носят дискуссионный характер и направлены на более точное раскрытие содержания понятия правоспособности.

Особенность правового положения физических субъектов правозащитного отношения заключается в неразделимости категорий правоспособности и дееспособности. Единство этих категорий отражает принцип единства прав и обязанностей в правовом положении человека. По этому поводу во Всеобщей декларации прав человека записано, что «каждый человек имеет обязанности перед обществом, в котором только и возможно свободное и полное развитие его личности»[452], что осуществление прав и свобод гражданином требуют «должного признания и уважения прав и свобод других, удовлетворения справедливых требований морали, общего порядка и благосостояния в демократическом обществе».

Неразделенность правоспособности и дееспособности объясняет и запрет на злоупотребление правами человека одной стороной в ущерб интересам другой. В связи с этим в ст. 17 Конвенции о защите прав человека и основных свобод записано: «Ничто в настоящей Конвенции не может толковаться как означающее, что какое-либо государство, какая-либо группа лиц или какое-либо лицо имеет право заниматься какой-либо деятельностью или совершать какие-либо действия, направленные на уничтожение любых прав и свобод, признанных в настоящей Конвенции, или на их ограничение в большей степени, нежели это предусматривается в Конвенции»[453].

При более детальном анализе проблемы юридических свойств физических субъектов правозащитных отношений можно выявить материальные и формальные условия их правосубъектности. Материальное условие правосубъектности – это способность данного лица к обладанию правом на правовую защиту, иначе говоря, свойство, присущее самому лицу от рождения. Формальное условие правосубъектности – признание внешним правовым авторитетом (государством, международным сообществом) указанной способности у данного лица. Такое признание выражается, как мы уже отмечали, в признании прав человека вообще. Только единство этих двух условий и может исчерпывающим образом характеризовать физическое лицо в качестве субъекта правозащитного отношения.

Юридическое лицо как субъект правозащитных отношений наделено правозащитной компетенцией. Понятие «компетенция» обозначает юридическое выражение совокупности полномочий и функций данного субъекта[454]. Правозащитная компетенция – это совокупность правозащитных полномочий, реализуемых в основных направлениях деятельности юридического лица. Особенность такого рода компетенции заключается в том, что правозащитный орган (организация) не обладает собственным правом на правовую защиту, поскольку не является субъектом прав человека. Смысл наличия правозащитной компетенции у того или иного органа государства, международного сообщества, общественной организации полностью вытекает из назначения прав человека и их защиты. В этой связи не будет лишним напоминание об особой роли понятия «право человека на правовую защиту» в организации и функционировании общей системы защиты прав человека. Особенностью этой системы является ориентация нормоустановительной деятельности как в международном сообществе[455], так и Российской Федерации[456] на признание этого права человека и гражданина, а также обеспечение его юридическими обязанностями соответствующих субъектов. С этой же тенденцией связана заметная активизация правозащитной деятельности и органов государства[457], и неправительственных правозащитных организаций[458], осуществляющих свою правозащитную компетентность в интересах человека. По этой причине вряд ли можно сомневаться в том, что такого рода правотворческая и правореализационная практика есть выражение потребности права человека на правовую защиту в формировании организационных, нормативных и индивидуально-правовых слагаемых механизма своего осуществления. Поэтому надо согласиться с выводом А. В. Стремоухова о том, что защита прав человека, занимающая значительный объем в юридической практике, фактически превратилась в неотъемлемый компонент правовой системы Российской Федерации[459].

Согласно ст. 18 Конституции РФ «права и свободы человека и гражданина являются непосредственно действующими. Они определяют смысл, содержание и применение законов, деятельность законодательной и исполнительной власти, местного самоуправления и обеспечиваются правосудием»[460].

В качестве основного принципа деятельности государственных служащих является принцип возложения на них обязанности признания, соблюдения и защиты прав и свобод человека и гражданина[461].

Поэтому надо признать в качестве аксиомы, что юридическое лицо как субъект правозащитных отношений обладает правом от имени и в пользу конкретного носителя прав человека (следовательно, и права человека на правовую защиту) совершать юридически значимые действия. Формы, структура, функции и пределы этой деятельности определяются содержанием тех функций, которые на него возложены субъектом, создавшим его.

Демократическое государство – это политическая организация, имеющая источником своей политической власти волю народа. Российская Федерация встала на путь подлинно демократических преобразований. «Носителем суверенитета и единственным источником власти в Российской Федерации является ее многонациональный народ», – записано в ст. 3 Конституции Российской Федерации. Этот многонациональный народ и возложил на государство обязанность по защите прав человека. Отсюда проистекает правозащитная компетенция всех государственных органов. Совершенно новым явлением в жизни Российского государства стало добровольное возложение на государство обязанности на международном уровне использовать все имеющиеся в наличии у государства силы и средства для защиты прав и свобод человека[462].

Аналогично обстоит дело и с формированием правозащитных международных органов (организаций) и их компетенции, с той лишь разницей, что роль источника международной власти выполняют государства, подписавшие и ратифицировавшие документы о признании и защите прав человека. Так, государства, подписавшие Европейскую конвенцию по защите прав человека и основных свобод, образовали такой орган, как Европейский суд по правам человека. В ст. 19 этой Конвенции, которая называется «Учреждение Суда», записано: «В целях обеспечения соблюдения обязательств, принятых на себя Высокими Договаривающимися Сторонами по настоящей Конвенции и Протоколам к ней, образуется Европейский Суд по правам человека»[463]. А ст. 32 (п. 1) этой же Конвенции прямо озаглавлена «Компетенция Суда». Эта статья закрепляет, что «В ведении Суда находятся все вопросы, касающиеся толкования и применения положений Конвенции и Протоколов к ней»[464].

