Как удалось уйти на восток?

Х.И.- В субботу, 21-го июня, мы пошли в театр, я с беременной женой, мой брат Эйзер, и еще два наших товарища. Вернулись поздно, все вокруг казалось таким спокойным и безмятежным…

А ранним утром окрестности Каунаса, районы, где стояли воинские части, уже бомбила немецкая авиация. Моим соседом был начальник нашего отдела Валайтис, который сразу вручил мне три конверта с адресами, я должен был отнести эти конверты - «мобилизационные предписания» по квартирам нашим товарищам.

Я, выходя из дому, сказал жене –«Люба, мои часы вдруг встали. Отнеси их мастеру, пусть починит», и пошел по адресам. Затем явился прямо в отдел и здесь нашей группе дали приказ, организовать засаду на улице Доне,это параллельная улица к Лайсвис Аллее, где мы ожидали появления немецкого резидента. В этой засаде мы безрезультатно просидели до вечера, потом вернулись на место службы. Я попросил отпустить меня за женой, но начальство не разрешило отлучиться, и последовало новое распоряжение –«Обеспечивать эвакуацию правительства».

Нас разбили на группы, которые должны были сопровождать руководство Советской Литвы при отходе на Восток. На улице Кястутис я увидел автобус в котором сидело несколько человек, и среди них своего товарища Леву Финкельштейна и еще одного бывшего подпольщика из Йонавы.

Они вывозили партийный архив, а все местное руководство, как нам сказали, уже автоколоннами отбыло из города.. Мы все были в гражданской одежде, но при себе имели личное оружие. Отправились в сторону Укмерге, затем на Утяны,, но когда мы вышли к линии бывшей границы, то тут нас ждали не самые приятные сюрпризы. Границу «держал» заградотряд из пограничников, которые отказались нас пропустить дальше, они нам кричали –«Вы все английские шпионы!». Понимаете, даже не немецкие, а именно «английские»!.

Потом появились начальники –«особисты», которые приказали нам сдать оружие.

Мы подчинились, думали, обычная проверка. А затем нас повели … на расстрел.

Мы пытались что-то объяснить, но мы почти не знали русского языка, и только когда один литовец, более –менее сносно говоривший по-русски, заорал - «Опомнитесь! Товарищи! Что вы делаете !Это же работники НКВД !», окруживший нас конвой остановился, и каким-то лейтенантом был вызван другой «особист», старший по званию и по должности над теми, кто уже отдал приказ отправить нас «в расход». Стали разбираться, мол, ах, извините, у вас все документы по–литовски, иди - знай, что в них написано, но нам разрешили забрать свои пистолеты и следовать дальше. А ведь запросто могли бы нас «шлепнуть» как «немецких диверсантов» в этой жуткой неразберихе и хаосе первых дней войны.

В начале июля мы добрались до Москвы, но в саму столицу нас не пустили, приказали прибыть в Саратов, где, со слов «русского начальства», должны были собраться работники НКВД Литвы.

Прибыли в Саратов, где в управлении у нас забрали оружие, и до «особого распоряжения» отправили на уборку урожая под Вольск. В этом колхозе уже мобилизовали в армию всех мужиков, а всех лошадей и технику тоже передали в РККА. Колхоз считался не из самых бедных, в день нам выдавали по 800 грамм хлеба, но там своей пекарни не было и хлеб несли на себе из Вольска. После окончания уборки урожая нас всех вернули в Саратов, где посадили на баржу и отправили в Горький. Здесь, на пристани, стало окончательно ясно, что никто не знает, что с нами делать и куда нас отправить. Нас, прибалтийских чекистов, встретил один веселый малый, который виртуозно разговаривал матом, У нас забрали документы, временно разместили по квартирам. Выдали продовольственные карточки, по которым мы могли два раза в день получить манную кашу. Прошло еще какое-то время и нас, «литовцев», послали строить аэродром, готовить посадочные площадки в степи.

Здесь меня нашло письмо от моей сестры, оказавшейся в эвакуации в Пензе.

Большинство беженцев из Литвы находилось в Горьком, Куйбышеве и в Пензе, и сюда, наугад, успевшие убежать на восток, отправляли письма через литовское представительство, в надежде найти своих. Мне когда письмо передали, я от волнения сознание потерял.

Сестра написала, что вечером 22–го июня она вместе с моей беременной женой села в поезд, который шел из Каунаса на восток, но в Минске моей жене стало плохо, ее сняли с поезда и отправили в местную больницу …

Там, в Минске, в гетто, моя жена, скорее всего, и погибла…