Урок, едва не стоивший мне Жизни

Мокрый снег валил хлопьями. Кастанеда вел машину по-черепашьи: видимость была нулевая, да и при хорошей погоде его престарелый «меркури» вряд ли бы выжал больше семидесяти миль. На полпути колымага заглохла. Время приближалось к часу ночи. Мне дали задание остановить первый попавшийся автомобиль и выгнали мокнуть под снегом. Особых надежд на успех я не питал: последний автомобиль в сторону Милу-оки обогнал нас полчаса назад. Судя по указателю, до ближайшего мотеля оставалось не больше шести миль, и я подумал что не будь с нами Кассандры, Кастанеда наверняка заставил бы нас тащиться пешком. Я быстро замерз: вылезая из авто, я провалился в яму, полную снежной шуги, и промок чуть ли не до колен. Прикидывая, во что выльется мне это ночное стояние под снегом и ветром, я всматривался в темную даль в надежде разглядеть сквозь пургу свет приближающихся фар.

Я почти превратился в ледышку, когда рядом со мной затормозил крытый красный пикап. Водитель с готовностью вошел в наше бедственное положение и взял нас на прицеп (хотя, сдается мне, решающее слово тут сказали пятьдесят долларов, которые я показал ему, прежде чем начать что-то объяснять). Он направлялся в местечко Каледония — нам не слишком-то по пути — но упускать этот шанс было нельзя. Мы договорились, что он подбросит нас до развязки на Каунти роуд. Водитель попутчикам был рад и настоял, чтобы кто-то из нас обязательно подсел к нему: ночь и ритмично покачивающиеся дворники навевали на него сон. Кузов пикапа оказался доверху загружен какими-то коробками, в кабине рядом с водителем было всего лишь одно место. Мы стали решать, кто сядет к нему. Кастанеда предпочел остаться за рулем «меркури»; Теду было все равно. Мне жутко хотелось ехать в теплом пикапе; как джентльмен, я должен был уступить это место Касси. Мой благородный порыв был осмеян всеми тремя: мне напомнили, что Кассандра — маг, а для мага температура окружающей среды не имеет никакого значения: он сумеет сохранить тепло и во льдах Арктики. Подставив босые ноги под поток горячего воздуха (водитель пикапа включил печку на максимум, а ботинки и носки я снял, чтобы лучше просушились), я почти наслаждался жизнью. К тому же, в бардачке у сердобольного водителя нашлась бутылка виски, так что воспаление легких мне больше не угрожало. Но полностью расслабиться я так и не смог: я думал над заданием Кастанеды — оно меня озадачило не на шутку. Помнить о смерти — это вообще как? Каждую секунду талдычить себе: я смертен, я умру, все умрут, превратятся в прах?.. А какой в этом смысл? Все равно что напоминать себе о восходе солнца.