Правосубъектность и компетенция субъектов правозащитных отношений вытекает из соответствующих юридических источников, выражается и фиксируется в общем правовом положении субъектов правозащитных отношений. А как известно, специфика формирования и содержания исходного правового положения субъектов правозащитных отношений, во-первых, свидетельствует о наличии способа регулирования правозащитных отношений, а во-вторых, определяющим образом влияет на его черты и направленность воздействия. В этой связи важно напомнить, что в юридической науке считается общепризнанным тот факт, что основным элементом метода является именно общее юридическое положение субъектов[465]. А по мнению О. О. Миронова, общее правовое положение – это и есть проявление метода[466]. Поэтому можно сказать, что особенности происхождения и закрепления общего правового положения субъектов правозащитных отношений, вытекающие в конечном счете из юридической природы и регулятивных особенностей права человека на правовую защиту, – это уже есть проявление функционирования и соответствующего метода. Ни один из существующих в национальной системе методов правового регулирования не основывается на универсальности и абсолютности права человека на правовую защиту, поэтому и правовое положение субъектов правозащитных отношений не является для них основной, конструктивной чертой. Такая черта присуща только тому методу, который программируется самими правозащитными отношениями.

Содержание правозащитных отношений

Проблема содержания правового отношения не получила в правоведении однозначной интерпретации. Мы присоединяемся к мнению тех авторов, которые под содержанием правоотношения понимают его внутреннюю структуру, состоящую из фактического (реальное поведение участников правоотношения, выражающееся в их действии или бездействии) и юридического (субъективные права и юридические обязанности сторон правоотношения) компонентов[467]. При этом мы исходим из того, что материальное содержание неразрывно связывает правоотношение с реальными общественными отношениями, а юридическое – служит правовым средством обеспечения, а в ряде случаев и формирования материального содержания правоотношения.

Юридический элемент правозащитного отношения представляет собой связь права человека на правовую защиту, с одной стороны, и корреспондируемой с ним юридической обязанностью, с другой. Эта связь, помимо прочего, самое очевидное доказательство того, что перед нами именно правоотношение. «Связь между правом и обязанностью, а точнее, между их носителями и есть правоотношение», – отмечает Н. И. Матузов[468].

Однако данная юридическая связь – не просто слагаемое правозащитного отношения, а его сущностная часть. Она отражает главную специфику правозащитного отношения, состоящую во взаимосвязи естественно-правовых свойств права человека на защиту с вытекающими из этих свойств юридическими обязанностями, прежде всего с теми, которые лежат на государстве. Важность и значимость такого рода юридической связи трудно переоценить. Она лежит в основе всей системы защиты прав человека. Очевидно именно поэтому в Международном пакте о гражданских и политических правах специально закреплена обязанность государств каждый раз, когда этого требуют обстоятельства, устанавливать наличие у лица права на правовую защиту и, таким образом, продолжим от себя, подтверждать юридическую связь между этим лицом и государством. В п. «в» ч. 3 ст. 2 вышеуказанного акта записано, что каждое участвующее в этом Пакте государство обязуется «обеспечить, чтобы право на правовую защиту для любого лица, требующего такой защиты, устанавливалось компетентными судебными, административными или законодательными властями или любым другим компетентным органом, предусмотренным правовой системой государства, и развивать возможности судебной защиты»[469].

Сказанное свидетельствует о том, что юридическая связь в правозащитном отношении является фактическим действием права человека на правовую защиту. В этом, по нашему мнению, кроется основная особенность правозащитных отношений, которая обусловливает и соответствующий метод регулирования. Иными словами, специфика юридической связи правозащитных отношений, обусловленная правовым положением сторон, в обязательном порядке выводит на признание необходимости и адекватного этим отношениям метода регулирования. Такая логика генезиса метода правового регулирования считается общепризнанной в юридической науке. Так, Л. С. Явич полагает, что сами «методы правового регулирования в решающей мере предопределены взаимоположением сторон общественных отношений»[470]. А по мнению В. Ф. Яковлева и С. С. Алексеева, они должны соответствовать сущности регулируемых отношений[471].

Необходимо заметить, что юридическое содержание правозащитного отношения – это форма конкретизации и фиксации тех основополагающих правовых предписаний (запретов, дозволений и обязываний), которые представляют право человека на правовую защиту в предельно обобщенном виде. Эти общие правовые предписания благодаря своей способности фиксироваться в субъективных правах и юридических обязанностях приобретают качество регуляторов поведения субъектов правозащитных отношений. Вне выражения их в форме субъективного права они не могут выполнить роль способов и средств правового регулирования. В этой связи надо признать явным преувеличением наделение общих правовых предписаний (дозволений, обязываний и запретов) самодостаточной регулятивной ценностью. Такую позицию отстаивает В. Д. Сорокин: «Метод правового регулирования как системное явление соединяет в органическое целое все три названных способа одновременно. Другими словами, метод правового регулирования может существовать только как объединение всех трех первичных компонентов – дозволения, предписания и запрета, т. е. как система, основанная на тесном взаимодействии, взаимообеспечении этих компонентов»[472].

