Глава сорок седьмая. Метет, метет метель по всей Шарье.

Метет, метет метель по всей Шарье.

И вот уже февраль в календаре

Сорвал листок святого Валентина.

Кругом снега. Сугробов намело

Февральских вьюг лихое помело.

Приятна глазу зимняя картина,

Да слишком много создает хлопот.

И дворникам прибавилось забот:

Позанесло тропинки и дороги.

Увяз в снегу по бампер "Мерседес".

Он так наивно в русский снег залез.

Теперь ворчит, пыхтит, прося подмоги.

За ним машин собрался целый взвод.

Вот по сугробу лезет черный кот,

Проваливаясь в снег при каждом шаге.

Его ворона дразнит "от балды"

И оставляет на снегу следы -

Автограф птичий, словно на бумаге.

Слепят и вьюжат хлопья. Все бело.

Подход к подъезду снегом замело.

И бабушки с трудом одолевают

Поход из дома в ближний магазин.

Вот с удивленьем молодой грузин

Глядит на русский снег. Снежинки тают

В его ладонях. А за ним в окно

От скуки наблюдает Ольга, но

Не он ее сознанье занимает.

На сердце грусть. Блуждает наугад

По улице ее бездумный взгляд.

Тоска. Тоска ее одолевает.

Среди подруг ей скучно, ведь они

В пустых заботах коротают дни.

Ну а она так быстро повзрослела.

Ей девочек наивных болтовня

За час надоедала на три дня.

Но, видит бог, порой она хотела

Вернуться в беззаботный мир подруг

И с пагубной тоской расстаться вдруг,

Не быть беременной и по уши влюбленной,

Не знать о том, как сладостна любовь

И с легкостью детей влюбляться вновь...

В окно глядела Кистенева сонно.

Хотелось ей теперь лишь есть да спать.

Вот Оля опустилась на кровать,

Прислушалась. За стенкой - смех, веселье.

Она легла, погладила живот,

Потом, подушкой прикрывая рот,

Заплакала в своей печальной келье.

Ей стало так обидно, что Лавров

Все меньше проявляет к ней любовь,

Все чаще говорит ей об Ирине,

О дочерях, о том, что, может быть,

Они вдруг захотят его простить.

И Кистенева ничего о сыне

Сказать Лаврову просто не могла.

Не до такой же степени нагла

Она была, чтоб собственный ребенок

Орудием ей стал для шантажа.

Любовь, увы, не терпит дележа...

А что Лавров? Вот он взглянул спросонок

В свое окно, где старый добрый клен

Пушистым белым снегом занесен.

Клонились ветви под тяжелой шапкой.

Их ветер гнул, да обломить не мог.

С утра Лавров писал. И легкий слог

Вмещался в лист, прилаженный над папкой,

В которой было все, что присылал

По договору для стихов в журнал

Ему Валерка через тетю Симу.

И чем сильнее наш Лавров страдал,

Тем чаще, чтоб отвлечься, он писал

И написал так много в эту зиму,

Как раньше не писал он никогда.

Да, многому способствует беда:

Откроет в нас возможности такие,

Каких не ждали сами от себя.

Сергей Андреич, душу теребя,

Все думал: оправдания какие

Ему помогут возвратить жену,

Вернуть семью и, пусть не снять вину,

Так хоть уменьшить? Что ж, любовь - стихия.

Бороться с ней нам так же тяжело,

Как со стихией. Чтобы повезло

Тут нужно быть счастливым. Здесь стихи я

Свои в поток сознанья обращу

И по лавровским мыслям их пущу:

"О память, память! Если бы удобна

Была ты и рассудку и душе,

Возможно, я бы все забыл уже

И жил себе спокойно и свободно.

Как хочет мой рассудок все забыть!

Но памяти моей не рвется нить.

Я помню наши встречи над оврагом,

Ее слова и ласки... Боже мой!

Какую шутку ты сыграл со мной,

Коварный рок! Каким искусным магам

Под силу все вернуть?.. А дочерям

Как мне смотреть в глаза по вечерам?

Мне даже думать о подобном стыдно.

Как выбирать, когда сумел вместить

Жену и Ольгу в сердце и любить

Обеих?.. Как же больно, как обидно

Должно быть Ире! Боже, боже... Срам!

Что ж, "мне отмщение и аз воздам!.."

Я не нашел подъема даже в славе.

Что слава? Тлен. Успеха краток свет:

Луч высветил, скользнув, проплыл - и нет.

Так исчезает жухлый лист в дубраве,

Истлев, в гербарий даже не попав.

Так и меня забудут: прочитав,

Стихи мои забросят в дальний ящик...

Все пусто. Что могу я Ольге дать?

А что - семье? Со мной им - лишь страдать.

Для семьянина я - плохой образчик.

Выздоровленья ждать теперь - к чему?

Кому я буду нужен? Никому.

Я - инвалид. Душа - и та устала.

С начала начинать нет больше сил..."

Лавров средь ночи вены бритвой вскрыл,

И вскоре сердце биться перестало.