Напоминай — не напоминай, солнце все равно взойдет. Все это мне казалось глупым, каким-то примитивным... Никто не рассчитывает жить вечно, и так ясно, чем все это кончится — зачем же отравлять существование постоянными мыслями о смерти? Погруженный в такие размышления, я рассеянно слушал водителя — он что-то рассказывал о своей второй жене, которая по сравнению с первой (работавшей офицером полиции и вследствие этого обладавшей несносным характером) оказалась сущим ангелом, и как ему с ней хорошо. Разговор я поддерживал вяло; впрочем, от меня не требовалось ничего, кроме периодических восклицаний «уху» и «да» — говорить водителю явно нравилось больше, чем слушать. Вдруг меня снова бросило в дрожь — ту самую дрожь; к гортани подступила тошнота. Меня опять поднимало к границе пузыря. Всего несколько мгновений у меня было на то, чтобы остановить это состояние. Я сосредоточился на мысли о смерти — это оказалось очень непросто, слишком абстрактными были все мои понятия о ней. Я начал представлять себе похороны, венки, кладбище, ряды могильных плит, словом, все то, что ассоциируется со смертью. Выходило плохо, но все же выходило: дрожь понемногу унялась, тошнота исчезла. Водитель спросил, все ли со мной в порядке (видимо, я пропустил в его рассказе какую-то деталь, на которую должен был среагировать). Я ответил, что да, не стоит беспокойств; он продолжил говорить. Не прошло и минуты, как дрожь вернулась. Это было более чем странно! Никогда еще меня не подбрасывало к границам вечности два раза в столь короткий промежуток времени и с одним и тем же человеком. Я опять обратился к кладбищенским образам и кое-как подавил эту дрожь. Но лишь на полсекунды: меня снова поднимало туда, где кончалось мое время. Не успевал я возвращаться в привычное состояние, как меня швыряло к поверхности пузыря, словно кто-то специально подталкивал меня к этому. И я вспомнил слова Кастанеды о том, что охота на меня открыта и теперь каждый встретившийся на моем пути маг будет меня провоцировать. А сейчас чья это провокация? И тут меня пробила такая дрожь, что я чуть не потерял сознание. Я несся к границе вечности с сумасшедшей скоростью и понимал, что мне не хватит сил вернуться. Я подумал, что смерть близка, но не это меня спасло: я вспомнил о Кас-танеде. Думаю, именно Карлос помог мне вернуться — и он же подсказал, что за маг провоцирует меня на подъемы к вершине пузыря. Конечно, водитель: теперь я в этом не сомневался — как и в том, что он меня не просто пугает: это и есть настоящее магическое нападение. Я осознал, что действительно нахожусь на границе времени и вечности — или жизни и смерти. Это осознава-ние зажглось внутри меня, я буквально горел мыслью о смерти. Впрочем, «мысль» — совсем неверное слово, потому что это было не в голове. Я как бы стоял на берегу темного бушующего моря, меня окатывали брызги его волн; но само оно было бессильно меня поглотить. Это было удивительное состояние абсолютной защищенности в ситуации смертельной опасности.

Я был силен — но не своей Силой, кто-то посторонний давал мне ее. Не Кастанеда, нет: этот был гораздо ближе, чем он. Я чувствовал его присутствие, он находился прямо за моей спиной. Я знал, что пикап нагружен коробками; места для третьего нет, но все же в машине, кроме меня и водителя, был третий. Чуть повернувшись, я машинально взглянул через левое плечо и увидел темный силуэт! Видение было мгновенным: миг — и я снова видел лишь нагромождение серых коробок. Но силуэт темного человека никак не мог быть галлюцинацией: мое осознавание в тот момент было абсолютным. Я почувствовал, как Сила вошла в меня. Ощущения мои не поддаются описанию; скажу лишь, что сидящий рядом маг стал мне не опасен. Более того: рискни он подняться к границам своего пузыря, я мог бы убить его. Да я и так мог убить его. Но еще до того, как я об этом подумал, водитель остановил пикап и выскочил из машины, якобы за естественной надобностью.

Почему-то я был уверен, что он не вернется (какой бы глупостью это ни казалось со стороны). Так и вышло: водитель словно растворился в ночи. Мы выждали с полчаса — на этом настоял Кастанеда, хотя сам сразу сказал, что этот маг уже далеко. За руль пикапа Карл ос меня не пустил, ссылаясь на то, что я пил виски, и мне пришлось трястись в насквозь промерзшей колымаге до самой Каледонии (Кастанеда сказал, что там — место Силы этого мага; чтобы окончательно разобраться с ним, мне эту силу следует забрать). Мое место в пикапе занял продрогший до костей Тед — он, в отличие от Кассандры, не умел согреваться магическим теплом.

Обретение союзникаВ Каледонию мы прибыли около трех часов ночи. В эту пору местечко словно вымерло, но Кастанеда настоял, чтобы я отправился к некоему Уоррену Бриджстоуну (его имя и адрес значились на коробках, которыми был завален пикап). Я должен был отдать ему груз: завершая дело водителя, я забирал его Силу. Несмотря на неурочный час, получатель не спал — он открыл сразу, как только я позвонил.