С нашей точки зрения, более обоснованное решение этой проблемы предлагает С. С. Алексеев. По его мнению, «все перечисленные способы (дозволения, обязывания и запреты. – П. А.) так или иначе связаны с субъективными правами. Причем если при дозволении субъективное право (включая право требования, обеспечивающее особенно активные действия) образует само содержание данного способа правового регулирования, то при позитивном обязывании и запрещении право требования принадлежит другим лицам; его смысл состоит в том, чтобы обеспечивать исполнение активной (обязывание) или пассивной (запрещение) юридической обязанности. Из этих элементов правовой действительности, – продолжает автор, – (норм, правоотношений и др.), выражающих способы регулирования, образуется самая плоть… методов»[473].

Как юридическая категория субъективное право человека на правовую защиту раскрывается через набор соответствующих правозащитных полномочий, образующих его внутреннюю структуру. С точки зрения А. В. Стремоухова, к числу таких правомочий следует отнести, во-первых, возможность требовать определенного поведения от другой стороны; во-вторых, осуществление правомочия, как правило, через действия обязанной стороны; в-третьих, возможность принуждения обязанной стороны к совершению действий, требуемых управомоченной стороной, государством[474]. Принципиальных возражений такое утверждение не вызывает. Однако надо иметь в виду, что рассматриваемая структура представляет собой частный, конкретный случай проявления общей структуры субъективного права. Поэтому и структура субъективного права человека на правовую защиту как вид субъективного права вообще должна воспроизводить именно эту логику, т. е. логику структурирования субъективного права как общеправовой категории.

Относительно внутренней структуры субъективного права или, что одно и то же, видов правомочий в правоведении существует известное расхождение во взглядах специалистов. Так, М. С. Строгович пишет: «Субъективное право лица означает выраженные в норме права и закрепленные в ней: а) возможность пользования определенным социальным благом; б) полномочие совершать определенные действия и требовать соответствующих действий от других лиц; в) свободу поведения, поступков в границах, установленных нормой права»[475]. По мнению Н. И. Матузова, «содержание субъективного права и его структура включают в себя не три, как традиционно принято считать, а четыре возможности: а) возможность определенного поведения самого управомоченного; б) возможность требовать соответствующего поведения от других лиц; в) возможность прибегнуть в необходимых случаях к мерам государственного принуждения; г) возможность пользоваться определенным социальным благом. Или субъективное право – это право-поведение, право-требование, право-притязание и право-пользование»[476].

Несколько иной вывод по этому вопросу делает О. Ю. Селиванова. Она полагает, что субъективное право имеет стохастическую структуру, «которая позволяет применительно к каждой конкретной правовой ситуации и конкретному субъективному праву выявить объективно необходимые и случайные (нестационарные, переменные) его свойства, элементы и связи между ними. Поэтому реальное субъективное право может включать одно, два и более правомочий, каждое из которых, в свою очередь, имеет свою структуру и состоит из более «мелких» элементов (субправомочий)» [477].

По нашему мнению, вывод О. Ю. Селивановой не противоречит традиционному пониманию структуры субъективного права, а скорее, существенно развивает его указанием на эластичность, приспособляемость субъективного права к юридически значимой ситуации его осуществления. Действительно, такой, например, вид субъективного права личности, как право на обращение в юрисдикционные органы за защитой своих прав, включает в себя: 1) право на обращение в суд; 2) право на судебную защиту; 3) право на международную защиту; 4) право на рассмотрение его дела в том суде и тем судьей, к подсудности которых оно отнесено законом; 5) право обвиняемого на рассмотрение его дела судом с участием присяжных заседателей в случаях, предусмотренных законом. Сюда же могут быть отнесены и многие другие компоненты, нашедшие закрепление в отраслевом законодательстве.

Кроме того, необходимо иметь в виду и то, что некоторые правозащитные полномочия реализуются только в одной форме, другие же могут быть осуществлены в нескольких последовательно сменяющих друг друга формах. В целом же все правозащитные полномочия взаимосвязаны между собой, дополняют друг друга и воплощаются в реальность через систему международно-государственных (судебная, административная, прокурорская) и негосударственных (общественная, третейская, нотариальная, самозащита права и добровольное удовлетворение) форм защиты прав человека.

С учетом этих пояснений, можно полагать, что базовую, исходную структуру права человека на правовую защиту образуют следующие правомочия:

1. Возможность человека пользоваться таким благом, как правовая защищенность своих естественных и неотчуждаемых прав (право-пользование). Суть этого правозащитного полномочия заключается в том, что оно ограждает индивидуальную свободу человека и выражается в пользовании индивидом этой свободой по своему усмотрению. В ГК РФ это правозащитное полномочие сформулировано следующим образом: «Граждане и юридические лица по своему усмотрению осуществляют принадлежащие им гражданские права»[478]. По нашему мнению, «правовое ограждение» – это элемент такого правового режима, который делает невозможным незаконное насильственное вмешательство «государства в частные (личные) стороны жизни человека, а также гарантирует охрану жизни, чести, достоинства, совести и личной безопасности каждого члена общества»[479]. Отсюда видно, что данное правозащитное правомочие прежде всего направлено на обеспечение так называемых негативных прав человека. А как известно, государство не регламентирует порядок их осуществления. Однако в силу индивидуальной и общественной значимости этих прав, оно, во взаимодействии с международным сообществом, признает, уважает и защищает их. Наличие соответствующего правозащитного полномочия у человека как раз и свидетельствует о том, что международное сообщество и государство стремятся создать режим правовой защищенности личности, который и есть для нее благо. «Каждый человек имеет право на социальный и международный порядок, при котором права и свободы, изложенные в настоящей Декларации, могут быть полностью осуществлены»[480], – провозглашено в ст. 28 Всеобщей декларации прав человека.

Характеризуя данное правомочие, еще раз обратим внимание на его юридическое назначение, состоящее в правовом ограждении личности от незаконного лишения ее жизни, неправомерного вмешательства со стороны органов государства, должностных лиц и граждан в сферу ее личных свобод и др. Так, ч. 1 ст. 6 Международного пакта о гражданских и политических правах ограждает жизнь человека. В ней записано: «Право на жизнь есть неотъемлемое право каждого человека. Это право охраняется законом. Никто не может быть произвольно лишен жизни»[481]. В ч. 1 ст. 8 этого же документа ограждается личная свобода. «Никто не должен содержаться в рабстве; рабство и работорговля запрещаются во всех их видах»[482], – закреплено в ней. Достаточно полно негативные права человека защищены Конституцией РФ: в ст. 21–44 и др., а также в отраслевом законодательстве.

2. Возможность человека требовать от юридически обязанных лиц добросовестного и полного осуществления ими требований, вытекающих из его права на правовую защиту. Право-требование не следует смешивать с правом-притязанием[483]. Основное различие между ними состоит в отношении к категории принуждения: первое не обеспечивается таковым в отличие от второго. Императивность права-требования выражается не только в самом предъявлении требования, но и в той юридической обязанности, которая делает необходимым определенный вариант поведения правообязанной стороны. По мнению Ф. М. Рудинского, «право-требование означает, что каждый обладатель прав человека вправе требовать… признания и выполнения международных стандартов прав человека»[484]. Отличительная особенность этого правозащитного полномочия состоит в том, что оно обращено к юридически обязанным лицам совокупностью требований, основной смысл которых сводится к своевременному, полному и законному исполнению ими возложенных на них обязанностей по созданию условий и оказанию помощи в реализации прав человека. Проиллюстрировать это правомочие можно указанием на ч. 2 ст. 55 Конституции РФ, которая гласит: «В Российской Федерации не должны издаваться законы, отменяющие или умаляющие права и свободы человека и гражданина»[485]. Рассматриваемое правозащитное полномочие как раз и призвано не допустить установления государством законов, ущемляющих права человека. Кроме того, данное правозащитное полномочие имеет и более конкретный смысл, заключающийся в оказании реальной помощи человеку при осуществлении им права на правовую защиту. Так, ст. 1 Международного акта об Основных принципах, касающихся роли юристов (приняты VIII Конгрессом ООН по предупреждению преступности и обращению с правонарушителями, Гавана, 27 августа – 7 сентября 1990 г.), устанавливает, что «каждый человек имеет право обратиться к любому юристу за помощью для защиты и отстаивания его прав и защиты его на всех стадиях уголовного разбирательства»[486]. Сюда же включается и исполнение юрисдикционными органами своих обязательств по отношению к требованиям, вытекающим из данного правозащитного полномочия, но не связанным с применением ими мер принуждения (ст. 12 ГК РФ устанавливает для юрисдикционного органа обязанность признания прав при отсутствии их нарушения, например при утрате владельцем документов). Таким образом, право-требование как правозащитное полномочие распространяется на все конкретные жизненные ситуации, в которых защита прав человека не может быть осуществлена без вмешательства компетентного субъекта. Причем перечень этих жизненных ситуаций не является исчерпывающим и охватывает практику соблюдения всех правозащитных полномочий, вплоть до законности их ограничения. Однако поскольку это правозащитное полномочие вызывается к жизни не нарушением прав человека, а потребностью в их надлежащем исполнении, то и дело до применения мер принуждения здесь не доходит.

3. Возможность человека посредством своих действий осуществлять защиту принадлежащих ему прав (право-поведение). Это право можно назвать правом самозащиты. Оно, как и иные правозащитные полномочия, вытекает из ч. 2 ст. 45 Конституции РФ, в которой записано: «Каждый вправе защищать свои права и свободы всеми способами, не запрещенными законом»[487]. Самозащита – это «любые действия лица, связанные с защитой своих прав от нарушения. Они противопоставляются действиям, исходящим от государственных и иных компетентных органов»[488]. Таким образом, право-поведение охватывает все действия управомоченного субъекта, которые он осуществляет самостоятельно в целях защиты своих прав. Эти действия управомоченного субъекта предусмотрены законом и включают подачу им иска или жалобы в соответствующие международные и внутригосударственные судебные и административные органы, а также самостоятельную защиту своих прав в процессе судебного разбирательства (без помощи адвоката) и др.