Содержимое коробок, видимо, было весьма ценным: цифра в чеке, который выписал мне мистер Бриджстоун, внушала уважение. Я попытался отказаться от де* нег, но Уоррен не стал тратить на меня лишнего времени и просто посоветовал как можно быстрее этот чек обналичить. Он любезно позволил мне воспользоваться его телефоном; я вызвал такси и мы без приключений доехали до отеля в Милуоки, где был назначен сбор магов.

С утра я отправился в банк и обналичил чек Бриджстоуна. Я уже ничему не удивлялся, лишь не мог понять, отчего все мои приключения последних дней так или иначе связаны с неожиданным приходом наличных денег. До сих пор все семинары Каста-неды приносили мне одни убытки: я оплачивал не только обучение себе и Ловенталю, но и дорогу, проживание и сопутствующие расходы (которые были весьма немаленькими). В этот раз — все по-другому. Впрочем, и все происходящее в этот раз мало напоминает семинар; хотя именно сегодня Карлос обещал провести с нами какой-то ритуал. Но до этого он должен был каждого из нас должным образом подготовить. С утра у него были Касси и Тед; мне он назначил время после обеда.

Я сложил все деньги в пакет и отнес их Кастанеде — это он принял решение не дожидаться на трассе водителя пикапа, он и должен нести ответственность за чужую прибыль. Но Карлос сказал, что это не его дело; я могу распоряжаться наличностью по своему усмотрению. И я бы распорядился — сидя у себя в номере, я думал, как перевести их на счет водителя пикапа — да загвоздка в том, что ни имени, ни адреса его я не знал. Документов в машине мы не нашли: их там и не могло быть: пикап оказался собственностью Бриджстоуна: у него я и оставил автомобиль. Уоррен тоже не знал имени водителя, он даже не понял, о чем я говорю; только буркнул, что всегда расплачивается за товар с тем, кто его привозит, и поспешил со мной распрощаться. Все это я выложил Кастанеде.

— Не о том думаешь, Яков, — ответил он.

— И я не могу понять одного: почему ты до сих пор уверен, что находишься в своей привычной реальности? Прошлой ночью ты участвовал в настоящей магической битве; и твое счастье, что вышел из нее победителем. Да, этот маг не был слишком силен, но ты-то вообще не маг! Не появись твой союзник вовремя, нам пришлось бы сейчас хлопотать об отправке твоего тела в НьюЙорк.

— Темный силуэт позади меня — это был мой союзник? — спросил я.

— Позади и слева. Помнишь, кто находится позади и слева?

— Моя... смерть?

— Именно так. — Кастанеда был безмятежен, даже расслаблен, но мне от его слов стало не по себе. Я испытал панический, какой-то животный страх, не поддающийся никакому объяснению. Мне было до того страшно, что я сказал об этом Кастанеде; мне казалось, только он и может защитить меня.

— Бояться смерти — нормально для того, кто пока не стал магом. — Карлос будто успокаивал меня. — Даже для мага это не является чем-то постыдным. Но бояться союзника — нельзя.

— Это опасно? Он убьет меня? — я все еще трясся от страха.

— Убьет ли тебя смерть? Занятная постановка вопроса! — захохотал Кастанеда. — А сам как думаешь? Конечно, смерть убьет тебя. Когда придет время. Но пока это время не пришло, она будет твоим союзником. Страх не даст вам нормально взаимодействовать. Ты увидел ее вчера в облике темного человека, потому что не боялся. И она помогла тебе — прогнала нападавшего. Не будешь бояться — еще не раз увидишь ее, и она не раз тебе поможет.

— Не уверен, что мне этого хочется, — пробормотал я.

— Отчего так? — полюбопытствовал Кар-лос, и, не дожидаясь ответа, продолжил. — Смерть очень хороший союзник. Гораздо выгодней всех остальных. Тебе крупно повезло.

— Выгодней в каком смысле?