Однако в специальной литературе встречается и узкое толкование понятия «самозащита». В этом смысле самозащита характеризуется тем, что, во-первых, управомоченное лицо осуществляет защиту своих прав без обращения к компетентному субъекту, во-вторых, само управомоченное лицо применяет меры защиты, в-третьих, применение мер защиты направлено на устранение реальной угрозы или самого факта нарушения прав управомоченого лица[489]. Мы поддерживаем такое мнение и присоединяемся к выводу И. Я. Дюрягина о том, что в этом случае самозащита «представляет собой применение самим управомоченным лицом предусмотренных законом мер для защиты своих прав или законных интересов от посягательств»[490]. Особенность права-поведения как правозащитного полномочия заключается в возможности лица осуществлять активные и юридически значимые действия, направленные на обеспечение сохранности ценностей и благ, стоящих за правами человека. Его специфика также выражается и в том, что оно предполагает причинение посягающему вреда. Но этот вред не есть мера юридической ответственности, возлагаемая защищающимся на посягающего. Поэтому следует признать ошибочным утверждение В. В. Болговой о том, что «самозащита права – порядок применения способов защиты (мер защиты и мер ответственности), не связанный с обращением к юрисдикционным органам, представляющий собой односторонние действия управомоченного лица»[491]. Спорным является и вопрос о том, что самозащита имеет место и в тех случаях, когда активные правозащитные действия осуществляются другим частным лицом, но в пользу первого лица. Вот что по этому поводу пишут Г. А. Свердлык и Э. Л. Строунинг: «По нашему мнению, в случае невозможности самостоятельной защиты своих гражданских прав потерпевшей стороной, она может обратиться за помощью в осуществлении права на самозащиту к другим лицам (т. е. прибегнуть к так называемой товарищеской взаимопомощи). Например, К. в течение двух лет безрезультатно ожидал от С. исполнения вступившего в законную силу судебного решения, в соответствии с которым ответчик был обязан передвинуть изгородь и устранить препятствия в пользовании земельным участком. Тогда К. с помощью знакомых принудительно перенес изгородь. В данном случае действия К. и его знакомых были признаны правомерными, поскольку тем самым К. реализовал свое право на самозащиту»[492]. Однако окончательное решение этого вопроса должно иметь под собой более обширное обоснование.

4. Возможность человека удовлетворять свои притязания, вызванные нарушением его прав, путем обращения в правозащитные организации государства и международного сообщества в целях восстановления нарушенных (оспариваемых) прав и наказания виновного в их нарушении мерами международно-правового и государственно-правового принуждения. В специально-юридическом значении «право-притязание» означает прежде всего «возможность привести в действие принудительную силу государства, а также возможность прибегнуть к средствам общественного воздействия для защиты нарушенных прав»[493]. Без такого рода принуждения права человека остаются практически не защищенными. Поэтому прав Ф. М. Рудинский, когда пишет: «Принуждение является вынужденной реакцией на неправомерное поведение. Оно необходимо для защиты интересов общества и его граждан и регламентировано законом»[494]. Принуждение всегда носит организационный (международный или государственный) характер и выражается в возложении на виновного в нарушении прав человека обязанности претерпеть отрицательные последствия своего противоправного поведения. Смысл этого правозащитного полномочия заключается в том, чтобы пресечь нарушение того или иного права человека, восстановить нарушенное, а также возложить на виновного в нарушении прав человека юридическую обязанность претерпеть меры принуждения. Иными словами, целью данного правозащитного полномочия «является удовлетворение морально-правовых и материальных притязаний управомоченного лица (истца, потерпевшего) к правонарушителю (обязанному лицу) в форме осуждения его личности и применения к нему принудительных штрафных санкций»[495]. Данное правозащитное полномочие отличается от права-поведения и права-требования тем, что оно имеет ретроспективное значение. Оно, во-первых, осуществляется только при наличии факта нарушения прав человека, за которое законом установлена та или иная мера ответственности; во-вторых, реализуется исключительно в установленных законом процессуальных формах и только субъектом, обладающим юрисдикционными полномочиями; в-третьих, требует осуждающей реакции на действия правонарушителя, причем не только со стороны потерпевшего, но и со стороны лица, возлагающего на виновного ту или иную меру ответственности; в-четвертых, предполагает претерпевание виновным лишений личного, организационного или материального порядка. Из приведенных черт юридической ответственности видно, что она необходима как средство защиты прав человека от посягательств на них и что ее возложение самим управомоченным лицом (потерпевшим поражение в правах человека) на правонарушителя невозможно, поскольку невозможно быть судьей в своем деле. Именно поэтому для осуществления данного правозащитного полномочия международное сообщество и государства создают специальные юрисдикционные органы и предоставляют должностным лицам право удовлетворять соответствующее притязание управомоченной стороны. Такой вывод прямо следует из п. «а» ч. 3 ст. 2 Международного пакта о гражданских и политических правах, в котором установлено, что каждое участвующее в настоящем Пакте государство обязуется «обеспечить любому лицу, права и свободы которого, признаваемые в настоящем Пакте, нарушены, эффективное средство правовой защиты, даже если это нарушение было совершено лицами, действовавшими в официальном качестве»[496]. На национальном уровне государство берет на себя обязанность обеспечить исполнение права-притязания человека через систему судов. Так, согласно ч. 1 ст. 46 Конституции РФ «каждому гарантируется судебная защита его прав и свобод»[497]. На международном уровне эту функцию выполняют Европейский суд по правам человека (п. «в» ст. 19 Конвенции о защите прав и свобод человека, которая предусматривает создание Европейского суда по правам человека) и военные трибуналы (первый Международный военный трибунал был создан 8 августа 1945 г. на основе Соглашения между правительствами СССР, Великобритании, США и Франции)[498].

С вышеперечисленными базовыми правозащитными полномочиями корреспондируют юридические обязанности другой стороны правозащитного отношения. Эта корреспонденция носит характер закономерности. «В реальной жизни, – подчеркивает С. С. Алексеев, – нет субъективного права (как юридического явления), если оно не «право» по отношению к кому-либо, т. е. если оно так или иначе не связано с обязанностями. Нет и обязанности (как юридического явления), если ей не корреспондирует право требования. Право, не обеспеченное обязанностями, и обязанности, не подкрепленные правом требования, превращаются в “юридический нуль”»[499].

Юридическая обязанность как целостное правовое явление характеризуется следующими признаками: 1) юридическая обязанность – это предписанный законом вариант поведения; 2) сущность обязанности заключается в том, что она есть мера необходимого поведения, причем такая мера, которая обладает безусловной императивностью; 3) в каждом конкретном случае, т. е. в конкретном правоотношении, юридическая обязанность наполняется таким содержанием, которое согласовано с корреспондируемым с ней правомочием; 4) юридическая обязанность всегда направлена на удовлетворение требований, вытекающих из того или иного правомочия; 5) юридическая обязанность обеспечена мерами принуждения (санкциями)[500]. В правоотношении юридическая обязанность должна рассматриваться как явление субъективного порядка. Анализируя юридическую обязанность как категорию, связанную с субъективными правами, Н. И. Матузов пишет: «В этом смысле юридическую обязанность также можно квалифицировать как субъективную. В рамках правового отношения право и обязанность субъектов в равной мере субъективны. Слагаемые юридической обязанности – это своего рода отдельные долженствования – наподобие правомочий в субъективном праве»[501].

Назначение юридических обязанностей в правозащитном отношении – удовлетворить, исполнить правозащитные правомочия. «Юридическая обязанность в правозащитном отношении, – подчеркивает А. В. Стремоухов, – это предписанная нормами права мера должного поведения обязанного лица в интересах управомоченного субъекта, обеспеченная возможностью государственного принуждения»[502]. Поэтому структура юридических обязанностей соответствует структуре права человека на правовую защиту. «Структура юридической обязанности, – приходит к выводу Н. И. Матузов, – соответствует структуре субъективного права (являясь как бы его обратной стороной) и тоже включает в себя четыре компонента: 1) необходимость совершить определенные действия либо воздержаться от них; 2) необходимость для правообязанного лица отреагировать на обращенные к нему законные требования управомоченного; 3) необходимость нести ответственность за неисполнение этих требований; 4) необходимость не препятствовать контрагенту пользоваться тем благом, в отношении которого он имеет право»[503].

Приступая к анализу юридических обязанностей в правозащитном отношении, укажем и на особенности их происхождения. Некоторые обязанности появляются параллельно и одновременно с признанием прав человека. Другие позже, по мере выполнения государством взятых на себя обязанностей перед личностью и международным сообществом. Кроме того, поскольку правозащитные полномочия могут конкретизироваться, подразделяясь на более мелкие, то надо полагать, что и юридические обязанности «воспроизводят» эту логику детализации, ибо они непременный спутник полномочий.

Итак, структура юридических обязанностей в правозащитном отношении должна соответствовать структуре правозащитных полномочий. В этой связи с определенными оговорками мы присоединяемся к выводу А. В. Стремоухова о том, что она включает в себя: «а) необходимость совершать активные положительные действия в пользу управомоченных лиц, чтобы не допустить нарушения их прав; б) необходимость для обязанного лица вести себя установленным образом; в) необходимость воздержания от действий, запрещенных нормами права; г) возможность применения государственного принуждения к обязанному лицу в случае неосуществления им требуемых законом обязательных действий или совершения действий, которые законом запрещены»[504].

1. Необходимость правообязанного лица не препятствовать управомоченному субъекту пользоваться правовой защищенностью своих прав. Как реальное благо состояние защищенности обеспечено соответствующими обязанностями людей, государства, его органов и должностных лиц надлежащим образом выполнять предписания по соблюдению прав человека. Исполнение этой юридической обязанности представляет собой, в одних случаях, выполнение своего правового долга отдельными людьми (ч. 1 ст. 8 Декларации о расе и расовых предрассудках закрепляет: «Имея право на то, чтобы в международном и национальном плане был обеспечен такой экономический, социальный, культурный и правовой порядок, который позволит каждому человеку раскрыть свои способности на основе полного равенства прав и возможностей, каждый человек имеет соответствующие обязанности по отношению к себе подобным, к обществу, в котором он живет, и к международному сообществу»[505]), в других – выполнение взятых на себя обязательств и обязанностей, вытекающих из профессиональной компетенции органов государства и должностных лиц (например, ст. 2 Приказа Минюста РФ «Об утверждении Правил внутреннего распорядка следственных изоляторов уголовно-исполнительной системы Министерства юстиции Российской Федерации» от 12 мая 2000 г. № 148 возлагает на администрацию СИЗО обязанность создать режим соблюдения прав человека. В этой статье записано: «В СИЗО устанавливается режим, обеспечивающий соблюдение прав подозреваемых и обвиняемых»[506], равно как и при выполнении некоторых процессуальных обязанностей. Например, ч. 1 ст. 11 УПК РФ устанавливает следующую юридическую обязанность, обращенную к суду, прокурору, следователю и дознавателю: «Суд, прокурор, следователь, дознаватель обязаны разъяснять подозреваемому, обвиняемому, потерпевшему, гражданскому истцу, гражданскому ответчику, а также другим участникам уголовного судопроизводства их права, обязанности и ответственность и обеспечивать возможность осуществления этих прав»[507]).