— В том, что она никогда не будет пытаться тебя захватить. Ты и так принадлежишь ей — не сейчас, так в будущем, но для Смерти это не имеет значения. Время для нее не существует. Живи ты хоть восемьсот лет, от нее не уйдешь. Кстати, если правильно договориться со Смертью-союзником, можно продлить жизнь на много десятилетий, а то и столетий. Некоторые маги так и поступали, когда существовал риск, что их магическая линия прервется. Они жили до тех пор, пока не появлялся нужный преемник. Но это удавалось не всем, потому что Смерть становится союзником не каждого. Так что тебе на самом деле повезло.

— А можно выбрать другого союзника? — несмотря на перспективу прожить несколько столетий, я был не в восторге от того, что мне придется сотрудничать со смертью. Для такого гедониста, как я, это звучало слишком уж мрачно.

— Можно. — Кастанеда посмотрел на меня строго и пристально. — Но я не советую. Ты слишком слаб, Яков. Любой другой союзник тебя поработит.

— А какие бывают союзники?

— Разные. У дона Хуана это был дымок, у меня — Мескалито; потом сотрудничество наше кончилось, я встретил другого. Союзник — это проявление Силы. Но в любом случае, союзника выбрать нельзя, в том смысле, что выбор этот не сиюминутный. Ты встречаешь союзника на том пути, по которому идешь.

Встреча с союзником — результат многих выборов, которые начинаешь делать с самого детства.

— Выходит, с самого детства я намеренно выбирал путь, который приведет меня к сотрудничеству со Смертью? — я был огорошен.

— Выходит, так. А теперь твой союзник открыто показался тебе, и это значит, что твоя дальнейшая задача — научиться с ним взаимодействовать.

— Но... я не понимаю.... Как я мог выбирать этот путь? Особенно в детстве? Да еще в таком, как у меня.

— И какое же у тебя было детство? — усмехнулся Карл ос.

Я задумался. Описать свое детство в двух словах я никогда не пытался: я не любил вспоминать детские годы. Расти богачом не так радужно, как кажется на первый взгляд.

— Меня с пеленок учили считать деньги, — скупо ответил я.

— Деньги, — кивнул Карлос. — В том-то все и дело. Как ты думаешь, Яков, что такое деньги для мага?

— Наверное... одно из проявлений Силы?

— Нет. Хотя очень многие именно так и считают. Деньги — то, что противоположно Силе.

Ничто.

— Как понять — ничто? — недоумевал я. — Деньги — это все! И в мире они решают гораздо больше, чем Сила! — меня словно прорвало. — Сила важна для магов, а мы, простые обыватели, привыкли к тому, что деньги...

— Ничто — значит ничто, — резко перебил Кастанеда. — Небытие.

Какая-то смутная догадка мелькнула передо мной.

— Небытие — смерть?.. Поэтому мой союзник...

— Смерть и небытие — суть разные вещи.

Смерть — это второе рождение, начало нового существования. Просто, в отличие от первого — биологического — рождение это не естественно для человека, оттого люди и боятся смерти. А небытие — это небытие. Полное исчезновение объекта, причем вместе с его временем. Иначе говоря, если ты сгинешь в небытие, вместе с тобой исчезнет твое время. Не будет такого, что ты жил — и перестал жить, но от тебя остался труп, личные вещи, воспоминания тех, кто тебя знал. Не будет ничего. Словно тебя никогда не было. Никто о тебе не вспомнит, потому что вспоминать будет нечего.

Вот что такое небытие.

— Тогда деньги это как раз и есть бы тие, — возразил я. — Только благодаря де ньгам в мире и осталось то, из-за чего мы еще помним умерших. Античные города, найденные археологами, строились при по мощи денег. Да и сами археологи получали возможность откапывать эти города, лишь когда находился кто-то, кто соглашался их финансировать. Поэзия, музыка, архитекту ра, живопись, научные открытия, техничес кие достижения — все появилось и сохрани лось только потому, что кто-то за это платил!