2. Праву-требованию в правозащитном отношении соответствует такая юридическая обязанность, как необходимость для правообязанного лица отреагировать на обращенные к нему законные требования управомоченной стороны. Если право-пользование предполагает выполнение правообязанным субъектом обращенных к нему требований путем добросовестного и своевременного исполнения возложенных на него юридических обязанностей, то право-требование реализуется правообязанной стороной тогда, когда это требование актуализировалось, т. е. приняло конкретную форму. Поэтому оно всегда осуществляется путем выполнения активных и целенаправленных действий. В этом случае юридически обязанное лицо должно выполнить требуемые от него управомоченной стороной действия, которые приводят к ожидаемому юридически значимому результату. Например, в ч. 8 ст. 22 Международной конвенции о защите прав всех трудящихся-мигрантов и членов их семей установлено: «В случае высылки трудящегося-мигранта или члена его семьи он не несет расходы, связанные с высылкой. Соответствующему лицу может быть предъявлено требование оплатить свои расходы по переезду»[508]. Из этого нормативно-правового предписания следует, что высылаемое лицо имеет право требовать возмещения расходов. Но оно может и не воспользоваться этим правом. Однако в том случае, когда высылаемое лицо предъявит требование о возмещении ему расходов, то соответствующий орган обязан возместить их. Отсюда видно, что необходимость для правообязанного лица отреагировать на требование управомоченной стороны превращается в вариант обязательного поведения тогда, когда управомоченная сторона выдвигает соответствующее требование. Исполнение этого требования предполагает осуществление именно активных и юридически значимых действий. Эта черта – главная характеристика данной юридической обязанности. Она выражает механизм ее взаимосвязи с соответствующим правомочием – правом-требованием. И это же означает, что необходимость для правообязанного лица отреагировать на требование управомоченной стороны начинает работать, действовать только тогда, когда управомоченное лицо выразило свое правовое требование. «Каждый осужденный за преступление имеет право на пересмотр приговора вышестоящим судом в порядке, установленном федеральным законом, а также право просить помилование или смягчение наказания»[509], – записано в ч. 3 ст. 50 Конституции РФ. Если осужденный не выразит желания воспользоваться этим правом, то оно и не превратится для конкретного лица (вышестоящего суда, органа помилования и др.) в конкретную юридическую обязанность – осуществление необходимого варианта поведения. Таким образом, в правозащитном отношении юридическая обязанность, состоящая в необходимости правообязанного лица отреагировать на обращенные к нему законные требования, исполняется тогда, когда управомоченная сторона предъявила право-требование.

3. Необходимость воздерживаться от нарушений прав человека или создания реальной угрозы такого нарушения. В правозащитном отношении данная юридическая обязанность всегда наполняется конкретным содержанием и выражается в осознанном соблюдении того или тех правовых запретов, которые в конкретной ситуации оберегают, сохраняют права человека и стоящие за ними ценности. «По своей сущности, – пишет А. Г. Братко, – запреты – это государственно-властные веления, основная цель которых – предотвратить возможные нежелательные действия, которые могут причинить ущерб общественным интересам»[510]. В правозащитном отношении запреты выполняют роль средства защиты. Они также информируют о том, какие действия нежелательны с точки зрения интересов прав человека. Способ, которым осуществляются правовые запреты – это воздержание правообязанной стороны от запрещенных вариантов поведения. Поэтому запреты всегда можно рассматривать как формально-определенные властные веления, требующие воздержаться от описанных в них вариантов поведения. Правовой запрет как форма закрепления необходимости неукоснительного и строгого соблюдения прав человека широко используется в источниках международного и внутригосударственного права. Так, ч. 1 ст. 1 Декларации о защите всех лиц от насильственных исчезновений устанавливает: «Любой акт насильственного исчезновения является оскорблением человеческого достоинства. Он осуждается как отрицание целей Устава Организации Объединенных Наций и как серьезное и вопиющее нарушение прав человека и основных свобод, провозглашенных во Всеобщей декларации прав человека и подтвержденных и развитых в относящихся к этой области международных документах»[511]. Отсюда следует, что в правозащитном отношении необходимость правообязанного лица воздерживаться от нарушения прав человека есть не что иное, как соблюдение запрета, индивидуализированного в требования управомоченных лиц. Такого рода индивидуализация имеет место и тогда, когда речь идет и о глобальных запретах. Так, в ст. 6 Устава Международного военного трибунала сформулированы запреты на совершение трех видов действий, которые и отнесены ею к категории международных преступлений: преступления против мира, военные преступления и преступления против человечности[512]. Это объясняется тем, что преступления против прав человека потому таковыми и являются, что всегда нарушают важнейшие права человека, которые, в свою очередь, неотделимы от конкретных индивидуумов.

Таким образом, юридическая обязанность, состоящая в необходимости воздерживаться от нарушения прав человека и выраженная в правовом запрете, является следствием существования самих прав человека. Поэтому ее исполнение продиктовано интересами правозащитных полномочий. В ряде случаев на соблюдении этих интересов общество настаивает и тогда, когда сам субъект дает согласие на нарушение своих прав. Такого рода запрещение специально включено в Дополнительный протокол к Женевским конвенциям от 12 августа 1949 г., касающийся защиты жертв международных вооруженных конфликтов. В его ч. 2 ст. 11 записано: «В частности, запрещается подвергать таких лиц даже с их согласия: a) физическим увечьям; б) медицинским или научным экспериментам; в) удалению тканей или органов для пересадки»[513].

Во внутригосударственном праве необходимость не нарушать права человека закреплена в Конституции и детализирована в законах отраслевого характера. Так, в ч. 1 ст. 49 Конституции РФ провозглашен запрет на признание виновности человека до тех пор, пока «его вина не будет доказана в предусмотренном федеральным законом порядке и установлена вступившим в законную силу приговором суда»[514]. Этот конституционный запрет выступает принципом всего уголовно-процессуального законодательства и определяет его назначение. В п. 2 ч. 1 ст. 6 УПК РФ записано, что уголовное судопроизводство имеет своим назначением «защиту личности от незаконного и необоснованного обвинения, осуждения, ограничения ее прав и свобод»[515]. Запреты, содержащие необходимость правообязанного лица не нарушать права человека, нашли свое отражение и в уголовном законодательстве. В УК РФ эти запреты выделены в отдельный раздел и образуют составы преступлений против личности (ст. 105–274). В гражданском праве запреты обеспечивают нормальный ход воплощения гражданских прав человека в жизнь. Часть 1 ст. 10 ГК РФ устанавливает: «Не допускаются действия граждан и юридических лиц, осуществляемые исключительно с намерением причинить вред другому лицу»[516].

4. Необходимость правообязанного лица претерпеть меры правового принуждения в случаях невыполнения им требований, вытекающих из правозащитных полномочий управомоченной стороны. В специально-юридической литературе принуждение определяется как «физическое, психическое или иное воздействие уполномоченных на то органов государства, должностных лиц, представителей общественности на сознание и поведение субъектов, путем применения к ним в установленном процессуальном порядке принудительных мер, указанных в санкциях (диспозициях) правовых норм и связанных с причинением субъектам отрицательных последствий личного, имущественного или организационного порядка в целях борьбы с правонарушителями и иными нежелательными последствиями, а также в целях охраны общественной безопасности и правопорядка»[517]. В юридической науке также признано деление всех средств правового принуждения на меры защиты и меры ответственности[518]. И меры защиты, и меры ответственности подлежат претерпеванию правообязанным лицом в случаях невыполнения им требований правоуправомоченной стороны. Мера защиты – это такие средства правового принуждения, которые применяются в целях восстановления нарушенного (оспоренного) права и пресечения правонарушения. Главная отличительная черта мер защиты заключается в их направленности на восстановление нарушенных прав человека[519]. По этой причине меры защиты прав человека «концентрируют свое внимание», образно говоря, высвечивают только интересы правоуполномоченного лица и «отвлекаются» от лица, причинившего ущерб правам человека. «Вот почему, – отмечает А. В. Стремоухов, – обязанность восстановить нарушенное состояние, возместить причиненный ущерб может быть в определенных случаях возложена не только на субъект, непосредственно причинивший ущерб, но и на других лиц, в частности, на его правопреемников, опекунов, родителей»[520]. Понимаемые так[521] меры защиты прав человека включают в себя: принуждение юридически обязанного лица к восстановлению первоначального состояния защищаемых правом интересов управомоченной стороны; пресечение нарушений прав человека путем лишения акта (события) силы юридического факта; меры административного и уголовно-процессуального пресечения и др.[522] Меры юридической ответственности – это во многом особые средства защиты прав человека. Они представляют собой такие средства защиты, для которых главным объектом воздействия выступают уже не нарушенные интересы управомоченной стороны, а противоправные действия и личность виновного в их совершении. Такая направленность мер ответственности объясняется их целью, состоящей в предупреждении нарушения прав человека путем угрозы применения принуждения (наказания, взыскания) за совершение противоправных действий и исполнение этой угрозы в тех случаях, когда права человека нарушены. Поэтому наказуемость, выраженная в несении виновным в нарушении прав человека правового урона, является сущностным признаком мер юридической ответственности. Из сказанного видно, что меры юридической ответственности несут в себе осуждающий, карательный момент, тогда как меры защиты – восстановительно-компенсационный. В правозащитном отношении меры защиты и меры ответственности выполняют специфическую роль. Они призваны в принудительном порядке обеспечить исполнимость всех требований и интересов управомоченной стороны и наказать виновного в их нарушении. Эта цель и объединяет меры защиты и меры ответственности в одно целое – в систему принудительных средств защиты прав человека. При этом ни меры защиты, ни меры ответственности не теряют своей обособленности, а дополняют друг друга. Данное обстоятельство удачно подмечено А. В. Стремоуховым. Именно он обратил внимание на целостный характер мер принудительного обеспечения правозащитных полномочий, одна часть которых, по его мнению, выполняет функцию первичных программ принудительного обеспечения прав человека (меры защиты), а другая (меры юридической ответственности) – функцию вторичных программ, применяемых тогда, когда не срабатывают первые[523]. Особенностью претерпеваемых правообязанной стороной мер принуждения является и то, что они, во-первых, должны соответствовать стандартам в области прав человека[524], а во-вторых, процедуры их применения «должны осуществляться в соответствии с целями и принципами Устава Организации Объединенных Наций и международного права»[525].

Обобщая сказанное относительно видов правообязываний, нельзя не отметить и то, что в самом юридическом содержании правозащитного отношения их отраслевая принадлежность сохраняется, но режим осуществления заметно обогащается целями и принципами единой системы правозащитного регулирования. Основная причина такого положения состоит в том, что сами правозащитные полномочия, по поводу которых и в связи с которыми существуют юридические обязанности, не исчерпываются только отраслевой принадлежностью. Это свойство правозащитных полномочий передается и юридическим обязанностям. Так, юридическая обязанность правозащитного отношени