Не будь, к примеру, у Леонардо такого заказ чика, как Моро, сейчас бы о нем никто и не вспомнил, как не вспоминают о многих гени ях, которые, однако, не смогли найти финан сирования своим талантам.

Кастанеда слушал мою тираду молча, а затем спокойно спросил: — Хочешь сказать, что без денег Моро Леонардо не стал бы заниматься ни живописью, ни наукой?

— Ну... да.

Он посмотрел на меня как на идиота.

— Видимо, тебя и впрямь только тому и учили, что считать деньги, — сухо отчека нил он. — И теперь я понимаю, почему тво им союзником стала именно Смерть.

Я хотел что-то сказать, но Кастанеда жестом приказал мне помалкивать.

— Ты считаешь, что деньги решают все и без денег мы не имели бы даже самой истории, — продолжил он. — Это древнее заблуждение, и появилось оно совсем не случайно. Деньги — проявление Небытия в этом мире. Если бы им позволили хоть что-то решать, весь мир давно бы прекратил свое существование. История, культура, память человечества — все это существует не благодаря деньгам, а вопреки им.

Людям Знания известно, что во вселенной противодействуют две энергии. Первая — творческая, созидательная — Сила. Она может быть смертельной, разрушительной, но всегда — созидательной, потому что смерть и разрушение неизбежно ведут к другому рождению. Другая энергия — Небытие.

Собственно, это не энергия даже, просто язык не знает этому определения. Ведь определение можно дать лишь тому, что реально существует.

А в Небытии не существует ничего. Оно подобно воронке, которая затягивает в себя все, что в нее попадет. Таких воронок во вселенной множество. В нашем мире одной из них являются деньги. Если бы люди Знания не отражали действия этих воронок, нас бы с тобой просто не было. Полагаю, что ты избран Смертью для того, чтобы с ее помощью гасить энергию воронки, которая проявляет себя через очень большие деньги.

— А как один человек может ее погасить? — тихо спросил я, только ради того, чтобы что-нибудь сказать. Молчать я не мог: сказанное Кастанедой переварить было не так-то просто.

— Никак, — пожал плечами Карлос. — Один человек — никак не может. Попробуй он это сделать, воронка тут же утянет его. Деньги позволяют подобным тебе людям существовать тысячелетиями лишь потому, что вы увеличиваете объем этой воронки. Вы — их слуги. Едва кто-то из людей пытается оказать противодействие Небытию, оно поглощает его вместе с его прошлым и будущим. О таких смельчаках знают только Маги, и то лишь потому что Сила, создавшая вселенную из небытия, способна вызвать из небытия и воспоминание о том, кто исчез вместе со своим временем. Для всех же остальных эти храбрецы никогда не существовали. Поэтому мир не имеет свидетельств. Небытие в этом смысле защищено абсолютно. И в одиночку человеку с ним не справиться. Но ты не одиночка. У тебя есть союзник — и какой! С ним ты вполне можешь противодействовать той воронке, которую обслуживаешь с детства. Если, конечно, у тебя хватит духа на это решиться.

— У меня что, есть выбор? — удивился я.

— Конечно. Выбор есть у каждого.

— Я полагал, после всего услышанного я обязан идти и сражаться с этими воронками. Как с таким знанием можно жить? Особенно, если это правда.

— «Правда», — Карлос усмехнулся. — Эффективное слово. Придуманное людьми, которые обслуживают воронки небытия. Яков, ты хотя и не маг, но давно идешь по этому пути.

Ты уже должен хотя бы догадываться, что «правда» или «неправда» — понятия даже не относительные, но совершенно абстрактные.

Есть только Сила. Небытие — то, что ей противостоит. Сила и есть, как ты выражаешься, «правда». Точнее, Истина — Verity. To, что единственно есть. А жить можно с любым знанием, тем более что это не ахти какая тайна. Хотя я и не советую тебе распространяться об этом до тех пор, пока ты не договоришься со своим союзником. Иначе воронка просто утянет тебя, и никто никогда не вспомнит о том, что Яков Бирсави вообще существовал. Даже я.